Глава 22
Это случилось, когда танкер под управлением Владимира Константиновича возвращался из Махачкалы, где получил в свои казавшиеся Кольке бездонными трюмы (или, правильнее сказать, танки) несколько тысяч тонн сырой нефти. «В Москве ее перевезут железнодорожным составом на завод, а потом сделают бензин для автомобилей», – кратко пояснил отец, когда сыну стало интересно, для чего такое море черной маслянистой жидкости со специфическим запахом.
Когда Колька впервые ощутил его, то долго водил носом, словно собака, учуявшая нечто незнакомое. Но ни на палубе, ни на поверхности воды за бортом ничего не было. И все равно запах витал, кружился и был довольно сильным. «Папа, чем это так воняет?» – поинтересовался мальчишка. Отец, который в тот момент наблюдал с мостика за погрузкой сырых углеводородов, ответил, не поворачивая головы: «Не воняет, а пахнет. Это черное золото – нефть».
Уже потом, вечером, когда пришел пожелать Кольке спокойной ночи, Владимир Константинович рассказал ему о том, как нефть образовалась в природе, для чего используется, почему величается «черным золотом» и так далее. Где-то на словах о нефтеперегонном заводе мальчишка благополучно уснул, и отец, чмокнув его в лоб и поправив одеяло, удалился.
Было это несколько дней назад, а теперь Колька с восторгом и замиранием сердца наблюдал, как небо над морем заволокло громадными белыми тучами. Они сначала закрывали солнце, которое ярко светило с самого утра, то выпуская его лучи, то пряча их за пушистыми клочьями. А потом облака вовсе заполонили всё до самого горизонта. Стало вдруг темно, словно поздним вечером, и неуютно.
Колька спустился с капитанского мостика в каюту. Поболтал с бабушкой, посмотрел телевизор, почитал «Сказки братьев Гримм», полистал «Мурзилку». Ему стало скучно. Он даже вздремнул было, но проснулся от того, что кто-то большим молотом стучал по бортам корабля. Колька встревоженно сел на койке. Рядом никого не было: бабушка ушла. В каюте царил полумрак, окно было плотно задраено, штора опущена.
Вдруг снова удар… Слева… Колька вздрогнул. Воображение стало рисовать страшную картину: вот танкер идет по Каспию, а там, под водой, огромный монстр, поднявшийся со дна морского, из самых его мрачных глубин, решил напасть на них и потопить. Мальчишке стало жутко. Он укутался в одеяло с головой, его начала бить мелкая дрожь.
Бу-бух! Колька опять вздрогнул. Ему было так страшно, что он собирался вот-вот уже расплакаться. Остался совсем один в такой жуткий момент! Он посмотрел на высокий порог двери: ожидал, что сейчас из-под нее начнут проступать капли воды, а потом она станет сочиться струйками, затем рванет в каюту потоком. И всё. Танкер пойдет ко дну вместе с ним, с Колькой, бабушкой, папой и всеми, кто на борту!..
Картину кораблекрушения мальчишка себе представлял очень ярко. Он смотрел несколько фильмов, где после того, как судно получило огромную пробоину, вода вырывалась в помещения водопадом, люди метались в коридорах, на их головы сыпались искры из ламп, которые взрывались одна за другой. Выживали очень немногие, – обычно главный герой с красивой девушкой. Все остальные отправлялись кормить акул.
Кольке очень не хотелось тонуть. И в тот момент, когда он едва не разревелся от страха, над его головой вспыхнул свет. Он показался таким ярким, словно солнце зажгли над головой. Мальчишка накинул одеяло на голову и замер, напрягшись.
– Дим, ты чего в темноте сидишь? – раздался рядом добрый голос бабушки Вали.
Колька глубоко вдохнул и вынырнул из-под одеяла.
– А где монстр? – спросил.
– Какой ещё монстр, ты о чем? – удивилась бабушка.
– Который в борта бьет. Вон, слышишь? Весь танкер же качается! – не унимался мальчишка.
– Книжек начинался, сказок страшных, вот тебе и мерещится всякое. Нет там никаких чудовищ. Это просто шторм. А грохот – это волны бьют, а не монстр. Ну, а качает, потому что волны высокие, – спокойно ответила бабушка Валя. Ей, матери моряка, было к таким вещам не привыкать: Владимир Константинович частенько брал ее с собой в навигацию. Чего одной дома-то сидеть? Своего мужа (Владимиру Константиновичу он приходился отчимом), ветерана Великой Отечественной, она давно похоронила.
– А можно я схожу, посмотрю? – вдруг спросил Колька. Раз это никакой не монстр, а обычный шторм, то чего бояться? Странно, только слово «шторм» мальчишку не пугало совсем. Хотя он и в книжках читал, и в кино смотрел, какими бывают последствия этой стихии. Но то были фантазии авторов, а здесь-то, в реальной жизни, чего пугаться? Тем более когда отец за штурвалом, бабушка рядом.
– Да ты что! – махнула та рукой. – Из каюты ни шагу! На шторм он смотреть собрался. Сиди вон, читай или телевизор смотри. Ишь, чего придумал! – Бабушка ушла в другую комнату, уселась в кресло и принялась за свое любимое занятие – вязание. Благодаря ее стараниям у Кольки и у его отца были одинаковые, длинные, разноцветные и очень мягкие вязаные шарфы, а у мальчишки ещё пушистые варежки и носки.
Колька вылез из-под одеяла, оделся, вышел в другую комнату.
– Бабуль, я на камбуз, чайку попить, – предупредил. Та в ответ кивнула и продолжила вязать. Потому не заметила, как Колька стянул с вешалки свою ветровку с капюшоном – она висела там на случай дождливой погоды.
