Ночь наступила быстрее, чем можно было ожидать. Надвигавшиеся с запада тучи расползлись по всему небосклону. Сквозь их каменную серую толщу зловеще сверкали багровые всполохи, упреждающие перекаты весеннего грома.
Слуги быстренько откланялись, всячески выражая своё почтение господам, и разошлись по своим комнатам.
Михримах облачилась в ночные одежды и улеглась в постель. Место Рустема пустовало, потому что он задержался в своём кабинете, работая с бумагами.
Самым страшным для неё сейчас было ожидание очередного сна, который каждую ночь затягивал её в своё топкое болото.
Начинался сон одним и тем же видением. Будто Михримах садилась в карету с радостным предчувствием встречи с матушкой. Экипаж, как назло, ехал медленно, она пыталась постучать в стенку вознице, но рука упиралась во что-то мягкое, и ударов не было слышно.
И вот, наконец, она уже шла по коридорам Топкапы, с нетерпением желая обнять любимую матушку, которую так давно не видела, и так соскучилась по ней. Она хотела побежать, но ноги не слушались её. Оказавшись у заветной двери, девушка не увидела возле неё слуг и толкнула её сама.
Дверь распахнулась, и Михримах затрепетала от счастья: сейчас матушка, как обычно, выйдет ей навстречу и прижмёт к своей груди. Потом они будут пить чай с лимонным лукумом и беседовать. Михримах ей всё-всё расскажет, обо всех своих переживаниях и заботах. А матушка погладит её своей ласковой рукой по голове, взглянет на неё своими чарующими изумрудными глазами и с улыбкой тихо скажет: ”Девочка моя, успокойся, всё хорошо…” И правда, станет так хорошо и спокойно!
Но мама почему-то не вышла ей навстречу. Михримах обвела комнату взглядом, всё было на месте, и её шаль, и ночные туфли возле кровати, только мамы не было.
- Где моя мама? – спросила она у стоявшей поодаль Назлы, но та опустили глаза и ничего не ответила.
- Где моя мама? – спросила Михримах у служанок возле дверей, но и те молчаливо потупили взоры.
Тогда она вышла в коридор и спросила у слуг:
- Где моя мама?
Не услышав ответа, она побежала по коридору, плача и крича всем, кто попадался на пути:
- Где моя мама? Где моя мама?...
…Михримах проснулась резко, внезапно, с пересохшим ртом, сильно бьющимся сердцем и мокрым от слёз лицом.
Рустем обнимал её за плечи, целовал глаза, щёки и шептал:
- Успокойся, родная! Проснись!
- Рустем, я опять кричала во сне? – спросила она мужа, прижимаясь к нему.
- Да, Михримах, - коротко ответил он - бедная моя девочка. Я понимаю, как тебе тяжело, однако ничего уже не исправишь. Ты должна понять, Михримах, что Хюррем-султан была не только твоей мамой, она была великой госпожой, вершившей великие дела во благо государства и его подданных. Многие её проекты остались незавершёнными, а своей последовательницей она видела только тебя. Она надеялась на тебя, Михримах. Неужели ты подведёшь её?
Произнесённая Рустемом речь возымела действие.
Михримах отстранилась от мужа, заглянула ему в лицо своими измученными глазами и горячо произнесла:
- Рустем, я даю слово, что возьму себя в руки. Пусть душа моей матушки возрадуется, глядя на меня оттуда, со своего облака.
Смерть Хюррем-султан глубоко ранила сердце Михримах, однако девушка была очень похожа на сильную волевую мать не только внешне, но и душой, и принципами. Поэтому луноликая принцесса сдержала обещание и приняла на себя ношу великой Хюррем-султан. Задачи и обязанности наследницы расширились. Из статуса помощницы она перешла на позицию хозяйки. Страдать и плакать теперь ей было некогда.
Она переоформила благотворительный фонд Хасеки Хюррем-султан на своё имя, профинансировала и возобновила строительство двух больниц, начатое Хюррем-султан и остановленное во время её болезни, выплатила жалованье сотрудникам вакфа, написала письма всем, с кем вела переписку её матушка и ещё многое и многое другое. Не прекратила она проведение регулярных благотворительных акций, ставших традицией благодаря Хюррем-султан.
Совсем не оставалось времени у неё на детей. Осман её радовал, и она была за него спокойна. Имея тягу к военному делу, он захотел продолжить обучение в этом направлении, и отец устроил его в отделение в Эндеруне, занимавшееся подготовкой военных кадров высшего командного состава.
А вот Айше её тревожила. Дочь была равнодушна к девичьим увлечениям, её не интересовали наряды, украшения, а о замужестве она и слышать не хотела. К слову сказать, её ровесница, дочь покойного шехзаде Мехмета, Хюмашах, была уже замужем и ждала первого ребёнка. Повелитель и Хюррем-султан перед самой болезнью госпожи успели найти внучке жениха, он ей понравился, и, не откладывая в долгий ящик, провели никях и праздничное торжество по этому случаю.
