В ту субботу Михаил встал рано. Во-первых, забыл выключить будильник, настроенный как обычно на 6-30, ежедневный подъём на работу по будням. Интересно откуда пошло свово "будни". Это дни когда тебя будят дела, не дают поспать, оттого и "будни". Кроме того шёл, Великий пост, поэтому ночью сводило живот от голода, но уж раз задумал причаститься, надо терпеть, зря что ли готовился. Ещё сдуру пришёл вчера с тренировки, да завалился спать рано, в восемь, и, как водится, закономерно в три часа ночи проснулся, глаза сами по себе раскрылись, и сна - ни в одном глазу. Остаток ночи ворочался в полудрёме, вроде и сон, и реальность, такое вот "пограничное" состояние.
Окончательно раскрыв глаза и стряхнув с себя остатки сна часов в восемь, Миха твёрдо решил сегодня в церковь приехать пораньше, как полагается в день причастия – за полчаса до службы. А то всё время задерживаешься, находятся какие-то утренние дела по дому и приезжаешь или ровно к девяти, или даже с опозданием, надо хоть раз всё сделать по-человечески. Пока домашние спали, Мишка, стараясь никого не разбудить тихонько умылся, надел любимый Adidas, не новый, но он его бережёт, таких уже не делают, всё стало какое-то стало зауженное, вычурное, немужское, о времена, о нравы. Надел кроссовки, тоже цыганский Adidas, накинул кожанку, собрался и на цыпочках вышел из квартиры. Вроде пронесло, никто не проснулся, не закричал вслед. Удивительно, апрель, а на улице тепло, почти как в мае, уже можно и куртку-то не носить. Только утром ещё зябко, заводишь машину с брелока, прогреваешь по старой памяти, как зимой, поёживаешься на утренней прохладе. Но снега уже нигде нет – ни на дорогах, ни во дворе, сошёл, растаял, а ещё только первое апреля. Да… зимы нонче пошли не те. И тепло и снега мало, толи дело раньше… До мая снег не сходил, лёд не таял.
Мишка шёл по знакомому двору среди хрущёвок и высоток, затем выскочил на дорогу, мимо магазинов на стоянку. Надо поспешать, время уже почти полчаса, правда ехать недалеко и суббота, утро, дороги пустые, если в зелёную полосу на светофоре попадёт, вообще минут за десять можно долететь. После вчерашних попоек на улицах никого, пятничная традиция. Все в пятницу расслабляются после «тяжёлой» трудовой недели, безмерно едят, пьют, снимают таким образом стресс. Устали, работнички офисные, менеджеры картонные. Наверное, всю неделю на каменоломне пахали, да мешки с камнями на себе таскали, что до такой степени нажираются, что потом три дня отлёживаются, часами по туалетам сидят, да таблетки жрут, так им плохо.
А ведь суббота нынешняя на пятой неделе, или, как говорят, «седмице» Великого поста, какие тут выпивания, надо хоть в это время себя в чём-то ограничивать. Миха всегда называл эти моменты «спасительный пост», потому как не мог сам вот так вот взять и отказаться от общепринятых традиций, гастрономических удовольствий, пятничных и субботних застолий, клубов, ресторанов. И только пост его спасал, он ждал его, как помощи свыше, как алчущий глотка воды, потому как человек слаб в борьбе с соблазнами, а вера помогала, протягивала руку, вытягивала из болота, рутины повседневности. Когда шёл пост, поначалу осторожно, превозмогая голод и физическую боль протестующего организма, привыкшего к скоромной пище, мясу, сладкому, белому хлебу, сытости, он постепенно привыкал и спустя пару недель начинал получать удовольствие. От того что не надо много есть, пить, с похмелья ехать на работу, мучиться весь день, бороться со сном после обеда, чего-то бояться, не надо грешить, в чём-то себя винить, не надо ни с кем ругаться, ничего никому доказывать. Становилось легко и просто. Ему нравилось не чувствовать той сытой обыденной лени, а голод стимулировал мозговую и физическую активность. Мишка в пост не бросал ни спорта, никаких прочих дел, к которым привык. Правда он худел за это время в среднем килограмм на десять и на столько же падал жим штанги лёжа, но потом восстанавливался быстро, буквально за пару недель.