Мальчишка вышел из каюты. Остановился. Прислушался. Глухие удары продолжались, но теперь стали какими-то привычными, уже не пугали даже. Палуба под ногами, правда, раскачивалась, и чтобы идти, надо было широко расставлять ноги, держась то за стены, то за поручни… «Нет, они называются леерами», – поправил себя Колька. Будучи сыном капитана, он старался запоминать судовую терминологию, чтобы потом блеснуть ею как-нибудь перед одноклассниками.
Только ни на какой камбуз он, понятное дело, не пошел. А направился прямиком на мостик, где твердо решил понаблюдать, как выглядит шторм на Каспийском море, про который в кино ему ни разу не рассказывали. Хотя нет, был вроде какой-то фильм. «Сорок первый», кажется. Но Колька его начал смотреть, да бросил – там же про любовь, а он был ещё маленький.
На мостике царила напряженная атмосфера. Все, кто в тот момент нес вахту, напряженно работали. Одни следили за приборами, другие прокладывали курс, третьи наблюдали в окна. Да, именно окна, а не иллюминаторы, поскольку первые прямоугольные, а вторые – круглые, – так решил для себя Колька.
Он взобрался по маленькой лестнице наверх, остановился, осмотрелся. Никто не обратил на мальчишку внимания: все уже привыкли, что он с разрешения отца шастает по всему танкеру, бывая всюду. Поначалу это напрягало членов экипажа: ну как натворит что-нибудь? Отвечай потом за капитанского сына. Но Колька вел себя правильно. Он лишь смотрел, иногда трогал, но никогда не пытался открутить, повернуть, щелкнуть тумблером и т.д. Если что было непонятно – спрашивал и терпеливо дожидался, пока ответят.
Вот и теперь никто в его сторону даже не посмотрел. Разве что кроме отца, который стоял рядом с рулевым и напряженно всматривался куда-то в морскую даль. Хотя делать это было непросто: капли воды заливали окна, и приходилось наблюдать в специальные круглые окошки, вмонтированные в прямоугольные. «А! Вспомнил! Штормовые окна!» – подумал Колька и сам себе порадовался: «Становлюсь настоящим моряком».
Мальчишка подошел, молча встал рядом с отцом. Тот, бросив на него серьезный взгляд, лишь кивнул: мол, не мешай, видишь, мы все заняты. Колька кивнул в ответ: мол, понимаю, говорить ничего не буду. А так хотелось! Но, борясь с желанием попросить отца посмотреть в штормовое окно (до него было высоко, не дотянуться, а табуретов рядом не наблюдалось), он отошел в сторонку.
Но просто так стоять на мостике и слушать, как мерно гудят приборы, где-то глубоко, в чреве танкера, мелко дрожит громадный судовой двигатель, да пытаются пробить борта седые волны, было скучно. Колька постоял, постоял, да и спустился вниз. Один поворот по коридору, второй, и вот он уже стоит перед тяжеленной стальной дверью с маленьким иллюминатором, запертой длинными рычагами.
Тот, кто задраивал эту дверь, видимо, не рассчитывал, что будет шторм. Потому обошелся лишь одной половиной запора. Вторая осталась открытой, и это Кольку очень порадовало: он хотя и с трудом, повернул рычаг и, покачиваясь, сделал шаг наружу. В лицо ему рванул поток холодного, пропитанного влагой ветра. Мальчишка ощутил вкус соленой воды. Но решил не останавливаться.
Он закрыл дверь за собой, повернул рычаг и крепко вцепился в леерное ограждение. Картина, представшая перед ним, была настолько мощной, что на всю жизнь врезалась в его память.
Перед его глазами до самого горизонта бурно плескалось Каспийское море. Под небом, плотно закрытым темно-серой рыхлой пеленой, плескались высокие тяжелые волны. Они вздымались, словно выталкиваемые из глубины невероятной силой, подлетали вверх на несколько метров и затем тяжело бухались вниз, поднимая белые брызги и клочья пены.
Из-за плеска волн стоял сильный шум, дул холодный пронизывающий ветер, и удержаться на ногах было трудно. Потому Колька крепко держался за леер, но даже мысли у него не возникло убежать внутрь танкера. Он словно завороженный стоял и смотрел на буйство морской стихии. Теперь он понимал, почему это море называют «седым Каспием».
Оно в самом деле напоминало седого, с огромной пепельно-белой бородой старика, притом весьма сердитого в этот момент. Он глухо ворчал, бормотал, на что-то злился и швырялся солеными брызгами. Молотил водяными кулаками по бортам танкера, словно прогоняя его прочь из своих владений. К счастью, судно упрямо шло вперед, ведомое многосильными дизельными установками.
Кольке вдруг стало интересно послушать: каково это, когда волна ударяет в борт? Вот чтобы не так, издалека, а стоять очень-очень близко? Он вспомнил: на носу у танкера, на месте, называемом баком, есть небольшая комната, в которой сложены спасательные жилеты и ещё какое-то оборудование. Внутри мальчишка не был, он лишь проходил как-то мимо и заглянул в открытую дверь, а потом решил как-нибудь вернуться – исследовать подробнее.
И ещё вспомнил Колька, что стенка у этой комнаты изогнутая, поскольку это был самый нос танкера, и вдоль нее сверху вниз тянулись толстенные… мальчишка не знал, как их называть, потому придумал слово – рельсы. Только толще и шире железнодорожных в несколько раз. Кажется, отец зовет их шпангоуты, но за точность Колька не ручался.
Оставалось одно: дойти до той заветной комнаты. Для этого предстояло пересечь несколько десятков метров. Благо, над палубой до самого бака тянулся длинный пешеходный мостик. На него-то и вступил Колька пару минут спустя, словно вознесшись над бурлящим морским простором.