Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Игнациус Мартин Перриш обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшного сотону.
Spoiler alert!
Собственно, накануне того злосчастного утра Иг порядочно нажрался и осквернил статуэтку Девы Марии, установленную в память о его девушке Меррин Уильямс, которую жестоко изнасиловали и убили около года назад. Игги не убивал Меррин, но весь маленький городок Гидеон, штат Нью-Гэмпшир, убежден в обратном: Иг слишком удобный и к тому же единственный подозреваемый. Кроме того, явных и однозначных доказательств его невиновности нет — и это только подстегивает общественную ненависть.
Настоящий убийца — друг детства Ига, псевдорелигиозный помощник сенатора Ли Турно. Парень просто помешан на сексе и насилии и вообще натуральный психопат, но скрывается так хорошо, что никому, включая Игги, и в голову не приходит усомниться в его праведности.
Как бы то ни было, проснувшись с ужасным похмельем и заглянув в зеркало, Иг обнаруживает у себя на голове дьявольские рожки. Они не беспокоят никого, кроме самого Ига, зато даруют ему интересную сверхспособность. Теперь Иг умеет вытаскивать из людишек их самые сокровенные и грязные желания и старые грехи. А значит — пришло время выпустить своего внутреннего дьявола на охоту!
Двойственная природа добра и зла
Религиозный мифологизм тут как бы очевиден: Игнациус (лат. «огненный») — милый и наивный мальчик-зайчик с астмой, практически ангелочек, трансформируется в огненного демонического мстителя. И чем дальше дальше в лес — тем больше дров, чем отчаяннее желание Ига отомстить — тем активнее «внутренний дьявол» захватывает контроль. Раз, два, три — и Иг уже сталкивает с горы любимую бабушку, разговаривает со змеями (Гарри, ты точно на том факультете?), дышит огнем и им же исцеляется.
При этом книга очевидно провокативна: Иг по всем внешним параметрам дьявол, — но именно он тут хороший парень. В то же время главный антагонист — просто бойскаут, с какой стороны ни посмотри: праведный политик, любящий сын, заботливый друг, — на поверку оказывается конченым подонком: сам не верит в продвигаемые политические идеалы (никогда такого не было и вот опять), ненавидит мать и радуется ее смерти, предает друга и убивает любовь всей его жизни. Не надо быть теологом или философом, чтобы разглядеть издевку над строгой бинарностью и ханжеством религиозных понятий о добре и зле.
В «Рогах» все относительно: грех может быть праведным, а подчеркнутая праведность — греховной. Дьявол не заставляет грешить, но только помогает выявить желание, подавляемой социальными нормами, и дарует свободу поддаться этому желанию. Конечный выбор, однако, всегда остается за вами, и только на вас ложится ответственность за последствие ваших действий.
Немного фрейдизма
В терминологии Фрейда такой внутренний дьявол может рассматриваться как проявление Ид — иррациональной и бессознательной сущности человека, подавляемой социальным Супер-Эго. Ид — «бурлящий котел влечений», движущая сила человеческой натуры, ее побуждающее начало. В «Рогах» Ид опредмечивается в форме Ига-Дьявола, и, выходя из внутреннего мира во внешний, может восприниматься как новый компонент Супер-Эго, формально снимающий запрет на грех. На самом деле это ощущение ложно. Джо Хилл фокусирует внимание на том, что взаимодействовашие с рогами Ига люди как будто бы отключались от внешнего мира и лишь переводили свой внутренний диалог в новую, внешнюю, спроецированную, форму. Может показаться, что высказывая свое неприемлемое желание вслух, человек действительно ждет разрешения от Ига; фактически же он тестирует на прочность и устойчивость свою приверженность норме и свою способность контролировать своего внутреннего дьявола.
Вообще, «Рога» довольно фрейдистские, особенно в том, что касается главного антагониста. Его мотивационная сфера буквально выстроена вокруг противостояния либидо и мортидо: Ли одержим идеей (сексуального) доминирования. Неудовлетворение этой фундаментальной потребности Ли неизменно переживает как физическую травму. И для него единственный способ компенсировать понесенный урон — смерть.