Всего в году четыре поста. Самый длинный и строгий весной – Великий, за ним, в середине лета – Петропавловский, он простенький, рыбу можно есть почти всё время. В конце лета-начале осени – Успенский, вот он довольно строгий, правда короткий, всего две недели. Самый сложный – Рождественский, он идёт почти весь декабрь и до 7 января. Это как бы гибрид Петропавловского и Успенского постов, но довольно длинный и к тому же пересекается с мирскими праздниками: Новым годом и новогодними каникулами, в которые так трудно удержаться от соблазнов за богатыми, ломящимися праздничными столами. В этом и есть самое основное искушение – соблюдать пост, ограничивать себя, когда все вокруг, и твои самые близкие, веселятся и ни в чём себе не отказывают. Традиция.
Михан со снисходительной улыбкой смотрел на людей, пребывающих в плену собственных привычек, ведь они упускают такое замечательное утро! Уже во всю светит солнце, ветки деревьев пусты, но они как будто ждут, что вот-вот и набухнут почки, природа застыла в предчувствии возрождения жизни. И главное тепло, так приятно просто идти по улице… А все вокруг спят, пропуская такие чудесные моменты жизни, чудаки. Сон разума рождает чудовищ. Михаил глубоко вдыхал ещё прохладный весенний воздух, наполняя им лёгкие и быстро бежал, быстрый, невесомый, перескакивая через редкие лужи, взлетая на подъёмах и перемахивая поребрики и преграды. От этого он заряжался энергией утра, казалось, что вокруг всё ускоряется, а ему подвластны законы физики…
В такие моменты Мишка чувствовал, что все клетки его организма начинают работать с нечеловеческой силой, что органы чувств обострены, разум как будто ускорился, электроны и импульсы летят по коре головного мозга с немыслимой быстротой, а всё вокруг наоборот замедлилось. Он быстрее думал, формулировал, анализировал, слова и глубокие мысли словно сами соскакивали с языка. Решения, над которыми ломал голову и которых казалось не существует в безвыходных ситуациях, находились сами собой. Его глаза и периферийное зрение видели всё до малейших деталей, его слух мог разобрать каждую составляющую уличного шума. Его мозг был обострён. Все люди вокруг жили, как в замедленном кино, а он опережал их на несколько шагов вперёд, и от этого казался себе властелином мира, он видел то, чего не могли другие. Что это? Последствия отказа от белковой пищи? Или нечто большее, дар небес? Всё-так верно Сенека сказал "Излишества в пище препятствуют остроте ума".
Михан заскочил в уже начинающую разогреваться, но ещё холодную тачку, благо подогрев сидений под искусственной кожей есть. Переключил скорости, рычаг коробки автомат с тяжёлым металлическим набалдашником приятно лёг в ладонь, нажал на газ. Его праворукий Ниссан со свистом сорвался с места. На этой дороге он знает каждую ямку, каждую кочку, каждую выбоину. Он даже знает людей, которые будут идти мимо Клиник, где пролегал его ежедневный путь. Всё, от и до. Он мог предсказать каждую секунду, каждое движение, словно стал пророком, оракулом. Он совершенно точно знал, мог завязать глаза и проехал бы эту дорогу, не пользуясь зрением, по памяти. Настолько до автоматизма были отработаны движения. Налево-направо-притормози, газ, вперёд. Помни, здесь посередь дороги огромная дыра на всю полосу, она не чинится уже лет пять, надо пропустить встречные машины, и объехать её слева, больше никак, и следом ещё три такие же. Так, здесь сверни, вот пешеходка, пропусти или наоборот поддай, пока они не зашли на дорожку. Дальше выезд на главную дорогу, тут прими вправо, обойди скопившуюся очередь по встречке. Сразу ныряй в третий ряд магистрали, пересекая два других линии движения под девяносто градусов, да хоть вообще огибая машины в другую сторону. Нормально едет только дальний, третий ряд, остальные стоят, в них едут автобусы и тормоза, тем более поворот направо и пешеходный переход. Светофор длится ровно 60 секунд, дальше надо его всеми путями проскакивать, плевать что кого-то подрезал, перегородил, потому что дальше сразу на кольце ещё один и, если не успеешь в эти 60 секунд проскочить сразу два, всё, пиши пропало минут на десять. Вот такая гамма мыслей пролетает в голове у водителя при движении всего пару минут… Но он всего этого не замечает, движения доведены до автоматизма, отпечатались на подсознательном уровне, закрой глаза и базальный ядра сами доведут тебя до нужно точки назначения.
