« - Только никому не говори сколько тебе лет! И сколько дочери лет не говори. И какой водительский твой стаж.. И не вздумай проговориться, что ты помнишь сгущёнку, выстроенную в пирамидки. И про Первомай - лучше не затевать..
- А что мне можно сказать?! Куда ни плюнь стаж жизненный вырисовывается! Мне нечего обмолвить, чтобы не вылезло «за..». И вообще, хватит меня лечить, мне уже много - ой, много! - лет.
Диалог затух, едва начавшись. Меня «готовили в свет». То есть, меня конечно не готовили - старое мясо плохо жуётся. Но натаскивали славно! То не упоминай, таких не узнавай. Так не вертись, от этого не хохочи. Грядущая вечеринка плавно превращалась в экзамен «по манерам». И это мне не нравилось!
- Может лучше не пойти? Всем проблем меньше. Ну вот, прикинь!..
- Так уже лет сто не говорят. «Прикинь». Что это за слово! Ты что, «с Урала»?
- Смешно. Сама вспомнила старую картину..
- Так картину! Не тебя, старую.. Древнюю, почти уже.. Ииии.. Хватит прений! Или ты меня слушаешь. Или я ни за что не ручаюсь.
- Так ты и так ни за что не ручаешься! Одна говорильня. Не ешь, не пей - а то с резьбы слезешь. Не двигайся, а то песок высыплется. Не флиртуй - ты забыла, как это делается. Не надевай, обуйся, как человек.. Я устала! Я никуда не иду, я хочу на ручки..
Взмахнула рукой, запунцовела - от досады. И рванула на кухню, услаждаться кофе.
Через три - засекала! - минуты. За мной протопали из залы и смущённо крякнули за спиной.
- Ну.. прости.. Я - от ума. Хотела, как лучше..
- А чё «как всегда»? Всё настроение коту под хвост. Не так уж и плохо, в принципе.. Что б меня мурыжить. И шлак мой тонкой шкуркой нарезать.. Можно подумать..
Тут я напряглась и сказала гадость. Вот прям, как хотела - так и сказала!
В воздухе повисло изумление пополам с обидой. Фраза переваривалась, искались контраргументы или мат, на худой конец. Плотная недвижимая тишина свидетельствовала об упорном труде не вмазать мне в челюстной. Казалось, сами ноги её - гуру от гламура - приросли к полу чистому. Перед приходом «ейного высочества» вымытому!
Каюсь - мне даже не стало стыдно! А что! Сама напросилась!
Пока я наливала крепкий двойной в чашку. Кромсала сыр и колбаску ветчинную. В дверях упорно хранили безмолвие. Далее, достойно развернув плечи и выпрямив спину до «не могу». Она присела рядом на табурет. Зыркнула гневно. И протекла патокой: «Спору нет. Ты! Можешь и не явиться. Тогда. Тогда!» Она возвысила голос. Почесала мочку правого уха и протянула лениво: «Все решат, что ты.. Что тебя.. Что о тебе..» Вытворила паузу, «Станиславский в восторге!» И прикончила: «Нет. И не было никогда!»
Щёлкнула языком. Отхлебнула моего эспрессо, закусила колбасой. И, восстав из перенесённого давиче унижения, увлеклась в комнаты.
Я помозговала. Дополдничала - «чем Машка мне оставила!» И вернулась к ней, проказнице.
На диван расположилась. Волю в кулачки собрала. «Ну. Что там ещё мне нельзя? А то - вдруг - и вовсе забудут..»»