Заявка Просто Вурда "Прошлое, тайна"
Не моя то история, я был только наблюдателем, и то крайне непродолжительное время. Я тогда еще мальчишкой был зеленым, в тайге жил, с дедом и бабкой, пока родители на вахты мотались, зарабатывая нам на квартиру в столице. Но… Забыть все случившееся в далекой таежной деревне я не могу до сих пор.
Жили мы по-деревенски скромно, но дружно – все соседи друг с другом были на короткой ноге, а дети возились одной разновозрастной кучкой, периодически столуясь то тут, то там. По-другому и не выжили бы, наверно, условия Сибири диктовали такие вот правила выживания. Или вместе, или ближайшая же зима отправит тебя к предкам, если медведь не справится раньше.
И тем удивительнее было для меня наблюдать за одним очень странным семейством. Оно состояло из двух стариков и мужчины, крепкого на вид, но такого же нелюдимого, как старшие родственники. Когда я говорю «нелюдимые», я имею ввиду – буквально. Они не общались ни с кем в деревне, чаще ограничиваясь приветственными кивками, жили на отшибе, практически в самой тайге, плотной стеной окружающей покосившийся сруб хаты, встретить кого-то из них в местном «магазине» было практически нереально, огорода, даже самого скромного, в пару грядок, не держали, скотину не водили…
Единственный контакт с людьми совершал сын странной пары – три раза в год, по сезону, он выносил из своей берлоги разные полезные вещи на продажу, в основном шкуры, кости и странные плоские деревяшки, которые местные охотники разбирали как горячие пирожки, меняясь на редкие в тех краях овощи и бакалею. Я этого категорически не понимал, но объяснять хоть что-то мне никто, конечно, не спешил.
Когда мне исполнилось 8 лет, старики-отшельники закончили свой земной путь. Мирно, спокойно, тихо. Я уже знал, что такое смерть, сложно не знать этого, живя в деревне бок о бок с самыми разными проявлениями человеческого бытия, но такую, спокойную и умиротворенную, какой она была на лицах стариков, видел впервые. Они улыбались, мертвые и странным образом счастливые.
Тогда же, на похоронах стариков, я видел их сына в последний раз. Он… просто ушел. Исчез где-то. Как будто такого человека и вовсе никогда не было в деревне.
На самом деле меня это мало волновало по причине малости лет, но вот играть в окончательно заброшенной всеми хате было весело. Что интересно, взрослые не запрещали нам этого, а сам дом, казалось, только радовался голосам и детской возне – в нем всегда было тепло и как-то уютно, даже в самые суровые морозы.
И только став старше я сумел убедить бабушку рассказать мне эту старую, волнующую меня, историю.
***
- Расскажи, бабушка, расскажи! Ты обещала! Или это какая-то тайна? – подпрыгиваю на кровати, устраиваясь поудобнее.
- Да нет, не тайна… Ну, слушай, внучек, может и поймешь что, - бабушка вздыхает. - Старики, Михайло и Серафима, не всегда были отшельниками. Когда-то, еще в их молодости, в прошлом, они были как все – веселились, справляли праздники, муж охотился, как и остальные мужики, а жена вела хозяйство твердой рукой. Деток им Бог так и не послал, но они не грустили, охотно привечая чужую ребятню.
А потом Михайло с охоты принес сверток с младенцем. Просто так и вышел из леса – сам в снегу по пояс, а в руках пищащий, розовый малыш в грязноватой тряпке из старой рубахи и какой-то шкуре, для тепла. Серафима тогда бегала по деревне, выискивая, нет ли у кого кроватки детской или ткани на отрез под пеленки – так и узнали все о найденыше.
Оказалось, что Михайло нашел его в лесу, голенького, совсем еще крошку. «В волчьей лежке лежал, не плакал, только агукал тихо, а волчица рядом лежала и пузом своим его грела», рассказывал Михайло историю, пока бабы рыдали над младенчиком. Кто мог сотворить такое с ребенком, было решительно непонятно – до ближайшего к деревне и той тропе поселения больше 30км по тайге, а в самой деревне ни беременных, ни рожавших баб в тот год как-то не случилось.
Когда стало окончательно понятно, что родителей бедовых днем с огнем не сыщешь, Серафима с Михайло его и усыновили, даже в райцентр ездили за бумагами. Поначалу тяжело было, конечно, с непривычки, но все охотно помогали кто чем мог – советом, молоком коровьим, пеленками, одежкой, от старших оставшейся… Вместе мальчонку выдюжили, хоть времена тогда и непростые были. А с присмотром волчица справлялась, та самая, что младенца в лесу от верной смерти спасла. Она потом пришла, сначала боялась к деревне подходить, но осталась, и больше уже от Кирюши, так малыша назвали, не отходила.
— Вот что значит – мать, - вздыхает снова бабушка, глядя куда-то в окно. – Хоть и не свой, а все ж ребенок, не бросила его, и людей терпела. Мы-то поначалу боялись, что Ночка, так ее сам Кирюша обозвал, наших обидит, но нет, не делила она ребятню на своих и чужих, и Кирюшу воспитывала, и папку твоего, и дядю Мишу, соседа – всех смотрела, с ней и не страшно было отпускать их от себя.
Кирюша тем временем рос, старше становился, красивый был пацан, как с картинки. Но… Что-то с ним не то было. Вроде смотришь – пацан пацаном, чумазый, улыбается до ушей, а потом как замрет, будто прислушивается к чему, и лицо у него такое делается… Нездешнее. Непонятное. Но не злое, нет, этого не было.