Это идет из детства: в четвертой части книги красочно описывается первое пиковое переживание Ли. Вот он ползет по забору за диким котом, пытаясь его приручить. Вот кот взмахивает лапой, пытаясь поцарапать (неудача: потребность в доминировании не реализована). Вот Ли летит с забора, приземляясь головой на ржавые грабли (физическое увечье). Вот Ли приходит в себя: весь мир кажется ему таким маленьким, а сам он кажется себе целым миром, всемогущим богом, способным на любые разрушения. Вот Ли находит кота и тянется к нему своей огромной божественной рукой. Ли размазывает кота по земле — «так его отец тушил в пепельнице окурки». Пиковое переживание проходит, Ли удовлетворен: наступает смерть.
В этом эпизоде сконцентрирована вся драма Ли: он действительно живет в мире, который работает по правилам смертельной компенсации; он действительно живет в мире, в котором все завязано на (сексуальном) доминировании; более того, он считает себя «починяльщиком» мира. С точки зрения Ли, это Иг — злодей, а он, Ли, единственый, кто знает, «как правильно».
Проблема в том, что другие в этом мире не живут. На протяжении многих лет дружбы с Иг и Меррин Ли искренне уверен в том, что Мерри подает ему намеки, провоцирует, соблазняет, — он видит сексуальный мотив в том, как она заботится о нем после смерти его матери; в том, как она просит помочь перевезти комод; в том, как она просит подвезти ее домой после расставания с Игом. Осознание ошибки и неудачи становится для него шоком и личным провалом, несовместимым с жизнью. С ее жизнью.
Религиозный мифологизм
Иг и Меррин познакомились подростками и с тех пор были неразлучны. Они были своего рода Адамом и Евой, предназначенными друг для друга. Их любовь была безусловна и всеобъемлюща, как будто создана Богом, и освящена в Древесной Хижине Разума — их святилище, их воплощенном и опредмеченном пиковом переживании. Иг находит Хижину дважды — и оба раза в тот момент, когда его эмоции на пределе, когда его опыт трансцендентен. Первый раз — в момент максимального духовного единения с Меррин; второй раз — в момент максимального духовного и физического усилия, на грани смерти, в момент, когда Иг сливается со своим Дьявольским-я. Хилл объединяет эти пиковые переживания в одно, повышая градус трансцендентности: Дьявол-Иг-из-будущего пытается попасть в Хижину, чтобы предупредить безмятежного-Ига-из-прошлого, и на мгновение они пересекаются во временных потоках, Иг-из-прошлого слышит стук, распахивает дверь, но это допустимый максимум пересечения, и Иг-из-прошлого никого не находит, а Иг-из-будущего попадает в Хижину, где никого уже нет. Эта сцена — настоящая фантасмагория и выход за пределы жанра, и, к сожалению, в общем контексте книги она смотрится странно и чужеродно, хоть по прошествии времени и рефлексии и кажется ключевым эпизодом истории.
Религиозный мифологизм проявляется не только в фигуре Дьявола и божественной Хижине, но и в еще одном элементе, который для меня имеет персональную значимость. Краткий экскурс: однажды на школьном уроке литературы меня спросили, в чем символизм чеховского вишневого сада? — и моей первой мыслью была аллюзия на Эдем и вишню как альтернативный запретный плод (кто сказал, что им обязано быть яблоко?). Дома этой «райской вишней» меня троллят (по-доброму) до сих пор. И как же приятно найти книгу с точно таким же, но уже явно выраженным символизмом.
Вишня проскальзывает в повествовании на разных уровнях, появляясь то тут, то там. Древесная Хижина Разума открывается Игу и Меррин на вишневом дереве. «Вишенками» называются петарды, на одну из который Иг выменивает у Ли крестик Меррин в детстве; и та же «вишенка» в итоге взрывается у Ли перед лицом, оставляя его без глаза (еще одно физическое увечье как ответ на неудачу в борьбе за девушку). Наконец, «Вишенки» — название журналов для взрослых, с фотографиями из которых Ли сравнивает Меррин, когда объясняет, зачем она ему (потому что она «не такая» и «настоящая» — интересный и неординарный объект обладания); при этом тот же термин Ли использует как синоним «невинности». В этом вишневом символизме еще раз подчеркивается двойственность добра и зла: условно божественное вишневое дерево соседствует с гранатой-разрушительницей; одит и тот же термин «вишенка» операционализирует и грех, и непорочность.
