Алёна с интересом наблюдала за Ириной. Врач очень импонировала ей - миловидная, с добрыми, слегка уставшими глазами, неизменной улыбкой на лице. Со стороны и не скажешь, что эта женщина работает в таком страшном месте.
- А вы не хотели бы сменить профиль деятельности? Мне кажется, нам женщинам, сложно справляться с эмоциями. А здесь, как ни крути, эмоций не избежать.
Алёна кивнула на здание онкодиспансера.
- Нет, - покачала головой Ирина, - Как я уже говорила, я всегда мечтала работать в самом пекле. Наверное, в глубине души я ищу ту самую женщину в белом, чтобы встретиться с ней и расспросить её обо всём. Заглянуть за ширму неизведанного. А начинала я свою врачебную практику на скорой. Тоже, скажу вам, пекло ещё то! Каждый раз не знаешь, что ждёт тебя на адресе.
- Наверное, у вас есть история с тех времён? - заинтересовалась Алёна.
- Пожалуй, да. Она так или иначе связана с тем, что повлияло на мой выбор, в каком отделении продолжать свою деятельность. Да и сама история, так сказать, два в одном - целых два необычных обстоятельства.
***
В тот день поступил вроде бы стандартный вызов: "Мужчина, 37 лет, кровотечение, онкобольной". Такие вызовы мы стараемся обслуживать в первую очередь, потому что зачастую в такой ситуации каждая минута промедления может быть критичной.
Мы примчались на адрес. Как сейчас помню, остановились у маленького, аккуратного частного домика. Весна была, в палисаднике цвели тюльпаны, кусты сирени густо обрамляли штакетник. Солнечно, радостно, птички щебечут. Но мы знали, что едем не на праздник жизни, а бороться со смертью.
Олюшка наша вышла, фельдшер, воздух вдохнула и сказала:
- Не довезём...
Я на неё цыкнула, мол, хватит каркать, а самой горько стало. Дело в том, что Олюшка у нас была очень необычная. Как только она к нам в бригаду пришла, мы сразу заметили - скажет Оля, что больной доедет живым, значит доедет, какой бы он "тяжёлый" не был. А если Олюшка говорит, что больного не довезём, значит не довезём. Причём прогноз может быть вполне нормальным. Сейчас провидица наша выучилась на врача и работает в Москве, в Склифе. Заслужила.
- Ир, ну ты же знаешь, что я не ошибаюсь, - улыбнулась Оля. У меня мурашки по спине от её взгляда пробежали, но я смогла с собой справиться и мы пошли в дом.
Встретила нас супруга больного, молодая женщина с уставшим взглядом. В комнате в детской кроватке плакал младенец. Мне так холодно, так жутко стало, особенно когда я подошла к больному, который сидел на кровати, склонившись над тазиком. Его скручивали от рвоты, но в тазике вместо остатков пищи плавали сгустки крови. Мужчина был худой, кожные покровы желтоватого цвета, впавшие глаза - типичный габитус запущенного онкобольного.
- Вы понимаете, мы ведь только недавно обнаружили, что у Ромы рак, - пояснила супруга, - У нас даже статуса ещё нет, к онкологу только на следующей неделе, в понедельник. А ему с каждым днём хуже и хуже, слабеет на глазах. Сегодня вот кровью рвать начало...
- Пиши, Оля, рак желудка. И набери Теовексал, - сказала я.
Водитель, который мялся в дверях, спросил:
- Забираем?
- Безусловно, - кивнула я.
Мы пытались вытащить пациента из лап смерти всю дорогу. На какой-то момент мужчина немного стабилизировался, хотя давление медленно падало, что говорило о критической ситуации. И тут вдруг он резко вскочил, насколько ему хватило сил, завертел головой, шаря уже ставшими стеклянными глазами по машине и забормотал:
- Ребёнок плачет... Откуда здесь ребёнок??? Ребёнок плачет!!! Спасите его!!!
Сразу же после этих слов Роман захрипел и умер. Запустить его сердце нам не удалось. Печальное предсказание Олюшки ещё во дворе сбылось...
Неожиданное продолжение истории случилось через год. Мы временно работали вместо детской бригады - так иногда бывает, что взрослая бригада выезжает на детский вызов.
Диспетчер передал новый вызов: "Ребёнок, полтора года, онкология". Адрес показался мне смутно знакомым, но тогда я ещё не поняла, куда нам предстоит ехать. Оля сидела спокойно. Я кивнула ей, мол, скажи, довезём или нет?
- Довезём, а толку-то? - грустно махнула рукой Олюшка.
Только когда мы подъехали к тому самому домику с цветущим палисадником, я поняла, к кому мы приехали. Путём нехитрых расчётов стало ясно, что вызвали нас к тому самому малышу, что год назад лежал в кроватке, и, наверное, тогда ещё был здоров...
Встретила нас та же женщина, но на вид ей было лет пятьдесят, не меньше. Знаете, как быстро стареют от стресса? А у неё ведь он был постоянным, непроходящим - сначала мужа похоронила, теперь вот ребёнок.
Мальчик был вял и бледен, хныкал без остановки. Без бровей и ресниц, на головке короткая щетина, видимо недавно после химии. По габитусу - лейкоз.
Пока мы везли плачущего малыша с мамой, мы молчали. И только когда передали мать и ребёнка в руки врачей, Олюшка сказала:
- Вы помните, как год назад его отец перед смертью слышал плач ребёнка?
Мы с Вовкой, водителем, переглянулись, а Оля продолжила:
- Ведь он слышал плач своего ребёнка, который тоже умрёт.
Я молча посмотрела на неё. Если Олюшка сказала, что мальчик не жилец, значит так оно и есть.
Умер мальчик через месяц в хосписе. Об этом я узнала через десятые руки, когда уже собиралась ехать учиться в Москву, чтобы перевестись в онкологическое отделение.
***
Алёна безучастно смотрела вперёд, на окна онкологического корпуса. Господи, сколько же здесь боли?
- А мать мальчика? Как она сейчас, не знаете? - спросила Алёна.
Ирина хмыкнула:
- Год назад умерла в нашем отделении. Сама себе рак накликала, верите или нет. Она умирала с улыбкой на лице и говорила, что очень ждала этого, чтобы быть с ними.
Алёна удивлённо посмотрела на Ирину:
- Вы серьёзно?
- Серьёзнее некуда, - подтвердила Ирина, - Я ведь в самом начале говорила вам, что очень многое зависит от настроя пациента. Даже настоящие чудеса случаются. Как говорится, если пациент очень хочет жить, то медицина здесь бессильна!
Другие истории из цикла: