Никто и никогда не сможет точно описать любовь. Но, я и каждый из вас легко почувствует если она рядом. Горе у любимого человека раскрывает невероятные возможности. Любящий обнажает свои чувства и прям - светиться. И он не просто любит, а начинает делать дело. Причем с такой интенсивностью и результатом, что лично меня захлестывает как девятым валом, боюсь утонуть.
Француженка.
Время было непростое в нашей стране. Хотя, когда оно простое-то было? Я к тому веду, что не вчера это было. Проблем в медицине всегда хватало, но в тот краткий миг их стало так много, что ожидали конец света. Не было ничего, совсем ничего. Даже за деньги и даже по блату. Начальство в кабинетах запиралось и телефоны отключало. Разъяренные родственники, с невероятными возможностями и любовью могли поколотить. Как-то так. И приспичило в этот неподходящий момент, женщине одинокой, травму бытовую, но весьма тяжелую получить. В любой реанимации всегда заначка есть, там много чего найти можно, и продержаться на случай какой, месяца два. Заначка в лекарствах и расходниках разных. И иногда с достаточным сроком годности. Поэтому ее прячут за семью замками от проверяющих всяких там, и начальства высокого, от чужих в общем. Инопланетян, которые к нам на землю прибыли и под проверяющих, и под начальников разных маскируются. Но, есть лекарства, которые никак и никогда в заначке лежать не могут. Это различные препараты крови. А в то далекое печальное время, крови и доноров на станциях переливания не было. Разрешили тогда нам родственников на станцию посылать и вменять им в обязанность искать доноров. А кровь адресно сдавалась родственниками, конкретно для их больного. Так вот, пострадавшая моя больная оказалась не одинокая, к ней дочка приехала, а дочка француженка. Мать ее оказывается очень давно за француза вышла. Муж умер, а она в Россию вернулась. Дочка у ней, там осталась, с мужем своим и с ребенком. Дочка и по русски не говорит почти. А маме-то ее кровь и плазма и альбумин нужен и не одноразово, а недели на две каждый день лить. Направил я ее на станцию, надежды не было, что сможет достать. Сама сдать не может, кровь строго по прописке берут, что бы знать от кого. А она прописана в Анси, понимаешь, блин. Стал я потихонечку, "подтыривать" крови у больных одногруппных. Да простят меня их родственники! Брал у тех кому кровь-то особо не нужна. И тут, звонок из кабинета нашего переливания крови, на больную такую-то кровь с плазмой пришла. Удивление и радость сменяла друг друга, когда стал капать ее. Представляете, регулярно стала приходить, больная общими заботами на поправку пошла. Примерно через неделю, француженка, дочка ее пришла. Серо-зеленого цвета, глаза черные ввалились, русский язык совсем забыла, говорить не может, сидит немота и на меня смотрит. Все хорошо будет - говорю и добавляю по французски - "зер гуд, фройлен, усе гуд!" Она реветь белугой начала, как жинка наша, как будто не из Франции принесла ее нелегкая. Ревет и говорит чего-то, говорит, говорит, я ее и успокоить-то не знаю как. Проревелась, успокоилась немного вроде и зелень с лица сошла, даже глазки заблестели немного. Бледность осталась. Говорить начали, на смешанном монгольско-немецком наречии. Трудно ей очень. Денег мало, жить в гостинице дорого, как дешевое жилье снять не знает. Квартира мамы ее сгорела, опечатана, следствие идет. С едой то-же проблемы, так просто есть не приготовишь, если жить негде. Но, кровь-то и доноров она нашла! Одна без языка, без знакомых, в чужой стране и непростом городе, столице нашей златоглавой. У входа на станцию переливания крови встала и по бумажке с транскрипцией, читала на русском, непрерывно, без перерыва, что кровь нужна ее маме. С утра до вечера каждый день стояла и читала. Целую неделю, каждый день. Люди у нас добрые, по одному, два донора находила за день. Вот ведь! Любовь!
Мама.
В Москве беда была, давненько, многие забыли уже. Институт горел учебный. Детишки горели и из окон прыгали. Вот. И поступали к нам. Одного помню. Сильно пострадал. Долго лежал у нас в реанимации. И переломов много и ожогов. Мама его приходила каждый день, раза по три четыре, и ведь сказать ей нечего, такие больные быстро не лечатся. А тут еще и не понятно, выживет ли вообще. Не ходите говорю, чего ходите, сказать вам нечего. Тогда спрашивает меня:- а где окно, рядом с которым сынок ее лежит?. Второе от угла - отвечаю. И ушел. Работаю, это я, работаю, устал, мордочку свою в окно выставил, воздуха значит свежего глотнуть... а на против, на ступеньках бетонных, где кислород разгружают - она, мама моего больного сидит и смотрит в то окно, которое я ей указал. Ручки на коленках сложила и смотрит. В глазах ее сухих, мольба, и кажется мне, что она одним только взглядом в окно, сыночка своего видит и гладит его и гладит и любовь ее как солнечные лучики к кровати идут. И так каждый день. Пошел сыночек ее на поправку. Да и меня она своим сидением..., в общем, всю душу разбередила! В окно мордочку не высунешь, стыдно, чего-то. " Иди домой, еду дополнительную сынку своему готовь и приноси, мы его кормить будем, едой домашней" - говорю ей, сиделице этой. Ушла. Стала еду три раза в день приносить, свеже приготовленную. А больной, как увидит, что мамкину "стряпню" принесли, сразу языком цокать начинает, громко так, продолжительно цокает, пока в рот ему еду не положишь не перестает цокать. Говорить-то тогда еще не мог. На трахеостоме, да на ИВЛ был, без ИВЛ задыхался. Много-ли, мало-ли времени проходит, полегчало ребенку. Убрали мы трубку из трахеи. И заговорил наш страдалец. И первые слова его были: - "Перестаньте с..ки, меня маминой стряпней кормить! Ее есть нельзя, я никогда мамину еду не ем! Она готовить совсем не умеет! Я вам дебилам цыкал, цыкал, а вы не поняли?" А, мы думали, это тебе так нравиться, вот ты и цыкаешь. - Доктор, открой мисочку, попробуй!" Открыл. Пробовать не стал. Там горелые и полусырые капустные оладьи лежали. Это кулинарный ад. Вначале она сидела безвылазно, теперь еду носит, упрямая, а есть ее не ест никто, даже бомжики отказываются, а уж они-то не избалованные совсем. И сказать-то ей, что готовить ей больше не надо, язык не поворачивается. Глаза у ней такие... как с образа Богородица смотрит. Поправился мальчонка, хорошо у него все. Думаю любовь его спасла, и еда приготовленная с любовью, которую мы в рот его запихивали. Еда даже невкусная, но с любовью сердце приготовленная, она от любой напасти спасет! Вот!