Михаил, как и всегда, по заведённой с детства традиции, по выходным ехал в свой любимый Владимирский Собор, что находился в самом центре города, близ Невского проспекта на Владимирской площади. Здесь ему было всё знакомо – каждый уголок, каждое деревце, каждая иконка, почти каждый человек. Собор этот построен очень давно, в конце XVIII века, в честь иконы Владимирской Богоматери, освящён в 1747 год и один из старейших в их городе на Неве. По форме это - пятиглавая церковь, окрашенная в жёлтый цвет на просторной Владимирской площади, сразу за Фонтанкой, неподалёку от пересечения улицы Достоевского и Кузнечного переулка. Храм издали и с высоты похож на квадрат со срезанными углами. Изящные купола покоятся на высоких цилиндрических барабанах. Фасады украшены лепными наличниками, арками, колоннами. С севера от собора стремится ввысь четырёхъярусная колокольня. Она очень высокая, метров семьдесят и завершается округлым куполом и фонарём. Мишка часто смотрел на неё с Троицкого моста, молчал, курил и думал, возможно, точно так же здесь стоял Фёдор Михайлович и сочинял главы из "Идиота" или "Игрока"…
Прихожанами Храма были Достоевский, Некрасов, Римский-Корсаков, Куприн, Лев Гумилёв, а теперь вот… он, Мишка… А что? Все мы люди, все мы человеки. Это место тесно связано с Пушкиным, неподалёку жили его родители, и тут же последние свои месяцы прожила няня Александра Сергеевича – Арина Родионовна. Здесь же её отпевали, как затем и друга поэта – Антона Дельвига. И тут же не так далеко живёт и… Мишка.
- Наверное, есть в этом какой-то высший знак… - думал он иногда, - а чем, собственно, я хуже этих… с бородами, да бакенбардами?
Михаил любил это место. Вот сколько в Питере церквей, святых мест – тут тебе и Исаакиевский Собор, Казанский, Андреевский, Петропавловский, Спас на крови, Смольный, монументальные памятники религии, истории и архитектуры, или, например, новый Храм – Ксении Петербуржской, место говорят чудодейственное. Не перечесть этих красивейших и святых мест в Санкт-Петербурге. Старинные и не очень, величественные и поменьше, каждый по-своему уникален, каждый обладает силой… Но только Владимирской Собор, с виду не самый вычурный, не самый большой, с неброской жёлтой покраской, мало отличающийся от церквей в любом другом городе, был для Мишки самым родным, именно сюда его тянуло, как магнитом. Он побывал почти во всех церквях и Храмах Питера, но только здесь чувствовал себя по-настоящему спокойно, чувствовал свою связь с чем-то высоким, точку опоры.