Султан Сулейман выделил молодожёнам участок в районе Старого дворца, где они возвели для себя дворец. Супруг Хюмашах, Ферхад Мехмед-паша участвовал во многих сражениях, прославился воинской доблестью и был направлен наместником в Кастамону, провинцию на севере Османской империи. После женитьбы дамат повелителя был переведён в столицу и назначен одним из визирей государства.
Ферхад-паша был искусным каллиграфом и прославился тем, что переписал вручную Коран. Полученные деньги он завещал использовать для своего погребения. Но это потом. А сейчас они дружно жили с молоденькой султаншей в своём новом дворце.
Айше Хюмашах о женихах и слышать не хотела, она всё больше времени проводила с отцом, уговорила его и стала посещать вместе с ним строительство объектов, ткацкие фабрики, и даже в корпусе янычар побывала. Единственное, что переняла она от династийной родни, это любовь к поэзии.
В один из вечеров Михримах с нетерпением ожидала Рустема, чтобы поговорить с ним о дочери.
Рустем вошёл в покои супруги, и она поняла, что разговор об Айше Хюмашах сегодня не состоится.
На лице супруга отчётливо читалось беспокойство.
Всё же она решила попробовать завязать беседу и неуверенным тоном произнесла:
- Рустем, меня волнует Айше.
- Михримах, позволь, я присяду, - устало сказал Рустем и тяжело опустился на диван.
- С нашей дочерью всё в порядке, - размеренным спокойным голосом начал он говорить. – Она разумная активная девочка. Её прелестную головку украшает совсем не диадема с жемчугами и изумрудами, а драгоценный ум. Тревожиться за неё не вижу причин. Придёт время, и мы найдём ей достойного мужа, а, скорее, она сама его себе найдёт. И, поверь, мы возрадуемся этому выбору. Сейчас меня заботит другое. Скажи, давно ли ты видела повелителя? – спросил Рустем, устремив на супругу внимательный взгляд.
- Рустем, я навещаю его довольно часто, вот недавно, третьего дня, или нет…- начала Михримах и сконфуженно замолчала. Она и вправду не могла вспомнить, когда была у отца.
- Михримах, надо что-то делать, - продолжил Рустем, не обращая внимания на то, как стушевалась жена. – Повелитель совсем отошёл от дел. Он перестал интересоваться проблемами государства. Он не присутствует на советах Дивана. А сегодня он не принял меня с важным донесением. Так не может более продолжаться. Если, вдруг, о состоянии повелителя узнают наши враги, они воспользуются его слабостью, и это может привести к необратимым последствиям для всей империи.
- Что я должна сделать, Рустем? – пристально посмотрела на мужа Михримах.
- Лишь одно – пойти к нему и убедить вернуться к обычной нормальной жизни. Траур закончился, Михримах, и падишаха ждёт империя и его подданные, за которых он несёт ответственность перед Всевышним, - горячо сказал Рустем.
- Хорошо, Рустем, я поняла, завтра же я отправлюсь к повелителю и не уйду от него до тех пор, пока не увижу, что он возродился к жизни, - ответила Михримах.
- Умница моя, жена моя, я всегда говорил, что ты великая женщина, самая великая в мире, - сказал Рустем, крепко обнял жену и прильнул губами к её шее, желая ощутить, как бьётся там маленькая пульсирующая жилка. Михримах глубоко вздохнула…
Ранним утром следующего дня она отправилась в Топкапы. Повелитель отказался её принять, и она не на шутку встревожилась. Это был дурной знак. Прошло достаточно времени, а султан Сулейман всё ещё не мог оправиться от потери своей любимой хасеки.
Михримах мысленно вознесла молитву Аллаху и велела хранителю покоев отворить дверь. Тот беспрекословно подчинился. Перечить госпоже Луны и Солнца не умел никто, даже сам повелитель.
Михримах вошла и увидела отца, сидящего за столом, за которым он своими руками создавал изысканные украшения. В руках он держал драгоценный камень и, словно чётки, перебирал его пальцами, устремив взор в никуда.
На звук хлопнувшей двери он поднял голову и посмотрел на вошедшего.
- Здравствуйте, отец, - тихо сказала Михримах, остановившись в нерешительности.
- Здравствуй, - равнодушно ответил султан и снова перевёл взгляд на камень.
Михримах несмело подошла и остановилась возле самого стола.
- Повелитель, я привезла Вам последние стихи Айше, они такие славные. Вы любите их, почитайте, пожалуйста. Айше очень волнуется и ждёт Вашего мнения, - улыбаясь, проговорила Михримах.
- Хорошо, можешь положить их на стол, - сказал повелитель и тяжело вздохнул.
- Папа, мама не хотела бы видеть тебя таким, - вдруг сказала Михримах, - посмотри, она там, вон на том облаке, наблюдает за нами. Я знаю, она мне говорила.
Султан Сулейман вздрогнул и резко повернул голову в сторону балкона, подняв глаза к небу.
