— Мам, можно я сегодня оставлю у тебя Аську на ночь?
— Да-а-а… — ответила мама после небольшой паузы. — А что случилось?
— Да ничего особенного.
— Ришечка, у тебя свидание?
— Вот ты эктрасенс! Завтра свидание. (Не стоит, пожалуй, говорить маме, что свидания сразу три.) А сегодня… надо побыть одной, подумать.
— Предложение? — мама не любила тратить слова впустую.
— Ну ма-а-ам!
— Не мамкай. Стасик?
— Угу.
— Согласишься?
— Не знаю… Сложно, мам. Знака жду.
— Так. Пирогов я напекла. Утку замариновала. Как знала.
Аська молча собиралась, изредка бросая на мать взгляды, полные укора.
“Догадывается.” — обмирала Марина.
— Асенька, я тебя заберу, как только… освобожусь. Послезавтра, наверное. Сходим куда-нибудь… с тобой. — лебезила Марина.
— Мне заниматься надо.
— Выходные же!
—А у меня экзамены.— отрезала Аська. Села с футляром в обнимку и уставилась в темное окно.
Марина не выдержала.
— Ась, давай по честному. Ты скоро вырастешь, улетишь куда-нибудь. И правильно, так и должно быть! Но я останусь одна. Буду ворочать эти мешки с тряпками, пока сил хватит, а дальше? Хочется ведь… — Марина запнулась, попыталась поймать Аськин взгляд. А она молчит, смотрит в окно, вцепившись в скрипку, как в спасательный круг.
— Ась! Ну даже если замуж… Ну не в гроб же!
Дочь заморожено кивнула.
— Я понимаю, мам. Едем?
Закати она истерику — было бы проще. Начни вредничать, язвить — Марина поняла бы и не волновалась особо. А она молчит. Что у ребенка в голове? Манипулирует она матерью или погибает прямо сейчас под обломками своего маленького мира? Тихий омут, темная вода.
— Едем. — вздохнула Марина.
— Зайчики мои, наконец-то! — у бабушки ароматы плавают по дому — ждала, готовилась.
— Раздевайтесь скорей! Асенька, давай скрипочку твою возьму. И сумку тоже, отнесу сразу все к тебе в комнату. Проходи, буду кормить худого зайца!
— Бабуль, можно я в ванну сначала?
Бабушка растерялась слегка, но, посмотрев внимательно на внучку и на дочь, верно оценила ситуацию.
— Там полотенчико чистое в корзинке.
Дочь слегка кивнула Марине и скрылась в ванной.
Марина растерянно посмотрела на мать.
— Пойдем, покормлю тебя. — невозмутимо ответила та.
— Мамочка, времени нет совсем, еще на работу нужно… — врала Марина, отступая к двери. Ничего ей не нужно. Она попросту боится посмотреть в глаза Аське.
— Стой, сейчас с собой дам!
— Ну мам!
Но мама уже грохотала и шуршала чем-то на кухне. Вернулась с большим бумажным пакетом, из него торчало нечто длинное, завернутое в фольгу.
— Пироги с вишней. И багет - сама испекла!
— Куда мне столько, пропадет!
— Риша, не расстраивай маму! Бери. Угостишь там. — и подмигнула хитренько.
— Спасибо мамочка.
Марина покорно забрала увесистый пакет, обнялась с матерью.
— Пока, Асенька, до завтра! — крикнула она в дверь ванной и, не дожидаясь ответа, выскочила вон.
Укрывшись в машине, посидела минутку, прижав ладони к глазам и глубоко дыша. Вдох-выдох… Все хорошо. Вдох-выдох… Все правильно. Все, поехали.
Внезапно и густо повалил снег. “ Хороший знак!”, - мелькнуло в голове у Марины, пока она выруливала из хитросплетения тихих двориков на сияющую улицу.
Нога ударила по тормозу прежде, чем Марина успела осознать происходящее. Откуда она взялась? Нет, не задела, удара не было. Женщина не свалилась под колеса, она, должно быть, поскользнулась в снегу и завалилась в сугроб.
Марина вылетела из машины, бросилась к неподвижно лежащей темной фигуре, упала коленями в сугроб, заглянула женщине в лицо. Господи, старенькая какая! Много ли ей надо? Шейку бедра сломала или умерла со страху?
А старушка открыла большие, темные глаза и улыбнулась Марине. У той отлегло от сердца.
— Бабушка, вы меня слышите? Больно где-нибудь?
Старушка помотала головой, все так же улыбаясь.
—Дай-ка, деточка, руку, не подымусь сама.
— Нельзя, нельзя, лежите! Я сейчас скорую… — Руки мелко дрожали, никак не получалось достать телефон из кармана. — Как же я вас не заметила… Простите меня, пожалуйста!