А когда ему восемь годков исполнилось, горе в деревне приключилось. Ушло четверо мужиков в лес, на охоту, и не вернулся ни один. Три дня, неделя… Нету и все. Оставшиеся поисковую команду собрали, бабы рыдают, поп – ходил тогда тут один – молится и остальным говорит за души молиться. Пока суета да дело – Серафима прибегает. Платок сбился, сама босая, «Нету, - кричит, - Кирюши. Совсем нету. И Ночки его нету. Михайло по следам пошел – в лес убежали».
И опять паника, еще сильнее. Кого первым искать? Мужиков? Так надежды уже нету, что живыми выйдут. Кирюшу? Куда бежать? Пока бегали по деревне, пока Серафиму успокоили, ночь уже наступила. От того и не сразу заметили.
Из леса Кирюша пришел, с Ночкой своей. Та веревку в зубах тащила, а за веревкой полозья из бревен, друг с другом смотанных, как саночки детские. И мужики наши, на саночках тех, стонут, кряхтят, хоть и помороженные все, но живые. Живые!
Потом оказалось, дерево на мужиков упало, прибило. Пока они, раненые, освободиться пытались, еще и снегом засыпало, так и сидели бы в яме, если бы не Кирилл. Как нашел? Тот стоит, плечиками пожимает, отворачивается… «Нашел, - говорит, - знал, куда идти, лес сказал».
Вот с той поры и началось. Стал Кирюшка наш в лесу пропадать, как будто там ему дом родной. Поначалу Серафима за сердце хваталась, потом привыкла. Он ей так и говорил: «Не плач, мама, я вернусь к тебе, пока нужен буду». Плакала она, конечно, и Михайло смурной ходил, но Кирюша честно возвращался, с гостинцами лесными и всегда невредимый.
Правда о том, как пацан ухитрялся в глухой Тайге босой и без ружья выживать, никто не знал. И не говорили между собой даже. Потому как поняли уже к тому времени, что не человек наш Кирюша.
- А кто, ба? – подпрыгиваю нетерпеливо. Очень уж история интересная.
- А кто ж его знает? – бабушка треплет меня по волосам и улыбается. – Мож лешак, а мож и дух какой, защитник леса. Только зла он никому не делал, наоборот…
Как Кирюша в силу свою вошел и в лес ходить стал, сразу в деревне все поменялось. Зверь дикий, что нет-нет, да и забредал в деревню, близко подходить перестал, огороды не разорял. Кому в лес за грибами или травами – те смело ходить стали, тропки нам Кирюша показал. И никто ни разу больше не потерялся, не заблудился, как будто обереги на всю деревню разом надели. Даже мужики наши прониклись. Они у Кирюши разрешения спрашивали, на охоту, значит. Он им места и тропы говорил. И такой серьезный – сам мелкий, мужикам в пояс дышит, а руки в бока упрет и «Не больше трех зайцев, понял!», а мужики кивают, соглашаются. Знают, что, если по Кирюшиным заветам пойдут – точно с добычей вернутся, а коли нет, так и без добычи, и без ружья остаться можно.
Поп только недоволен был, все повторял, что грех это – с темными силами заигрывать, что душами своими мы расплачиваться будем, и надо бы заразу из деревни выгнать. Только какая ж это сила темная, коли она людей защищает? Кирюшка наш, свой, а поп тот пришлый. Ну, мужики и выгнали заразу. Попа то есть. Обиделся он тогда сильно, жаловался кому-то, проверки присылал, чуть ли не сжигать на костре нашего Кирюшу собирался. Да отстояли. Куда ж им, проверкам этим да попам, против селян?
Ну, а чем старше Кирюша становился, тем реже в деревню заходил. Потом, когда Серафима слегла, и вовсе по три раза в год появлялся. Все пытался лекарство найти. Дом им справил подальше, на отшибе, сам, своими руками сложил, травы носил, обереги какие-то, волшбу на полянке за домом творил. Не знаю, правда, не сильна я в этом, но, если врачу нашему верить, десять лишних лет матери своей названой подарил. От того и отшельниками жили, надо было так, значит, для магии Кирюшиной.
- А пропал почему? – в моей голове плохо сходится образ бородатого сурового на вид мужика, что в одиночку оба гроба в землю укладывал, и мальчика из леса, о котором бабушка рассказывала.
- Дак выполнил он свое обещание. Как ушли Михайло с Серафимой, и он ушел. Нечего ему было делать среди людей, домой, значит, вернулся. Только думается мне, что не насовсем он ушел, не до конца. Потому как, видишь, и в лес мы спокойно ходим, и охотники до сих пор с добычей возвращаются. Защищает нас до сих пор. И тропы показывает безопасные, хоть сам больше не появляется.
- А Ночка?
- И Ночка с ним ушла. Но говорят, приходит иногда, к детям, следит, защищает.
И бабушка замолкает, заканчивая свой рассказ. А я улыбаюсь чему-то и будто наяву вижу, как в старой бревенчатой хате, свернувшись на половике из тряпочек, дремлет старая волчица, пока дети играют рядом. Дремлет и следит, чтобы все ее волчата были в безопасности.
История в авторской озвучке выйдет вечером, в 18.00 в телеграмм канале https://t.me/cheschnight. Понравилась история? Не забудь подписаться и поставить лайк!
______________________________________________
В моем телеграмме проходит игра: вы пишете мне два любых существительных, я придумываю страшную историю по этим словам для вас. Единственное условие - быть подписанным и терпеливым))
Ссылка на телеграм: https://t.me/cheschnight
Игра так же проходит здесь, в ЯД, по ссылке: https://dzen.ru/a/Y4hTNcnRJCELDe6p?share_to=link
Всех жду!