- Папа, для меня тоже с маминым уходом жизнь потеряла смысл. Я плакала и страдала. Но однажды посмотрела на облако, о котором она мне говорила, и увидела, как плачут её драгоценные глаза. Вспомни, как она любила смеяться. Так никто не умел в целом мире. И мы смеялись вместе с ней, слыша эти переливы маленьких звонких серебряных колокольчиков. А она так радовалась. Слёзы огорчали её. Папа, она хотела видеть нас сильными и счастливыми.
Михримах говорила, глядя поверх повелителя, а, закончив, перевела взгляд на него и застыла с замершим сердцем. На краю стола, прямо под лицом повелителя, растекалась маленькая лужица слёз, капающих с его щёк.
Дочь дрожащими руками дотронулась до плеча отца, он тотчас повернулся к ней и крепко обнял, сотрясаясь в рыданиях. Не выдержав, заплакала и Михримах. Так султан Сулейман и Михримах-султан оплакивали безвременно покинувшую их жену и мать.
Эти слёзы, пролившиеся бурным потоком из их глаз, сняли невыносимую боль с истерзанных страданием душ и оставили светлую память о любимой султанше.
С того дня жизнь во дворце Топкапы вернулась в привычное русло. Повелитель занялся делами государства, Рустем-паша заметно взбодрился, вновь заблестели радостью глаза у Михримах.
Во дворце в Манисе тоже не могли прийти в себя после похорон Хюррем-султан. Болезнь и скорая кончина госпожи стали для всех трагической неожиданностью.
Нурбану тяжело переживала уход Хюррем-султан. Уже дома, в Манисе, она никак не могла прогнать тоскливые мысли и горечь утраты человека, которого полюбила всей душой. Утешить девушку умела Ханым-хатун, и Нурбану велела служанкам позвать её в свои покои.
Не прошло и пары минут, как няня стояла в комнате и взволнованно смотрела на фаворитку Селима.
- Ханым-хатун, простите меня, если я напугала Вас. Мне плохо, я никак не могу успокоиться. Я была у Селима, мне с трудом удалось держаться, чтобы утешить его, он во власти скорби. Мне нужны силы, чтобы помочь ему. Ханым-хатун, только Вы можете мне их дать своими добрыми жизнеутверждающими беседами, - проникновенно сказала Нурбану, подошла к женщине и взяла её за руки.
- Девочка моя, нам всем сейчас нелегко, уход нашей любимой госпожи больно ударил по нашим сердцам, - стала говорить Ханым-хатун, обняла Нурбану за плечи и нашла для неё именно те слова утешения, которые проникли в душу и разум.
В разговорах незаметно пролетело время, и пришла пора расходиться.
Ханым-хатун встала и направилась к двери.
- Пойдём, дорогая моя. Ты, верно, проголодалась? Я накормлю тебя. Что бы ты хотела? Рыбки или молочка? – ласково промолвила она, чем привела Нурбану в замешательство.
Девушка привыкла к заботливому отношению няни, но вот так она вела себя впервые. “Почему же она решила предложить именно рыбки или молочка?” – недоумевала Нурбану, но всё же деликатно ответила:
- Ханым-хатун, благодарю Вас за заботу, я с удовольствием отправлюсь к Вам в гости. Однако я не голодна, если, может, только чай…
Кормилица резко остановилась и на минуту замерла. Когда она повернулась к Нурбану, та застыла от неожиданности. Ханым-хатун с трудом пыталась скрыть улыбку.
Наконец, не выдержав, она затряслась от смеха, зажимая ладонью рот.
- Ханым-хатун, что происходит? – пугливо спросила фаворитка и, услышав объяснение няни, тоже прыснула от смеха.
Оказывается, женщина собралась уходить и, перед тем, как попрощаться, позвала с собой свою кошечку, пригревшуюся на ковре возле дивана, которую Нурбану не заметила.
- У неё, у моей кошечки, имени-то нет, вот я её и кличу “дорогая”, - сквозь смех говорила Ханым-хатун.
- А я и не видела, как она вошла. Так давайте придумаем ей красивое имя, чтобы больше не случилось путаницы, и я не подумала бы в следующий раз, что Вы предлагаете мне поймать мышку, - веселилась Нурбану.
В самый разгар потехи двери отворились, и на пороге появился шехзаде Селим. С возмущённым недоумением он взирал на радующихся женщин. Еще утром он мог поклясться, что они искренне скорбят о Хюррем-султан, а теперь его терзали сомнения.
- Что здесь у вас происходит? – сурово спросил он, с осуждением и укором оглядывая няню и любимую фаворитку.
- Шехзаде, простите, всё вышло случайно. Мне стали невыносимы мои страдания, и я позвала Ханым-хатун, которая умеет успокоить душу, Вам это ведомо, - начала говорить Нурбану и назвала причину веселья, рассказав о кошечке, о рыбке, молочке и мышке.
Селим молча выслушал оправдание, в глазах его забегали озорные искорки, и он произнёс:
- Пусть отныне кошку зовут Кединаз!
Спустя минуту все трое весело смеялись.
Так неожиданно курьёзный случай утешил испытывающих душевные муки людей и поселил в их сердца успокоение.
Селим, порой, называл Нурбану “моя кошечка”, и они вдвоём заливались от смеха.