В каждом Храме свой уклад, свой устав. В одних нельзя свечки зажигать если не идёт служба, в других слишком строгие порядки, слишком ортодоксальные священники, читающие длинные и строгие проповеди, в-третьих молебен идёт вместе с панихидой, много исторически, веками сложившихся порядков и всяких удивительных чудес. В какой-то церкви, где служит священник со своим собственным, особым мнением на события в мире, проповедь напоминает пропагандистскую программу по телевизору или чтение газеты. Где-то после каждой проповеди поздравляют священников с Днём рождения и поют «Долгие лета!», чего только не бывает. Где-то наоборот новоделы, в которых ещё не успели намолить благодать, в них всё кажется новым, но каким-то ненастоящим, искусственным, несмотря на весь блеск, внешнюю красоту и богатство, не чувствуется связи с небесами. Как говорится, со своим уставом в чужой монастырь… Вроде во всех церквях всё должно быть похоже – религия единая, христианская, и службы одни и те же, иконы, лики, и молебны. Ан нет, всё-таки есть у каждого из нас то единственное, якорное, изначальное место соединения с верой, точка силы и опоры, и именно там всё правильно, всё как надо, ничего лишнего, всё просто, комфортно и понятно. Место, где ты чувствуешь, как на тебя нисходит что-то свыше. Что это? Благодать, Дух Святой? Мишка не знал, но всё-таки что-то там точно было. Во Владимирском Соборе он был дома, а во всех остальных церквях - словно в гостях.
Здесь всё знакомо с детских лет. Сюда, в эти прохладные летом и тёплые зимой стены, в полутьму свечей и запах ладана из кадила, он бегал ещё первоклашкой, вместе с Лёхой Мининым, покойником теперь, который сгорел от наркоты ещё лет десять назад. Время было голодное и весной в Пасху, когда дома нечего было в рот закинуть, они приходили в церковь, чтобы взять бесплатных куличей, крашенных разноцветных яиц и просвирок и наедались вдоволь. Потом, в старших классах – на Вербное, в институте они приезжали сюда каждый год в Крещение за Святой водой, поминали родных. Однажды вместе с отцом пошли ночью на Пасху в девяностые, а в Храме – одни бритоголовые в кожаных плащах, мода такая что ли была у них. Интересно, что они хотели вымолить себе, когда того и гляди, посмотришь не так - голову отвернут.
Здесь молились за здравие, за упокой, крестили детей, просили о выздоровлении, когда кто-то из родных болел. И всегда Бог давал, так или иначе, но не оставлял просьбы без внимания. Хотя были периоды, когда казалось, что он Мишку покинул, когда всё в жизни шло наперекосяк, чёрная полоса сменялась полосой ещё чернее, а здоровье пошло в разнос. Тогда он по нескольку лет не появлялся в Храме. Но потом потихоньку, полегоньку, раз за разом, шаг за шагом, снова и снова возвращался в это место. Ведь с ним была связана вся его жизнь, она вся была в нём. И всегда о чём-то просишь. Поразительно как же терпелив Господь, как он может выполнять столько просьб, и ведь они никогда не заканчиваются, их поток неиссякаем! А он всё даёт и даёт, как неисчерпаемый источник жизни!
- Что болеет кто из родных? Это Вы Богоматери помолитесь, она всегда в болезни помогает.
- Ребёночка хотите зачать? Пойдите, поклонитесь Матронушке.
- Работу не можешь найти? Поставь свечку Николаю Угоднику!
Так учили служки-бабушки, убирающие сгоревший воск от икон. Строгие лики святых с образов век от века помогали и давали надежду, каждый отвечал за своё, потому что бед у людей не счесть, сам Спаситель и тот каждому помочь не успевает.
*****
Миха быстро добрался до Храма, как и всегда дорога была как специально пуста, и он, словно ведомый невидимой рукой, проехал на все зелёные и доехал даже раньше намеченного срока, всего за девять минут. Рекорд. С некоторых пор машины стали пускать внутрь, на территорию, и он подъезжал прямо ко входу, и парковался прямо у Храма. В этот раз ворота тоже оказались открыты и въезд не возбранялся. Мишка посмотрел на часы, без двадцати девять, суббота, по идее никого не должно быть, так откуда столько машин? Уже и встать-то некуда. Может сегодня ранняя служба была и ещё не успели разъехаться? Еле-еле он нашёл свободное местечко и втиснулся между чёрным «Крузаком» и старенькой ржавой «Приорой», кого тут только не встретишь, все равны. Еле вылез из машины, обтираясь курткой о грязный кузов в узком проходе, стараясь не ударить дверью о дверь Крузака, греха не оберёшься. Снял кожанку, стоять долго, ничего лишнего мешать не должно, всё равно в Храме не замёрзнешь.