— Да при чем тут ты, я в снегу увязла, скользнула. Вышла без палки, дура старая.
Бабушка пыталась подняться, но руки проваливались в снег.
— Лежите, я скорую вызываю! — Марине наконец-то удалось выудить телефон.
— Не смей! — строго сказала бабушка. Вот, смотри, все работает, — она подрыгала руками и ногами, как жучок, упавший на спинку. — Давай руку, холодно в сугробе!
Марина взяла старушкину руку в пестрой вязаной варежке, помогла сесть. Подобрала со снега вязаную шапку с ушами, отряхнула, заботливо нахлобучила на белоснежную голову. Помогла потихоньку подняться.
— Бабулечка, давайте я вас домой отвезу!
— Ни-ни-ни! Сама дойду. Ты торопишься, вижу. — старушка блеснула на нее хитрым глазом.
— Никуда не тороплюсь! Смотрите как снег валит, вдруг опять упадете? Я вас прошу, поедем!
— Да я тут рядом живу, за углом. В булочную вот пошла…
— У меня хлеб есть с собой! —обрадовалась Марина, — мама пекла. И пироги с вишней!
— Ладно уж, — подумав, согласилась старушка. — Довези.
Жила она и впрямь недалеко, в соседнем переулке, ехать дольше, чем идти. Дом красивый, старинный. Марина слегка оторопела, очутившись в безбрежном парадном, у подножья пологой винтовой лестницы.
— На самой верхотуре живу, дойдешь?
— Я-то дойду, а вы неужели каждый день так высоко?
— Я привыкла, с детства тут живу, мне не трудно.
Старушка неожиданно шустро одолела подъем. На «верхотуре» всего одна дверь — одна квартира на этаже, вот это дом!
— Зайдешь ко мне? Чайку попьем.
— Спасибо, я…
Марина заколебалась. С бабушкой вроде все в порядке, и не хотелось растягивать на целый вечер это маленькое приключение. Но что-то манило ее задержаться, не позволяло просто уйти.
— Ну вот и хорошо! — старуха вытащила из сумки здоровенный ключ с завитушками, щелчок замка гулким эхом взлетел к необозримому потолку.
— Проходи.
Марина шагнула в просторную прихожую, инстинктивно придержав дыхание. Она ожидала ощутить тоскливую духоту старушечьей берлоги, но в квартире пахло свежестью, бумагой и чем-то теплым и сладковатым. Чисто, просторно, светлые стены, шкафы с книгами. На огромном, во всю стену окне были подвешены зеленоватые стеклянные шары, затейливо оплетенные шпагатом.
Круглый стол возле окна был завален клубками веревок и такими же стеклянными шарами, ожидающими своего часа.
Ни пыли, ни грязи, ни хлама. Интересная старушенция!
— Это мое хобби, — ответила хозяйка на удивление в Марининых глазах. — Развлекаю себя в cвободное время. Тебя как зовут?
— Марина.
— А я - Анна.
— А… по отчеству?
— Доставай свои пироги, сейчас чайник поставлю. — ответила Анна, загадочно улыбаясь.
Очутившись дома, она словно помолодела, называть ее бабушкой язык не поворачивался — прямая спина, проницательные темные глаза, волосы белые как сахар, но густые, волнистые. Украшения из серебра и бирюзы оживляют простое черное платье.
“Вот состарюсь — тоже буду так выглядеть!” — пообещала себе Марина, как в детстве, когда, встречая эффектных женщин, обещала себе стать такой же, когда вырастет.
Пока Марина распаковала пироги, нетерпеливо засвистел чайник и они уселись на кухне за круглым столом. Из-под потолка на длинной цепи спускалась старинная лампа, радужные зайчики от хрустальных подвесок дрожали на белой скатери.
Анна прихватила с собой моток веревки и голубоватый шар, Марина с интересом поглядывала, как ловко сухие пальцы плели узорчатую сетку вокруг шара. Анна почти не смотрела на свою работу, ее глаза были прикованы к Марине. А Марина…
Чай с чабрецом, мамины пироги, теплая тишина. Словно осколок льда таял камень в горле. Мучительные вопросы не то чтобы отпали, а словно отодвинулись от Марины, заволоклись чайным паром. И никакой неловкости не чувствовала Марина, сидя в чужой кухне с незнакомой женщиной. Тусклый блеск зеленого стекла в ловких пальцах Анны завораживал, убаюкивал.
— Ну что, успокоилась немножко? — словно издалека донесся голос Анны.
— Ага... — зевнула Марина и тут же встрепенулась, — но как вы…
— Расскажешь?
