Я тихо подкрался к забору. Его деревянные зубья были кривыми, между ними такие щели, что мне, тощему, мелкому, легко в них пролезть. Я всегда комплексовал, что такой недорослик, но брат говорит, что это моя суперспособность — я могу быть невидимым и пролезу где угодно. Конечно, ему-то хорошо говорить. Брат у меня сильный, крепкий. Когда меня обижали, он всегда лез в драку и всегда побеждал. Ну, почти всегда…
Вздрогнул от неожиданности — мне на макушку упала большая капля то ли дождя, то ли росы. Холодная. Конец марта.
Я давно приглядел этот дом — старый, обветшалый, с заплатами из оргалита и досок. Дом сшит из всего, что только можно было найти, и напоминает очередное творение доктора Франкенштейна. Я все сидел, смотрел на этого очаровательного уродца и оттягивал момент. Страшно. Порой мне кажется, что я ужасный трусишка и от этого мне становится так стыдно…
Втянув сырой воздух, полный запахов листвы, земли и дерева, я протиснулся в щель забора и, крадучись, стал пересекать старый дворик. Увидел то самое окно — оно всегда приоткрыто. Заглянул внутрь. Меня сразу накрыла сотня запахов: глаженое белье, ромашки в вазе, кофе из недопитой кружки, забытой на столе, детское мыло — то, старое, еще из советских запасов, мясо в духовке, буханка черного хлеба в целлофановом пакете…
Так пахнет этот дом. За годы воровства я открыл удивительный факт — каждый дом пахнет по-своему. Как и люди. У них свой характер, своя история, свое настроение. Мне так все это интересно… Узнавать новые дома.
Осторожно спрыгнул с подоконника. От голода желудок свело до боли, во рту появился неприятный горький привкус. Не ел целый день. Схватил хлеб. Отгрыз кусок прямо от батона, невольно простонав от удовольствия.
Яркий свет ударил в глаза, ослепив. Я резко обернулся, увидев хозяйку дома. Она завизжала так, что я подпрыгнул на месте. Схватилась за веник.
— Паразит мелкий!
В своей жизни я усвоил одно — нет ничего более пугающего и грозного, чем дородная женщина в засаленном халате и с веником в руках.
Я дал деру. На своем пути сбив чашку, поскользнулся на разлившемся кофе. Резкий стук — веник ударил по столу, хотя целился по мне. Я ласточкой нырнул в окно и втемяшился мордой в холодную сырую землю.
Вот и покушал, только и мелькнуло в голове, когда я, выплевывая чернозем, задыхаясь от страха, бежал по холодной ночной улице.
Тот дом был уже далеко, я все несся и несся вперед, не оборачиваясь. Мне казалось, что меня преследуют… Обгонял редких прохожих. Кто-то не обращал на меня внимания, кто-то брезгливо отворачивался, шарахался в сторону. Всегда так к нам относятся… К оборванцам. Иду прочь с улицы. Иду домой.
Наша семья жила в старом трамвае, на стоянке, которую папа называл кладбищем забытых машин. В нашем доме пахло железом, ржавчиной, пылью, маслом и старой резиной. Сейчас тут никого нет. Остались только мы с братом. Он, как всегда, задерживается, увлекшись своими «приключениями».
Мне кажется, что вся его жизнь — это веселое приключение. Он возвращается всегда с едой и невероятными историями. Возвращается ровно в полночь. У нас такое правило. Всегда возвращаться домой.
Я забрался на крышу трамвая. Уже полночь. С тревогой оглядываюсь по сторонам. Его нет. Начинаю ходить туда-сюда.
— Раз… Два…Три… — это мой маленький ритуал, я знаю, что досчитаю до пяти и он появится, он никогда не задерживается больше, чем на пять секунд, — ч-четыре… — я тяну, нервно почесываю шею, — п-я-я-ть…
— Бу! — брат, прыгая на меня, сбивает с ног, хохочет, — чё, мелкий? Испугался?