Как полагается, перед входом перекрестился, поклонился, зашёл, стал подниматься по ступеням на второй этаж, в «холодную часть», где идут службы. Он шёл ступенька за ступенькой… Мишка с детства знает тут каждый уголок. Сейчас он увидит главную святыню храма – образ Божией Матери Владимирской, как всегда прикоснётся, поцелует. Он где-то читал, что эта икона попала сюда из Византии, аж в XII веке её подарили сыну Владимира Мономаха. Миха шёл наверх и представлял внутреннее убранство Храма, которое располагало к молитве и вознесению мыслей к чему-то высокому, оно манило его, звало...
Он прошёл лестничный пролёт и вспомнил всё, что читал об этом былинном месте. Ведь только этот Храм никогда не останавливал богослужений при Советской власти. Он единственный продолжал свою работу даже в блокаду Ленинграда. По знаменитой легенде лишь один раз чудодейственная икона Божьей Матери покидала стены Собора, когда вопреки всем законам советского атеизма, её вывозили на фронт, чтобы показать всем защитникам города. И ведь помогла, вот оно чудо.
Ещё несколько ступенек вверх, он почти дошёл до дверей, скоро он попадёт внутрь. Там, внутри, нет лишних изысков –всё просто и строго, одновременно уютно и торжественно. Мишка, стоя в самой середине, где пересекались лучи силы, не раз признавался себе, что именно здесь сам интерьер, убранство располагают к размышлениям и одновременно питают энергией. Вроде и богато, но вместе с тем аскетично. Ещё пара шагов и он снова окажется там, снова сможет думать, беседовать со Святыми, пить лучи из неисчерпаемого источника света. Удивительно, но именно в этом Храме отсутствуют привычные росписи, зато есть изображения всех четырёх писателей-Евангелистов, вот Матфей, Марк, Лука и Иоанн, вроде Брюллов рисовал. Михаил помнил эти лица, часто смотрел на них, разглядывал, знал каждую черту, каждую морщинку. Они глядели на него с ироничной улыбкой, а он часто мысленно задавал каждому из них вопросы. Ведь сколько не читай Евангелие, а каждый раз открываешь что-то новое, что-то осознаешь, как будто пьёшь из бездонного колодца.
Скоро он снова увидит расположенные в Храме картины «Оплакивание Христа», «Преображение», на которые можно смотреть вечно, прикоснётся к образу князя Владимира, его называют «равноапостольный», то есть он равен апостолам. Мишка почему-то всегда себе внутренне объяснял, что Апостол – это ученик, который сидел за одним столом с Христом в тайное вечере, он так и представлял их, всех вместе, пьющих вино и преломляющих хлеб, а буквально сразу за этим… но может он и ошибался, просто звучание похоже.
Эти мысли и воспоминания проносились в его голове, а тем временем Михаил перешагнул последнюю ступень и уже стоял на площадке перед двойными дверями. Здесь уже начинался его любимый тёмный паркетный пол, он всегда выглядел как новый, блестящий, полированный, где такое увидишь в церкви, обычно кафель или мрамор. Сейчас сверху на него обрушатся полукруглые потолки синего цвета, арки, образа в золотом окладе на каждой стене и колонне…он открыл двери и… Вот это да! Ба! Полна коробочка! Вместительное внутреннее помещение Храма уже в столь ранний час было заполнено людьми. Служба ещё даже и не думала начинаться, а народ уже стоял тут и там. У церковной лавки и регистратуры скопилась очередь за свечами, к столам с записками не протолкнёшься. Интересно, что сегодня за день, может праздник какой?