Я брел по унылой улице, где тускло светят фонари и часто – ни души кругом. Я бросил камешек куда-то в пустоту, но он отлетел со стуком. Я шел и шел, и казалось, этому пути не будет конца и края, потому что я не знал, что делать дальше.
Как заставить сердце биться степенно, если видишь свою любовь в грязных лохмотьях. Она сгорбилась, как дряхлая старуха, неприятно шмыгая огромным носом и отворачивая от себя землистым оспенным лицом. Это была нежная и ласковая нимфа, она порхала с цветка на цветок, щекотала нервы, волновала, возбуждала, но грела, лелеяла, нежно целовала. Она оберегалась от грубого слова, от чужого взгляда. Счастье любит тишину! Но я хотел кричать на каждом углу о своем счастье. Мне кажется, глаза мои о нем и говорили и выдавали бы меня, даже если бы я пытался это тщательно скрыть.
Любовь не полыхала и не тлела, она горела ровным пламенем, и это была нежность, а не страсть.
А теперь что осталось? Выгорела часть меня, и я уже никогда не стану прежним. Возможно, я буду с другой, но с оглядкой на прошлое, которое прочно вплетено в саму мою сущность. Ведь я не только человек, но и раненый зверь.
Может показаться, что моя жена умерла, и я горюю о ней? Нет, это не так! Слава богу, с ней все в порядке. Это, конечно, удивительно. У нее – все в порядке, а у меня это не предвидится. Мне говорят, что это временно. Пусть так, но пока не настало это самое время, я бреду по дикой, безобразной, этой улице.
***
Она докуривала последнюю сигарету, дерзко сбрасывая пепел прямо на стол. Сидела, едва прикрытая шелковым халатом, который соскользнул, обнажив идеальные нежные плечи. Она молчала, и лунный свет так же молча струился из полуоткрытого окна.
Мое сердце стало холодным, как и этот лунный отблеск, как и шелк наощупь. Как и эти минуты.
Я удивлялся и не понимал, как это мы ошибались, или я ошибался, или так оно и бывает? Я и не думал устраивать скандал, бить посуду и, тем более, не собирался отвесить звонкую пощечину. Хотя, на самом деле, сделал рефлекторный жест рукой, но опустил ее.
– Не вини меня, – наконец, сказала она, – потому что ты виновен сам! У нас был уговор, который тебя не устроил спустя каких-то три года!
Она грациозно развернулась и посмотрела на меня с вызовом. Улыбнулась, демонстрируя зубы. Я виноват? Что ж…
– Ты говорил, что будешь любить меня любой, – продолжала она, – но стоило мне отойти с проторенной дорожки, сразу пошел на попятную!
Я молчал, думая лишь о том, что это, должно быть, последние наши минуты вместе. Потом она встанет, запахнет халат и уйдет. Через полчаса вернется, одетая в привычные джинсы и пацанский свитер. И не останется следа от той грации. И не останется следа от пьянящей любви.
Увидев, как она поспешно расталкивает свои вещи по разным отсекам сумки, я не выдержал и вскочил с места:
– Что ты творишь? Что творишь? Почему ты разрушаешь нашу семью? – голос мой срывался, и я почти плакал, как ребенок. Еще минута, и я дам волю эмоциям.
– Я ничего не разрушала! Это ты отказался от меня!
– Послушай себя! – воскликнул я, – только послушай! Какой мужчина смог бы это вынести?!
– Да что мне до других мужчин? – махнула она легкомысленной маленькой узкой кистью, которую я целовал не раз.
– Иди сюда, – не выдержал я, обнял, и мы слились в поцелуе. Мы почти примирились друг с другом, как вдруг я нечаянно жестко сжал ее плечо, она вскрикнула и отпрянула назад.
Я отошел на кухню попить воды, но вместо этого налил коньяку себе и пришел с бокалом в комнату. Там я сел на диван и наблюдал, как она застегивала сумку, а замки не поддавались. Наконец, она с досадой швырнула в меня холодный шелковый халат и еще пушистый плед, без которых сумка закрылась.
Я инстинктивно прижал плед к себе. Укрывшись пледом, мы подолгу разговаривали, и нам всегда было интересно вместе. Мы чаще смеялись, чем ссорились. Нам не было скучно, и мы могли молча смотреть в окно, не ощущая неловкости.
Конечно, мы не только сливались с лунным светом. Мы были семьей во всех смыслах: готовили еду, уходили на работу, общались за ужином, а к Новому году покупали елку и наряжали ее, веселясь, как дети. Кстати, мы планировали малышей, но немного позже. Так хотела она.
И тут – как удар в спину. Я долго не верил, когда мне говорили об этом друзья. Я не хотел устраивать проверок. Но однажды пришел домой раньше времени и застал ее за этим занятием. Застывший от восхищения и удивления, я стоял у порога и видел, как она продает себя в приват-чате. Я не мог не то, что промолвить слово, но и сдвинуться с места, пока она сама не захлопнула ноутбук.
Последовал разговор, который был более тактичным, чем можно себе представить, я пытался снять с нее все это и убрать, чтобы вновь увидеть такую, какой она была – родную и нежную.
Но она развернулась ко мне и сказала:
– Я зарабатываю, но мне нужны не столько деньги, сколько нравится эта работа. Ты любишь меня и должен понять. Если я брошу это, я – буду не я!
– И давно это у тебя? – проговорил я, все еще не веря в то, что происходит с нами.
– Это было всегда. Я люблю тебя, но я не совсем обычная женщина. И я раньше встречалась с мужчинами и наяву. Все равно ты узнаешь.
– Раньше? – уточнил я, дрожа от неведомого ранее чувства.
Вместо ответа, она набросилась на меня с поцелуями, и на время прервала эту тему. А потом она сидела при лунном свете и требовала от меня, чтобы я принял ее такой, какая она есть.
Ушла в джинсах и пацанском свитере. И с ноутбуком. Прихватив с собой все наши три года в этой спортивной сумке.
Я брел по улице и как бы ненароком дошел до дома, где она теперь жила. Я остановился и вглядывался в окно, на котором пошевелилась штора. Постоял и ушел. И луна оказалась позади. Полная луна.
***
Елена Мартовская
________________________________________________________________________________
👉 Если вам нравятся мои рассказы – не забывайте подписываться и ставить лайк.