Я стала очень маленькой. Я разбилась на мириады осколков, и стеклянно-горьким звездопадом рухнула вовнутрь. Я схлопнулась, словно агонизирующее багровое солнце, чтобы превратиться в чёрное ничто.
— Довольно неожиданные ассоциации не для такой как ты. Но возможно дело во мне.
Я не знаю, где я. Я не знаю, что я, но… КТО ЭТО?
Красные, длинные волосы, аметистовый глаз, рог, алая чешуя, чарующая, нежная улыбка. Вернее… полуулыбка, потому что здесь была только… половина. Словно её раздели, разрезали строго по середине, оставив ей одну правую руку и ногу. И от той ровной линии разреза тянулись множества нитей. Или струн. Невообразимо тонких и в тоже время осязаемых. Они издают едва уловимый звон.
Я не могу видеть насколько далеко эти нити простираются и простираются ли, но что-то мне подсказывает, что тянутся они к другой половине.
— Ты так страдаешь, бедняжка. — Нежный голос, исполненный самого искреннего сострадания. — Тебе так больно.
Она протягивает единственную, покрытую алой чешуёй, руку и берет меня — мою голову, ибо от меня больше ничего не осталось, — и подносит к половине своего лица.
— Ты хочешь, чтобы я спасла тебя?
Я не понимаю и не помню, отчего она хочет спасти меня, но…
Я закрываю веками пустые, сухие глазницы.
— Да, — шепчу разбитыми губами. — Спаси меня.
***
Половинка намотала мои волосы себе на руку, дабы было удобнее держать.
— Ты солгала мне… — шепчу, хотя и хотелось кричать, раскачиваясь в такт движения моей носильщицы. — Ты не спасла меня.
Отчаяние гигантскими волнами стеклянного крошева продолжало играть мною, словно безродной щепкой. Я давилась и рыдала его осколками…
— Мне жаль.
Слова Половинки сухие и холодные, как сброшенная змеиная кожа. Я не верю ей ни капли. Ибо вместо обещанного спасения я получила память, что несла в себе ужас и боль.
— Мои останки провалились раньше тебя, — тем временем, продолжила моё искаженное отражение, дрейфуя куда-то в мареве из разбитых вдребезги звёзд и размытых чернил. — Мы там, где нет ни жизни и нет спасения, и где я не имею власти.
— Но ты… Ты заставила меня убить мою сестру! — всё-таки восклицаю я из последних сил, захлёбываясь чёрной и густой, как мазут, кровью.
Я не могу её видеть, да и не особо желаю, но слышу, как Половинка усмехается.
— А с чего ты взяла, что я тебя заставила? Ты ведь ей так завидовала.
Я хочу что-то сказать… Хочу отрицать, но эти мертворожденные слова забивают сгнившими костями мне отсутствующее горло.
— Ты завидовала, — повторяет она, словно наслаждаясь этой истиной. Ибо это истина, и мне от неё не скрыться
— И я тоже, — неожиданно добавляет Половинка.
***
— Надо же…
И я, и она, Половинка, молчим уже не одну вечность. Но вот она неожиданно разбила этот кокон базальтового безмолвия, в котором я пребывала, будучи полностью сосредоточенной на непрекращающейся агонии.
Тщательно лелеемая и изучаемая, она всё-таки отходит на второй план, заставляя меня вступить в соприкосновение с безумным окружением.
Местность изменилась. Не было уже круговерти света и тьмы, зато появилась некая поверхность, над которой словно разбили гигантскую разноцветную вазу, и её хаотично разбросанные исполинские осколки составляли здешний причудливый рельеф. Но Половинку, что зависает со мной над одним из пиков, заставил нарушить мёртвую тишину вовсе не он.
— Что это такое? — неожиданно для самой себя спрашиваю я. Даже с такого ракурса — небрежно удерживаемая за волосы чуть ли ни у колена, и лишенная глаз, я вижу всё с ошеломляюще болезненной чёткостью.
Я вижу исполинскую красноволосую голову с плотно прикрытыми веками, что стоит в окружении радужных скал-осколков, и его волосы алыми лианами оплетает их грани и острые края. Можно предположить, что именно благодаря им эта голова удерживается в вертикальном положении, ибо неясно имеется ли у этого существа туловище.
— Может, это ты, — отвечает Половинка, явно с усмешкой. — Вы очень похожи. Прямо близняшки.
