«Чистый понедельник» Ивана Бунина – это рассказ о любви и о …России? Именно в таком ключе предлагается порассуждать 11-классникам, собирающимся сдавать ЕГЭ по литературе.
Начинается рассказ очень прозаически: герои каждый день проводят в праздности, перемещаясь по типичному для подобной публики маршруту: «…я возил ее обедать в «Прагу», в «Эрмитаж», в «Метрополь», после обеда в театры, на концерты, а там к «Яру», в «Стрельну». Примечательно, что начинался этот маршрут от Храма Христа Спасителя – именно там жила героиня.
Она разучивала «Лунную сонату», любовалась видами Москвы и портретом босоногого Льва Толстого. Он привозил цветы, коробки шоколаду и книги. Сошлись не просто «лед и пламень», а небо и земля. «Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом». Хотя обедала с прекрасным аппетитом и шоколад ела коробками.
«Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами».
Оба родом из провинциальных городов – Пензы и Твери – были почему-то красивы неславянской красотой. Герой похож на сицилианца, героиня – на персиянку, Шамаханскую царицу. Снова встретились восток и запад, причём там, где всегда и сходятся два этих мира, – в России.
Разница темпераментов тоже была колоссальной: «насколько я был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она была чаще всего молчалива». Ничто не могло удерживать этих людей рядом, но парадоксальным образом удерживало. «Вы хорошо знаете, что, кроме отца и вас, у меня никого нет на свете. Во всяком случае, вы у меня первый и последний», -говорит героиня …Кому? Возлюбленному? Любимому?
«Странная любовь!» — думал я…«Странный город! — говорил я себе, думая об Охотном ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. — Василий Блаженный — и Спас-на-Бору, итальянские соборы — и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах...»
Накануне Чистого понедельника – первого дня Великого поста – маршрут героев вдруг изменился: «Хотите поехать в Новодевичий монастырь? Что ж все кабаки да кабаки…»
Именно эта поездка позволяет героям наконец-то посмотреть не друг на друга, а ДРУГ В ДРУГА. «Я, например, часто хожу по утрам или по вечерам, когда вы не таскаете меня по ресторанам, в кремлевские соборы, а вы даже и не подозреваете этого», - говорит она, и уже в этом мягком укоре чувствуется неизбежный разлад. Но герой еще не хочет признавать, более того, желая быть ближе к подруге, подхватывает, как ему кажется, игру «в древность». Но как же его интерес к «Рече Гюрге» с упоминанием о московском обеде «силен» далёк от её, сказанного «с тихим светом в глазах»: «И сговорились быть погребенными в едином гробу». То ли не слышит этого герой, то ли понимает, насколько сам он, полный «живой жизнью», не соответствует её духовным запросам.
Последующие затем сцены с «капустником» в Художественном театре и ночи близости мне напоминают строки Александра Блока из стихотворения «Россия»:
Пускай заманит и обманет,
Не пропадёшь, не сгинешь ты…
Что-то стихийное, гибельное чувствуется в безудержном веселье героини, и снова герой не может ничего этому противопоставить. Остаётся лишь отдаться воле случая…
Многим непонятен поступок героини: как, уже явно собираясь отрешиться от мирского, она всё же позволяет себе вступить в эту краткосрочную связь? Что это - попытка себя остановить? Жалость к влюблённому мужчине? Желание вкусить запретный плод перед тем, как от него навсегда отказаться? Мне кажется, не то и не другое. Скорее всего, это такая форма проявления любви на языке мужчины, но и, вполне возможно, способ заставить помнить о себе. Краткий миг близости, отпечатком оставшийся на сердце, связал их крепче брачных уз.
А что же там с Россией? Иван Алексеевич Бунин пишет рассказ в 1944 году. Не только нет той Родины, которую он помнил и которую навсегда потерял. Сама жизнь в краю белых берёз и колокольного звона только чудом не была уничтожена. Но ведь выстояла! Непонятная, непостижимая, любимая навсегда до боли в сердце! И как та, у которой «плат узорный до бровей», и как та, «крытая белым платом»…Почему? Потому что «на душе как-то нежно, грустно и все время это чувство родины...» По-другому просто невозможно.