Вот какая статья о фильме "Римские каникулы" была опубликована в журнале "Экран" в 1991 году (№ 18. с. 14-15):
«Римские каникулы» маститого Уильяма Уайлера. Героиня фильма — принцесса Анна из вымышленной страны убегала по ходу сюжета из дворца, куролесила на римских улицах в компании журналиста-янки Джо Бреди и даже целовалась с ним.
Кинематографическая принцесса — в отличие от действительной — оказывалась куда более благоразумной: победокурив сутки и приведя в ужас придворных, принцесса Анна возвращалась во дворец к своим государственным обязанностям. …
В старину считалось, что иллюзии и мечтания «фабрики грез» своей непритязательной публики фабрика эта превращает в действительность — экранную, естественно, а не подлинную.
Видимо, с этим превращением дела все-таки обстояли не столь уж просто. Порой и сама реальность подчиняется этим иллюзиям, и жизнь покорно следует сюжету, известному по множеству сказок, где простак и недотепа после множества приключений становится королевским зятем.
Напротив, в «Римских каникулах», типичном продукте «фабрики грез», вековечный этот сюжет старательно выправлен. Джо Бреди не суждено возвыситься в королевские зятья. Принцесса с печалью дарит ему прощальный поцелуй и скрывается в воротах дворца. Журналисту не достается даже мизерная сатисфакция в виде пяти тысяч долларов, что обещана ему за материал о сбежавшей наследнице престола. Джо из благородства отказывается писать статью о ней. В отличие от фольклорного недотепы журналист остается «при своих».
Принцессу Анну сыграла Одри Хепберн. Этой ролью началась ее блистательная карьера в кино. До того Хепберн, выпускница знаменитой Рамберт Баллет Скул, снималась только в эпизодах почти забытых ныне картин. Немногие вспомнят английскую картину «Смех в раю». Можно сказать, что своей жизнью актриса подправила другой известный сюжет.
Многие поколения простодушных читателей «Войны и мира» вздыхали над печальной судьбой князя Андрея Болконского, которому так и не довелось соединиться с Наташей Ростовой.
Сделаем кощунственное допущение: вдруг нашелся бы на «фабрике грез» некто решительный и переписал бы Толстого для фильма Кинга Видора. В угоду своей публике, которая не выносит несчастливых финалов, этот служитель «фабрики» поднял бы с одра болезни смертельно раненного князя Андрея и женил бы на беззаветно преданной ему Наташе. На «фабрике» такой служитель не нашелся, зато действительность оказалась куда смелей и сочетала узами брака кинематографических князя Андрея и Наташу — Мела Феррера и Одри Хепберн.
«Римские каникулы» — еще одно доказательство того, что «фабрика» отнюдь не фантастически предана своим грезам.
И до, и после картины Уайлера популярное кино, особенно голливудское, до чрезвычайности любило сюжет о Золушке — скромной, добропорядочной секретарше или стенографистке. которая своим трудолюбием и чистосердечием завоевывала сердце шефа или вообще кого-нибудь, до невозможности нафаршированного «зелененькими».
Уильям Уайлер на встрече сс студентами ВГИКа в 1962 году самоотверженно заявил: «Я не считаю этот фильм замечательным. Это как современная сказка».
О том, что это за сказка, свидетельствует одна из реплик принцессы Анны. Не на балу во дворце, а прогуливаясь со своим журналистом по вечернему Риму, та вспоминает Золушку: «... ровно в двенадцать, потеряв башмачок, я сяду в тыкву-карету и умчусь».
Вместе с тем «Римские каникулы» не придерживаются слепо традиционной и много раз повторенной истории о замарашке, ставшей принцессой.
Тут происходит бесшабашная, даже несколько анархическая игра с этой историей, в результате чего она оказывается поставленной с ног на голову.
Праздником для замарашки было посещение дворца, праздником для принцессы Анны оказывается посещение римских улиц — той среды, которая больше пристала бы традиционной Золушке, чем особе из королевского дома.
Первая потеряла башмачок ближе к концу истории, вторая теряет его в самом начале: на официальном приеме, чтобы отдохнула нога, она вытаскивает ее из туфли, а затем неловким движением туфлю отталкивает. (Появляется в фильме и аналог пресловутой тыквы, однако оказывается ни к селу ни к городу: уличный продавец всучивает за триста лир сочный арбуз журналисту, и тот не знает, что с покупкой делать.)
Неизбежный в традиционном сюжете бал происходит не во дворце, а на плотах, пришвартованных к берегу Тибра. Тут на дешевых танцульках самозабвенно веселится простой люд, а не чопорные и разряженные придворные.