... Странноватая, конечно, эта Анна. И вечер получается какой-то... Что ж, хотела знак — получай. Марина, решив ничему не удивляться, начала рассказывать. Ничего не скрыла, все свои терзания выложила на круглый стол.
А Анна все плетет и плетет свои веревочки вокруг шарика...
— Запуталась ты, девонька. Смотри, какой узор хитрый! — она сделала последний узелок и стеклянный шар, словно паутиной опутанный, закачался перед Мариной. — Распутываться-то будешь?
— Да вот думаю — может не распутываться? Просто жить дальше, как-нибудь само все решится. — сонно пробормотала Марина.
— Ну-ну. А ты веревку возьми, обмотайся с ног до головы и живи дальше. Понравится? – вскинула бровь Анна.
— Ошибиться боюсь. А ответа нет. И сердце молчит и голова не работает.
— Работает твоя голова, только слишком быстро. И сердце не молчит. Кричит, даже я слышу. А ты нет.
— Кажется, если сделаю неверный шаг, то мне это не простится. Потеряю все. И исправить будет нельзя.
Анна слегка покачивала головой, то ли с Мариной соглашалась, то ли со своими мыслями.
— Страх тебе мешает. От него ты оглохла и ослепла.
— Да. Мне страшно. — созналась Марина. — Не знаю, как быть.
— Знаешь. — спокойно возразила Анна.
— Тогда почему я не вижу выхода?
— Потому что привыкла глазами смотреть. А твоего выхода глазами не увидишь.
— А чем же его увидишь?
Анна не ответила, поднялась и вышла, оставив Марину в недоумении. Вернулась, неся в руках что-то объемное, завернутое в плотную, темную ткань. Опустила на стол перед Мариной, руки положила поверх.
— Мне дала его… одна женщина. Много лет назад. С условием, что передам его той, кому он будет очень нужен. — она убрала руки.
Марина потянула за краешек ткани и перед ней засиял шар из зеленого зеркального стекла. Марина осторожно тронула его ладошкой, чуть потянула к себе — тяжелый. Стекло толстое, пузырчатое. А вот в этой точке зародился шар — здесь мутный наплыв, похожий на пуп. В зеркальной глубине отразилось Маринино удивленное лицо. Она подняла на Анну глаза.
— Ведьмин шар?
— Зеркало. — помолчав, ответила Анна. — Древнее. Фламандское. Так их раньше делали. Выдували шар, потом разбивали. Осколки вставляли в оправы. А этот не разбился
— Почему?
— Кто его знает. Не бьется — и все.
По загадочным глазам Анны Марина поняла — знает она об этом зеркале больше, чем говорит. Но расспрашивать не посмела. Анна придвинула шар ближе к Марине.
— Он тебе поможет. Бери.
— Вы отдаете его мне? — ахнула Марина.
— Даю на время. Спросить его можешь один раз. Больше не трогай. Однажды ты встретишь женщину, он будет нужен ей так же, как тебе сейчас. Отдашь ей.
— А как его…спрашивать? — Марина осторожно повела пальцем по шару, и ей показалось, по его поверхности пошла рябь, как по воде. Она отдернула руку.
— Поставишь на стол. Глазом к себе. — рука Анны коснулась стекольного наплыва, принятого Мариной за пуп. —Перед ним положи вещь, связанную с тем, о ком хочешь узнать. И смотри внимательно. Только не на себя, а внутрь. Больше ничего.
— Это что же, гадание? — расстроилась Марина. Она даже в детстве не верила в зеркальные коридоры. — Свечки, зеркала… Святки вроде прошли.
— Святки не при чем. — невозмутимо ответила Анна, — Он не гадает, а показывает. Как в зеркале. Без прикрас.
— Кто вы? — вдруг вырвалось у Марины. Только сейчас она сообразила, что этот вопрос надо было задать намного раньше.
— А ты как думаешь?
— Ведьма? — прошептала Марина.
Анна расхохоталась.
— Скажешь тоже! Пенсионерка я. Книжки по психологии читаю, шарики вот коллекционирую… — отвечала она, а в темных глазах вспыхивал хитроватый огонек. Марина не решилась расспрашивать.
Анна бережно обернула тканью шар, подвинула Марине. Деваться было некуда. Тяжелый сверток скользнул в пакет из-под пирогов. Анна облегченно вздохнула, бросила взгляд на круглые настенные часы.
— Засиделись мы с тобой! Одиннадцатый час, пора тебе ехать. Распрощавшись с хозяйкой и уже шагнув через порог, Марина обернулась:
— А когда придет та… другая?
— Не знаю. Может завтра. Может через год. А может через сто. Жди.
— А вы меня долго ждали?
— Сорок четыре года.
— Спасибо вам!
— Тебе спасибо.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ...