Глава 21
Единственным же, кто вносил порой диссонанс в мирное бытие семьи, был как раз сын, Колька. Подростковый возраст – он такой, внутри бушуют гормоны, а потому от любви до ненависти не шаг даже – считанные миллиметры, а от безусловной лени до безумного трудолюбия – секунды. И наоборот, естественно.
Кольке тогда было 14. День не задался с самого утра. Влепили "тройбан" по математике. Шел домой хмурый. Но едва переступил порог их небольшой двухкомнатной квартиры, как все обиды и огорчения мигом испарились: в прихожей стояли ботинки отца, а на вешалке поблёскивала золоченой кокардой его фуражка. «Папаня!» – воскликнул мальчишка и рванул на кухню, откуда слышался приглушенный бас.
Так и есть: Владимир Константинович что-то вполголоса обсуждал с женой, которая, видимо, заранее узнала о приезде мужа: на столе красовался большущий бисквитный торт с вишенками – и Колька, и его отец были редкие сластёны.
Ворвавшись на кухню, Колька раскинул руки и бросился обнимать отца. Тот вскочил, сграбастал сына в объятия и оторвал от земли, крепко прижав к себе. Мальчишка замер: от папы так всегда приятно пахло одеколоном, кожей фуражки и машинным маслом, а ещё был едва уловимый запах, который Колька ощущал в отцовской каюте на танкере, когда бывал там в гостях.
Наобнимавшись вволю, Константиныч поставил сына, отодвинул от себя и, широко улыбаясь, поинтересовался:
– Как дела, сынуля?
Колька улыбнулся в ответ: ему было всегда забавно слушать, как отец зовет его «сынуля» или «сынок». В ответ он тоже придумывал разные нетривиальные обращения: то «батя», то «батяня», то «папаня», а то даже «папахен» на немецкий манер, и в ответ тогда слышал «сынульхен».
Огорчать отца своими переживаниями не хотелось. Потому Колька сказал, что все в порядке. Правда, можно было рассказать по четыре «кола» по литературе за ненавистный «Анчар», но в конце концов Ольга Борисовна же поставила «пятерку», так что можно было считать конфликт с Пушкиным исчерпанным. В остальном Колька учился средне. Не перебивался с «двойки» на «тройку», но и в числе хорошистов не ходил.
Конечно, он очень бы хотел, чтобы родители ему порой с уроками помогали. Но увы. Отца почти никогда не было, а мама в точных науках, которых Колька так не любил, была, мягко говоря, не сильна: в свое время окончила кулинарный техникум. С отличием, правда, но не поварское это дело – решать задачки с тремя неизвестными или разбираться в хитросплетениях молекулярных решеток.
Потому тянул Колька учебную лямку в гордом одиночестве. И теперь, отужинав в теплой семейной компании, отправился к себе в комнату – грызть гранит алгебры. Вернее, пытаться, поскольку все равно ничего бы не вышло. Не давались мальчишке эти формулы, и он никак не мог понять, зачем ему знать, что «а плюс б в квадрате равно…» ну не суть.
Быстренько разделавшись с задачками (на самом деле наляпал, лишь бы «тройку» получить, а там хоть трава не расти), прочитав несколько параграфов по другим предметам, Колька улегся на свой любимый диван, зажег торшер и протянул руку. На полке лежала книга, которой он буквально наслаждался последние несколько дней, погружаясь в сладостный мир путешествий – «Таинственный остров» Жюля Верна.
Конечно, и в жизни Кольки были приключения, как у героев романа. Правда, не такие классные. Но тоже было что вспомнить. Когда мальчишке исполнилось девять, отец взял его с собой на танкер – прокатиться по Волге от Москвы до Махачкалы на Каспийском море и обратно. А чтобы сын не набедокурил случайно, в качестве надзорного органа была приглашена в плавание мама Константиныча – Валентина Алексеевна, она же пухлая и белая, а ещё добрая как снеговик, баба Валя, как называл ее Колька.
В ту единственную поездку мальчишка увидел столько, сколько иной его ровесник за всю жизнь не сможет посмотреть. Например, как с помощью маленького – не больше автомобильного – штурвала можно управлять громадиной нефтеналивного танкера водоизмещёнием почти семь тысяч тонн (это, как понял Колька, семь тысяч легковушек), длиной 133 и шириной 17 метров. Откуда он все это узнал? Так отец рассказал, под чьим присмотром и «дал порулить» сынишке своим судном.
Колька не ожидал, что руль («Не руль, а штурвал», – мягко поправил отец) такой маленький. И что крутится («Не крутится, а вращается», – снова послышался бархатный баритон) с такой легкостью! При этом корабль («Не корабль, сынок, а судно», – опять прозвучало над головой) поворачивается неспешно, плавно, но подчиняясь малейшим движениям двух тоненьких рук.
Другим воспоминанием была зелёная стоянка – так речники называют остановку для отдыха где-нибудь на речном просторе. Конечно, к самому берегу танкер подойти не может, чтобы не сесть на мель. Потому с борта были спущены ярко-оранжевые спасательные боты – шлюпки, напоминающие крошечные подводные лодки. Когда ее опускали на воду, Колька был в полнейшем восторге: в таком ещё плавать ему не приходилось и жуть было как интересно, что там внутри!
И хотя изнутри ничего особенного он не заметил, но шлюпка произвела все-таки сильное впечатление. Снаружи было слышно, как плещутся волны, как рычит мотор, и казалось, что вот-вот шлюпка нырнет на глубину, и в квадратных иллюминаторах покажется удивительный подводный мир с его обитателями. Его Колька видел однажды в документальном фильме по телевизору.
Но шлюпка всего лишь уверенно добралась до берега, а там – коньячок под шашлычок для взрослых и купание, мячик и фрукты с соком для Кольки, который на правах капитанского сына был единственным ребенком на борту. Правда, когда заходили в порты, мальчишку приходилось прятать – чтобы проверяющие не заметили. Все-таки нефтеналивной танкер – штука очень пожароопасная.
Все пережитое Колькой во время похода по Волге буквально померкло перед тем, что ему пришлось пережить на Каспийском море. Там его ожидали такие невероятные события, о которых даже вспоминать потом было страшно.