С самого детства не открывала Ангелина дверь этого подъезда. В реальности потолки оказались ниже, чем отпечаталось в памяти ребенка, но «сталинка» даже сейчас поражала размахом и, поднимаясь наверх, Ангелина с удовольствием подсчитывала, сколько выручит после продажи бабкиной квартиры.
Наконец-то! Бабка перестала мешать. Никаких больше истерик и проклятий. Не надо звонить и без интереса справляться о ее здоровье. Потому что так положено. А иначе истерика и проклятья.
Бабка ненавидела их с мамой всю жизнь: сначала мать, за то, что посмела выйти замуж за ее единственного сына, а потом, уже после развода, и внучку — за необходимость перечислять ежемесячно деньги (не сыну же алименты этим гадинам корыстным платить!).
Бабка их ненавидела всю жизнь и лет двадцать не пускала на порог. Редкие встречи проходили в городе на нейтральной территории.
Зато она не оставила квартиру кошкам. Кошек она тоже ненавидела. Она вообще не оставила завещания. А поскольку отец Ангелины умер за год до бабки, по закону внучка стала единственной наследницей.
Бабкина соседка через дверь сказала, что ключ под ковриком. Разговаривать отказалась. Наверное, покойница перемывала им с матерью кости от души со всеми, кто готов был слушать.
Да плевать!
Сейчас Ангелина прикинет, сколько денег придется вложить, чтобы отмыть квартиру от бабкиного духа, а остальное сделает риелтор.
И пусть соседи подавятся своей злостью.
Брезгливо отодвинув мыском кроссовки грязный коврик с улыбающимся зайцем, Ангелина достала ключ и отперла дверь.
В квартире стояла такая вонь, что Ангелина прикрыла нос перчаткой, чтобы сдержать рвотный позыв.
Это сколько же здесь проветривать придется! У вдхода валялись истоптанные тапки, на которых черным пятном отразился отпечаток старухиной ноги. Линолеум такой грязный, что каждый шаг отзывается липким чпоком.
Стараясь ничего не касаться, Ангелина прошла в комнату и открыла окно настежь. Бодрящий холод поздней осени замораживал мерзкую вонь.
Бабка жила в двухкомнатной квартире с маленькими комнатами. Зато потолки визуально раздвигали пространство, не взирая на свойственную старухам захламленность: мебелью, одеждой, книгами и прочим мусором.
Ангелина пробежалась по квартире, попутно открывая остальные окна, и пришла к выводу, что кроме самой жилплощади взять с бабки больше нечего. А еще уныло подсчитала предстоящие траты. В таком виде квартиру дорого не продашь.
На кухне обнаружился источник вони. Стайка жирных зеленых муж летала над воздушной зеленой, похожей на сладкую вату, плесенью, которая распустилась со сковородки с нечто, о природе которого Ангелина и думать не хотела.
Сдержаться не удалось, и Ангелина побежала в туалет, где стошнило хорошим обедом из дорогой кофейни.
Как раз в тот момент, когда она стояла, согнувшись над унитазом, телефон зазвонил в первый раз.
Ангелина не ответила. Она сосредоточилась на поисках влажных салфеток, так как и мысли не допускала воспользоваться бабкиным умывальником.
Во второй раз телефон зазвонил, когда Англией, обнаружив салфетки, терла, словно пытаясь содрать совсем, кожу.
Трезвонил городской телефон. Дисковый телефон с проводом и массивной трубкой. Настойчиво трезвонил. Любопытство победило брезгливость, и Ангелина, предварительно, обмотав руку влажной салфеткой, сняла трубку.
-Слесаря выслать не можем сегодня. Много заказов, - устало доложил женский голос.
- Я не вызывала слесаря, - холодно ответила Ангелина.
-Это у вас дверь заела? – без интереса уточнил голос. И, не дожидаясь ответа, сообщил. – Так вот слесаря не будет.
Трубку повесили. Но вместо гудков Ангелина услышала. ничего….
На всякий случай подошла она к дверям, дернула ручку и с удивлением обнаружила, что замок действительно не открывается. Она подергала еще, придавила плечом, снова подергала. Ничего. Бесполезно.
Посмеиваясь над нелепостью ситуации, Ангелина достала мобильник, чтобы позвонить матери.
Телефон завис. Что за невезуха? Ангелина запустила перезагрузку.
Увлечённая, она не заметила, как бесшумно стал опускаться украшенный помпезной лепниной потолок.
Взволнованные мухи вылетели из кухни и закружились в коридоре. Кто-то из них догадался рвануть к открытому окну. Но вылететь наружу не вышло. Их словно отбросило назад. Растерянные, вернулись они в коридор, чтобы встревоженным гудением привлечь внимание Ангелины.
Телефон перезагрузился, но связь не вернулась. Ангелина подошла к окну, надеясь, что там сумеет поймать сигнал. Телефон не отреагировал, за то Ангелина кое-что заметила:
Из открытого окна с улицы не долетало ни звука. А квартира, тем временем, уменьшилась почти вдвое.
На Ангелину сзади наступали платяные шкафы, стол, стулья в потертых чехлах. В серванте валились на бок фарфоровые собачки, приоткрывая рот в безумном оскале. Комната скукоживалась и ужималась, трещали обои, дерево, звенело стекло и дымковские барышни.
-Эй, - испуганно воскликнула Ангелина. Но не услышала собственного голоса.
В испуге отвернулась она от окна и только теперь с ужасом обнаружила, что стоит в окружении бабкиной мебели, которая, распадаясь, продолжает наступление.
-Помогите, - заорала Ангелина. Крик так не вырвался на улицу, зато в рот в поисках спасения залетели три наиболее прыткие мухи. Ангелина подавилась, схватилась за горло, закашлялась, но смогла все же вскарабкаться на подоконник. Вовремя. Как раз в тот момент, когда ей на ногу чуть не наступил бабкин комод.
На подоконник оперлись оторванные дверцы шкафа. Места становилось все меньше. Тогда Ангелина зажмурилась и вышла в окно.
Снизу проходила соседка. Услышав хлопок, она подняла голову, но, не увидев ничего необычно, пожала плечами и прошла мимо.
На другой день мать Ангелины, не сумев дозвониться до дочери, вошла в тот же подъезд, преодолевая неприятные воспоминания, она поднялась наверх. в котором не была почти двадцать лет.
Соседка из-за двери сказала, что ключ под ковриком.
Мыском кроссовка мать отодвинула улыбающегося зайца и достала ключ.