— Я не могу быть в двух местах одновременно, — просто отвечаю я, полностью равнодушная к насмешкам своей носильщицы.
— С чего ты взяла? Ты просто это не осознаёшь, ибо мозгов для такого не хватает.
Я и на этот раз не ведусь на оскорбление, потому что…
— Почему ты дрожишь? — Может мне это только кажется, но я вдруг ощущаю, что её хоть и единственная, но железная рука сотрясается, растеряв свою незыблемую устойчивость.
Однако Половинка не отвечает. Она просто резко взлетает ввысь, и струны-нити стонут стеклянным скрежетом от внезапного натяжения, но не обрываются.
***
Мы дрейфуем будто внутри гигантского многогранного кристалла. Чёрного как безлунная ночь, но с псевдо-звёздами: их заменяли наши бесчисленные отражения в калейдоскопе зеркальных поверхностей, что простирались по невозможным траекториям и углам. Лучше… не смотреть на них. Не смотри. Зацепись за что-нибудь. И я знаю за что.
— Почему ты испугалась эту сущность? Ты её знаешь? — Я говорю очень тихо, но всё равно почему-то разносится эхо, гулкое и многократное.
Я не испытываю особой надежды на ответ, но Половинка в какой-то момент перестаёт дрожать, и, наверное, поэтому удовлетворяет моё любопытство.
— Это не может быть Она. Ведь мы глубоко внутри твоего затемненного сознания. Или… может. Может это было что-то вроде метки, которые ремесленник помечает свой товар. Ведь возможно мы с тобой не более чем клетки Её безразмерного тела.
Я не совсем понимаю о чём она, но удовлетворяюсь этим объяснением. К тому же… я вдруг очень отчетливо осознаю, что этот странный калейдоскоп вложенных миров — мой. Моё больное и уродливое порождение, которое пожрало меня.
***
Я и Половинка молча смотрим на Границу. Даже схлопнувшиеся сознания их имеют. Она похожа на очень густую, как желе, толщу воды, и в ней виднелись гигантские размытые рыбы-тени.
— Похоже мы с тобой во что-то упираемся, — вдруг говорит Половинка.
— Во что?
Моя носильщица мне не отвечает, ибо внезапно замахивается мною и бросает в толщу.
Граница, действительно, оказалась очень густой, и забивает мне рот своим удушающим безвкусием и просачивается во внутренность головы сквозь пустые глазницы.
Возможно, я кричу, но понять этого здесь совершенно не представляется возможным. Однако видеть я всё равно в состоянии, несмотря на забитые глазницы. И те гигантские тени и правда оказались рыбами, и одна из них проглатывает меня.
***
Внутренность рыбы была из стекла и камня. Внутренность рыбы была замком, величественным, мрачным и заброшенным.
Упав откуда-то, я покатилась по серым ступеням высокой и крутой замусоренной лестницы. А затем… меня поймали.
— Мячик.
Нежные детские руки убирают волосы с моего лица. Странно знакомые синие глаза внимательно вглядываются в меня, особо задерживая взгляд на моих свалявшихся локонах.
— Красиво. Красивый мячик, — шепчет он бледными, обветренными устами.
— Я не мячик, — возражаю я, хотя, если честно мне всё равно.
Мальчик по-птичьи склоняет голову на бок. Худенькие детские руки гладят мне щёки.
— А где твои глаза?
— Я не знаю.
Его рот скорбно поджимается. А затем его лицо вдруг темнеет. Темнеет каким-то запредельным ужасом, и чернильными слезами брызжут из синих глаз.
— Отнимет, — как-то потерянно говорит он. Прижимает меня к своей впалой груди и бежит куда-то. То ли вверх, то ли вниз.
***
Я начинаю понимать что пребываю в чужом, спутанном мире, ибо здесь была некая определенность. Я соприкоснулась с его сингулярностью.
Мальчик приносит меня в какую-то кладовку, полную рухляди и пыли. Забивается вместе со мной в угол. Продолжая меня обнимать, он раскачивается. Будь у меня руки, я обняла бы его в ответ… И я, как это ни странно, начинаю петь. Петь неожиданно приятным голосом некую замысловатую балладу. Балладу о драконах и тиграх, о синих и алых звёздах; петь о тех, кто всегда будет вместе и о тех, кто никогда не встретится.
Мальчик отрывает меня от своей худенькой груди и, держа на вытянутых руках, смотрит как я пою для него. Всё его существо словно соткано из страха и боли, и я начинаю смутно догадываться о немыслимых страданиях, которые этот ребёнок пережил.