С этого бала новая «Золушка навыворот»» исчезает не сама — ее пытаются увести секретные агенты, которых папа с мамой прислали из родного отечества.
Как принцесса Анна жизнерадостно бунтовала против наскучившей официальщины, так и «Римские каникулы»» кажутся веселым бунтом против сюжета, канонизированного популярным кинематографом.
Вместе с тем актерская судьба Одри Хепберн — своеобразное подтверждение той мысли, что реальность столь же сильно подчинена расхожим мифам, как и «фабрика грез»», а может быть, еще сильнее.
Ибо актрисе настойчиво предлагали роли, впрямую соотносящиеся с определенным мифологическим персонажем. Такая настойчивость заставляет думать, что тут жизнь диктовала свои законы.
Вроде бы эти предложения, исходившие от самых разных режиссеров, предопределялись внешними данными актрисы. Славя на все лады несомненную обаятельность Хепберн, многие из писавших о ней отмечали и странность, и даже алогичность в облике актрисы: некоторую костлявость и отсутствие пышного бюста, что заставляло говорить о чертах андрогенности у Хепберн, то есть сочетании признаков юноши и девушки.
Какой же мифологический персонаж все, не сговариваясь, хотели увидеть в актрисе с неординарным обликом?
Будучи очарован ею. Хемфри Богарт, снявшийся с Хепберн в «Сабрине»», назвал партнершу «феей»».
Может быть, более точен был немецкий критик Энно Паталас: в своей «Социальной истории звезд»» он отнес Хепберн к разряду актрис, которых обозначил «нимфами»».
И совсем независимо от Паталаса иные журналисты полагали актрису воплощением ундины — божества вод; правопреемницы нимф древнегреческой и римской мифологии.
Некоторые признаки ундины заметны уже в героине «Римских каникул»». От секретных агентов Анна спасается здесь, вплавь пересекая Тибр, то есть соединяется с родной стихией нимф.
Любимое занятие ундин в легендах — расчесывание своих длинных волос цвета морской волны.
Вот и в «Римских каникулах»» дается ненужный по сюжету эпизод с волосами. Правда, Анна их не расчесывает, а сильно укорачивает в уличной парикмахерской, становясь похожей на мальчишку. Тут словно ведется озорная игра с мифологическим прототипом — такая же, как во всем фильме с сюжетом известной сказки.
Впоследствии критики заметили любопытную особенность экранных героинь Хепберн — почти никогда в них не влюблялись молодые люди, ровесники этих девушек.
Героинь Одри обожали мужчины, годившиеся им в отцы, — таков профессор Хиггинс, превративший в «Моей прекрасной леди»» цветочницу-замарашку в светскую даму.
Подобная роль вполне подходит Джо из «Римских каникул»», сыгранному Грегори Пеком, общепризнанным воплощением мужественности.
Романы с ровесниками — дело естественное. Но когда страсти вспыхивают в сердцах мужчин, сильно отличающихся по возрасту, тут хочется думать о наваждении, о чарах, в чем и нимфы, и ундины, и русалки — отменные мастерицы.
Чары героинь Хепберн столь велики, что, скажем, Николь, сыгранная ею в фильме «Как украсть миллион», вертит, как хочет, детективом, прибывшим, чтобы разоблачить махинации ее папы с предметами изобразительного искусства.
Влюбленный детектив, потеряв голову, вместо того чтобы выполнять свою миссию, крадет с выставки поддельную статуэтку Челлини, которую изготовил папа, крадет, дабы фальсификация не раскрылась, а затем сбывает как подлинник богатому американцу- коллекционеру.
Освободиться от печальной своей судьбы и обрести человеческую душу ундина может только в том случае, если полюбит и родит на земле ребенка.
С Хепберн случилось нечто подобное. После развода с Феррером она вторично вышла замуж за известного римского врача-психиатра Андреа Дотти и перестала сниматься, не на экране, а в жизни устроив себе римские каникулы.
Как и мифологический прототип ее героинь, Хепберн покинула взлелеявшую ее стихию благодаря тому, что выбрала великий и обычный удел всякой женщины — удел матери.
Действительные римские каникулы Хепберн длились восемь лет. Затем она снова появилась на съемочной площадке, но это уже была другая Хепберн.
С кинематографическими ундинами навсегда было покончено. Прежний миф, с которым связывали актрису, умер. И ей, и нам, зрителям, остались только воспоминания» (Михалкович В. Как устроить Римские каникулы // Экран. 1991. 18: 14-15).