Я отпихиваю его, такого большого, сильного. Отряхиваюсь, буркнув:
— Не смешно…
— Да ладно! — он веселый, забавно пританцовывает, виляя задом, — ачёя принес? — кидает мне сухую хлебную корку.
Я делаю вид, что обижен, но невольно расплываюсь в улыбке, глядя на него. Вижу, что он устал, но это не портит ему настроения. Я опустил голову. Совсем я ему не помогаю… Неудачник…
— И чего ты нос повесил? — он всегда замечает, когда я расстроен, — сегодня-то хоть влез в дом или опять за забором сидел?
— Влез, — угрюмо сказал я, и по моему тону брат сразу понял, что я опять облажался.
— Да брось ты! В следующий раз получится!
Что-то я сильно в этом сомневаюсь. У меня никогда не получается. Если бы не брат, я бы давно помер с голоду.
— Такой вкусный хлебушек нашел… Даже успел попробовать. Но тут хозяйка с веником… Она меня так испугалась… Это потому, что я такой урод? — я показал на свой шрам через все лицо.
— Эй! Ты не урод, это героическое лицо! Знак доблести и побед в неравных схватках!
— А чего она тогда? — обижено спросил я.
Брат махнул рукой.
— Да у нее просто эта… Как ее? Мусофобия!
— Чего?
— Боязнь крыс и мышей, — со знанием дела ответил брат, заботливо подтянул к себе крысиный хвост.
Как-то зимой он грелся в выброшенных кем-то книгах и такого там начитался, что меня порой страх берет от того, как много непонятных слов он теперь знает.
Я с грустью жевал плесневелую горбушку. Вздохнул. Какой же там, в том доме, был вкусный хлеб! Такого я еще никогда не пробовал, разве что в детстве, когда был совсем маленьким крысенком. Брат, будто прочитав мои мысли, сказал:
— Ладно, мелкий! Не грусти. Притащу я тебе завтра тот хлеб…
— Нет, не ходи туда! У нее веник! — испуганно бросил я.
Брат посмотрел на меня с добродушным снисхождением, сказал, улыбаясь:
— Мелкий, запомни. Веник — это не ружье! — рассмеялся, — и, вообще, нет в нашей стране такой женщины, у которой не было бы веника!
Я тоже невольно улыбнулся. Он у меня такой, мой брат. Всегда радостный, позитивный, уверенный в себе. И во мне тоже. Рядом с ним мне кажется, что я тоже становлюсь чуточку смелее и даже где-то сильнее.
Брат развалился на крыше пузом вверх, мечтательно глянул на серое мрачное небо.
— Эх, а скоро лето! Трава будет вкусно пахнуть… Клевер сладкий… Тепло… И звезды! Как же я по всему этому соскучился!
На следующий день он ушел к тому дому. Я слонялся по окрестным улицам. Решил больше не испытывать судьбу и дома обходил стороной. Залез в парочку мусорных баков. Вонь от них конечно… Зато безопасно.
Сегодня теплый день. Уже пахнет весной. Шкурка моя просохла, лапы согрелись — наверное, впервые за этот год. И правда, скоро все будет лучше. И клевер будет, и хлеб, если мы сможем отжать его у наглых голубей…
Домой вернулся в начале одиннадцатого. Маялся голодный. Скучал, сидя на месте трамвайщика, или как там люди их называют. Притворялся, что тоже вожу трамвай. Я был бы хорошим трамвайщиком. Глянул через лобовое стекло на городские часы. Уже почти полночь!
Торопливо залез на крышу, уселся на наше место. Стал ждать. Поглядел на небо. Уже видно звезды! Вот оно, наступающее нам на пятки лето… Улыбнулся.
Часы пробили полночь. Я огляделся. Брата еще нет.
— Один… — верчу мордочкой, усмехаясь, зная, что сейчас он появится со своими шуточками и принесет хлеб, — два… три… — опять напугает меня, я буду притворяться, что злюсь, а он не поверит, — четыре… Пять!
Я обернулся. Никого.
Подавшись вперед, я чуть громче повторил:
— Пять! Пять…
— Бу!
Автор: Анастасия Соколова.