Наконец я замолкаю. Произвело ли на мальчика это какое-либо благоприятное впечатление мне неясно, но он вдруг ставит меня на пол, а сам начинает рыться в какой- то рухляди. Очень медленно и осторожно, поминутно останавливаясь и к чему-то прислушиваясь. В конце концов мальчик находит два небольших, стеклянных шарика фиолетового цвета и вставляет их мне в глазницы. По его худому лицу разливается робкая радость.
— Красивая Лина.
Его радость недолговечна и развеивается в пепел тоски.
— Почему ты меня бросила?
— Я не Лина, — просто отвечаю я.
Однако это мальчика не смущает:
— Но ты ведь меня любишь?
Это вопрос своей неожиданностью застаёт меня врасплох. Правда, на кратчайшее мгновение, ибо из сумбура мыслей и чувств я всё же выцеживаю самое важное. По крайней мере, на данный момент. И прежде чем я думаю, что возможно пожалею об этом, отвечаю:
— Да. Люблю.
И тут кто-то хватает меня за волосы.
***
Возможно, я на какое-то время ослепла и оглохла, ибо ничего не могу вспомнить о том, что произошло после того, как некто схватил меня. Но падение привело меня в чувства: я ощутила, что лежу на какой-то гладкой и холодной, словно лёд, поверхности. А затем позади слышу гулкий звук удаляющихся шагов. Вернее, цокот будто копыт или каблуков. И поэтому это не может быть тот мальчик…
Будучи всего лишь головой, я так беспомощна. Как меня положат, так я и лежу, не в состоянии поменять своего положения. И сейчас оно не очень удачное и удобное: я валяюсь на боку и свалявшиеся волосы прикрывает мне обзор, но всё-таки что-то разглядеть мне удаётся. Я оказалась в каком-то огромном помещении, особенно если судить по гулким звукам. А неподалёку от меня располагалась вроде широкая лестница. По которой кто-то вскоре начал спускаться. При этом помимо собственно самих громких шагов раздается ещё какой-то странный звук: словно огромные массы ткани шуршат по камню.
Вскоре перед своим носом я вижу чьи-то огромные ступни с когтями, выглядывающими из-под длинного подола. Меня хватают за кончики волос и резко поднимают с пола.
Передо мной проносятся бедра, прикрытые грубой на вид тканью, и могучий обнаженный торс, усеянный вязью татуировок. И я оказываюсь лицом к лицу с неким существом.
У существа было вполне человеческое лицо, но с шипами и чешуёй на скулах, да и вместо глаз были чёрные провалы. А на голове у него располагалась то ли корона, похожая на рога, то ли наоборот. И казалось, что эта конструкция впивалась в его плоть, ибо те чёрные подтёки, стекающие по лбу и вискам существа была похожа на кровь. И возможно именно эта субстанция заливала глазные впадины существа.
— Как ты здесь оказалась?
Чёрные губы существа едва шевельнулись, но этот вопрос гулко и громко, подобно грому, отразился под сводами зала.
— Меня сюда бросили.
Существо поднимает меня выше, наматывая волосы, будто пытаясь внимательнее разглядеть моё лицо. И я замечаю, что у него из плеч торчат железные штыри, а к ним приделаны какие-то невообразимо длинные полотна глянцевой иссиня-черной материи. Они были настолько длинные, что покрыли собой чуть ли не всю лестницу. Вот что значит шуршало…
Тем временем, существо протягивает ко мне свободную руку, покрытую чёрной чешуёй, и извлекает из одной глазницы фиолетовой камешек. Оно делает это довольно грубо, без надобности просовывая когтистые пальцы глубоко в мою голову. Словно пытается понять буду ли я корчиться от боли или нет.
Существо смотрит на камень, а затем опять на меня:
— Ли-и-и-на? — Оно растянуло это слово, словно пропело. Эхо причудливым скрежетом разносится в искаженном пространстве.
Мальчик тоже про это спрашивал. Какое отношение это странное пугающее создание имеет к тому очаровательному хрупкому ребёнку?
— Нет. Где мальчик? — наконец спрашиваю я. Хотя казалось бы зачем… Я всё равно для него ничего не смогу сделать.
Существо однако не отвечает на мой вопрос и я начинаю падать. Но оно вновь хватает меня, но на это раз обоими руками: его когти вонзаются мне в щёки.
— НЕТ, НЕТ, НЕТ, НЕТ, НЕТ! — Создание хохочет, словно передразнивая. — Нет… Ты Лина. Наконец… нашёл.
Тут его рот широко раскрывается и оно проглатывает меня.
***
Как и в случае с недавно пожравшей меня рыбой, я оказываюсь в помещении. Однако нутро этого существа предстало в качестве роскошного покоя, полного золота и благоухания. И я здесь была не одна: обитатель этого помещения, покрытый густым слоём золотой пудры, выглядел иначе, но я сразу понимаю, что это тоже самое существо, что меня съело.
В невиданном парчовом костюме и с массивной короной на голове, оно, напевая что-то под нос, расчесывало мне волосы, для удобства закрепив меня на каком-то штыре. Я же молчу, никак это не комментируя. Абсурдность обстановки мало меня волнует, как и то, смогу ли я вернуться в свой изломанный внутренний мир. Поделать с этим я всё равно ничего не могу.
— Смотри.
Под нос мне суют прядь собственных волос. Неожиданно чистых и невозможно ярких.
— Что же ты сделала со своими волосами? — вопрошает существо. — Мне пришлось повозиться.
Прядь игриво накручивается на пальцы, каждый из которых украшен крупным перстнем, и существо радостно скалится острыми чёрными зубами. Однако эта страшная улыбка вскоре меркнет, и оно, грубо хватая меня за подбородок, спрашивает:
— Где же остальное, Ли-и-и-на?
— Я не знаю.
Тут неожиданно я слышу всхлип ребёнка. Я широко распахивая пустые глаза, мигом теряя безучастность.
— Мальчик, это ты?! Где же ты?!
— Зачем тебе он? — Красные глаза создания превращаются в щёлки. — Ведь сама бросила. Он слабак! Он ничтожество! А я нет! И меня ты не бросишь! Я тебе не позволю!
Глядя в лицо существа меня вдруг озаряет. Ведь он и мальчик…
— Ты был слабым? Ты очень страдал? Что же случилось с тобой?
— Я был ничтожеством, — выдыхает он. Да, уже не оно, а он. Молодой мужчина, синеглазый и черноволосый. Он был высок ростом, но довольно бледен и худ. И я понимаю что он чем-то болен, и именно эта болезнь создала этот мир. Может быть… я тоже болею?
Помещение, как и обитатель, тоже изменилось, превратившись в какой-то сарай. С рухлядью и что-то вроде лохани, в которой будто кто-то лежал.
— НЕТ! НЕ СМОТРИ!
Он прижимает меня к груди, утыкаясь носом в темя. И я опять сожалею о том, что у меня нет рук, чтобы обнять в ответ.
— Хорошо. Не буду. Но почему ты был ничтожеством? Кто тебе это сказал?
— Отчим.
— Это он был ничтожеством, — без тени сомнений и запинки возражаю я. — Не ты.
Он отстраняет меня от себя и поправляет мне волосы, убирая их за каким-то чудом сохранившиеся уши. Синие, но пустые глаза, пристально смотрят куда-то поверх меня, и всё это красивое лицо носит печать безволия. Похоже на некую душевную болезнь. Не телесную.
— Тогда почему ты меня бросила?
— Кто такая Лина? — вопрошаю я, имея весьма слабую надежду, что он поймёт, что я не она.
Мужчина наконец фокусирует взгляд на мне. Свой пустой, пронизывающий взгляд…
— А-а-нг-е-л.
Его голос вновь вибрирует и рокочет, а бледное и худое лицо рвётся, являя уже знакомый мне лик демонического короля.
— Лина лжива, как остальные женщины. Лина претворяется, что не помнит ни себя, ни меня. Но Лине простительно.
Он приближает меня к себе. Смотрит туда, где должно было быть моё тело.
— Где же всё остальное, Лина? Где же…
Пока он вопрошает это и разглядывает меня, окружение поменялось. Мрачный сарай исчез, преобразившись в роскошную палату, пронизанную радужными переливами. И чуть ли не тотчас же раздаётся отдаленный цокот.
— Придумал, — вдруг говорит демонический король и манит кого-то когтистым пальцем.
Цокот приближается и вскоре в поле моего зрения появляется женщина в облегающем чёрном платье. У неё были красные волосы, уложенные в замысловатую прическу и… ненастоящие глаза в виде фиолетовых круглых камешков.
Демонический король недолго думая одним небрежным ударом сносит ей голову. Она кометой кувыркается в воздухе и кругляши выпадают из глазниц, со стеклянным звуком ударяясь об пол. Крови не было, но я… Я пронзительно кричу внутрь себя и перестаю существовать.
***
Правда и к сожалению не навсегда.
Я обнаруживаю себя на роскошном ложе и у меня есть тело, одетое в чёрное обтягивающее платья со сплошным горлом и с длинными рукавами. И как это ни странно, я могу им пошевелить, хотя это явно непривычная плоть: ибо слишком ровная и гладкая кожа лишена и пор, и волосков.
Я осторожна касаюсь руками места, где моя голова сочленяется с телом. Там что-то вроде ошейника из кожи и металлический деталей.
— Не трогай.
Из-за спины появляются руки с длинными загибающимися когтями, которые своим чёрно-золотым цветом напоминали причудливое украшение. Между сильными пальцами шёлком струились мои волосы. Я, не колеблясь, оборачиваюсь, ибо это ненастоящее тело оказалось на удивление послушно.
Гигантская фигура демонического короля вальяжно разлеглась меж красочных расшитых подушек с бахромой. На данный момент он опять выглядел иначе.
Он склонил, венчанную грубой железной короной, голову на бок, сверкнув ультра-синими глазами со змеиным зрачком. Кончики его когтей переместились близко к моим глазницам. Я подумала было, что он опять собирается ковыряться в них, но нет.
— Ты прозрела, Лина.
Откуда не возьмись, в руках демонического короля появляется круглое зеркало, и в его глубине я вижу своё уродливое лицо. Вначале я не понимаю о чём он, но потом… Я и вправду «прозрела», ибо мои глаза вернулись, пусть даже с белком зловеще красным.
— Ответь мне… Что я сделала с тобой? — Мне действительно это хочется знать.
— Ты спасла меня.
Зеркало в руках демонического короля тает, превращаясь в серебристую лужицу в сложенных чашечкой крупных ладонях. Он проливает мне её на темя и её ртутные шарики запутываются в моих волосах.
— Затем ты меня бросила, но я пошел искать тебя. Пять раз я ошибался: ты всё ускользала от меня. Ты оставляла ложные следы и фальшивки. Зачем ты это делала?
Я смаргиваю слезы, смотря поверх его плеча на «фальшивки». Их было пять и все они имели со мной неуловимое сходство, но мною не были.
— Не надо было меня спасать.
Это сказал уже не демонический король, а молодой мужчина, хрупкий и бледный, с растрепанными волосами и поношенной одежде. И я протягиваю ненастоящие руки, дабы обнять его. И он с готовностью льнёт к ко мне.
Я глажу его по волосам и спине, и через миг это уже маленький ребёнок. Дрожащий комок боли и одиночества. Я прижимаю его ещё крепче, бормоча полные и бессмысленные глупости.
— Всё будет хорошо… Обязательно будет.
— Лина, ты ведь спасешь меня?
Я молчу, не зная, что сказать, ибо… я даже себя спасти не в состоянии.
— Я спасу тебя.
Я вздрагиваю и оборачиваюсь. И не верю своим глазам. Половинка… Я про неё совсем забыла.
Половинка парит в воздухе, струны-нити звенят, а из её единственного глаза струится поток сверкающих слёз.
— Ли-и-на? — рокочет вновь явившийся демонический король. Он прижимает меня к груди, смотря на Половинку. Затем отстраняется, запрокидывает мне голову и внимательно вглядывается в меня. Его огромная ладонь обхватывает мою левую щёку.
— Фальшивка, — шипит он в сторону Половинки и… превращаясь в нечто неописуемое, набрасывается на неё.
***
У меня опять нет тела и — я знаю, — нет глаз. Волосы вновь свалялись в уродливый колтун, за который Половинка небрежно удерживает меня.
Мы молчим уже не одну вечность, дрейфую сквозь искореженные пространства. Половинка не считала нужным передо мной оправдываться, а я — винить её.
Моё лицо ещё было забрызгано кровью маленького мальчика, что умирал у меня руках. Умирал с улыбкой и горячо благодарил меня, хотя я ничего для него не сделала.
В какой-то момент, мы опять оказываемся возле той исполинской головы. Но на этот раз она открывает глаза.
Поддержать автора: Сбербанк 4276090019090893