Немного о стиле
Повествование неоднородное как по стилю, так и по темпу: первая часть динамичная и сатиричная, дальше градус развлечения и скорость действия снижаются. Временами Хилл предельно детален в своих описаниях (например, в сценах сексуального возбуждения Ли); временами наоборот чрезмерно расплывчат (в сценах с Хижиной). Иногда трансформации героев вызывают удивление, потому что автор как будто забывает прописать подоплеку этих трансформаций (еще пару страниц назад Иг и муху бы не обидел, а тут импульсивно сталкивает с горы любимую бабушку); иногда автора наоборот уносит в статичное философствование (пьяному монологу Ига о Боге, Дьяволе и женщине в моей читалке посвящено восемь страниц). Эти скачки приводят к тому, что книгу сложно оценивать как единое целое: ей хочется поставить то десятку, то тройку, и в итоге получается что-то среднее между шестеркой и семеркой.
На твердую семерку Хилла вытягивает тонкая работа с именами — такие скрытые отсылочки я очень люблю. Имя Меррин и ее погибшей сестры Риган взяты из фильма «Изгоняющий дьявола» 1973 года. «Огненное» имя Ига мы уже упоминали, а его фамилия — Перриш — созвучна с «церковным приходом» (parish) и «жестокой насильственной смертью» (perish). Имя Ли Турно схоже с названием частного христианского университета LeTourneau в Техасе, что может быть совпадением, но для совпадения это слишком хорошо.
В книге много отсылок к поп-культуре, реализованных в первую очередь через музыку. Она здесь не просто декорация для галочки, музыка — важная составляющая личности Ига, жизненно необходимый компонент его эмоциональной сферы. Когда Ли говорит о том, что равнодушен к музыке и не ценит ее, Иг оказывается потрясен до глубины души и стремится как можно скорее исправить ситуацию. Есть и другой забавный момент: Хилл дает Ли стрижку Эминема и при этом делает его яростным правым политиком (сам Эминем позиционирует себя как демократа, но фанаты периодически раскапывают треки с высказываниями, которые сейчас были бы оценены как сексистские и даже расистские).
Книга начинается как гротескная сатира, и каждое столкновение отныне рогатого Игга с новым второстепенным персонажем выводят на очередной виток абсурдности. Его временная подружка Гленна обжирается пончиками, чтобы потолстеть и разонравиться Иггу. В приемной у врача секретарша хочет просто нагрубить матери орущей девочки, которая хочет отпинать свою дочь, которая, в свою очередь, хочет сжечь мать. Сам добрый доктор предлагает Иггу закинуться окситоцином и искренне обижается, когда Иг отказывается. К слову, и сами рога представляются аксессуаром с двойным дном: Игги рогоносец не только в буквальном, но и в переносном смысле, ведь его лучший друг переспал и с первой девушкой Игга (посмертно), и с текущей его подружкой.
Но уже в той же первой части история накаляется. Не зная, куда податься, Иг приходит домой, к семье, к людям, которые всю жизнь его поддерживали и всегда проявляли к нему любовь. Не в силах контролировать свои силы, Иг вынужденно сталкивается с реальными мыслями своих родных. Его мать больше не хочет, чтобы он был ее ребенком; его отец хочет сделать вид, что занят чем-то важным, чтобы не разговаривать с ним; его брат признается, что покрывает убийцу; его горячо любимая бабушка признается, что хочет умереть, лишь бы больше не видеть Ига. И вот здесь становится уже не смешно.
To sum up
«Рога» — экстремально черная комедия, смешная, и извращенная книга, не единожды заставляющая и поежиться от дискомфорта, и задуматься. Неизбито рассуждать на тему религии сложно; описывать экзистенциальный кризис так, что в него хочется поверить, — возможно, еще сложнее. На первый взгляд простой сюжет о мести и сверхъестественных силах по мере прочтения углубляется, и в середине раскрывается как общечеловеческая история о том, как насилие порождает насилие, боль порождает боль, а добро и зло субъективны, неоднозначны и неизменно связаны. Да, периодически складывается впечатление, что книга не знает, чем хочет быть: она зависает где-то между Кингом и Палаником; новым евангелием, сатирой, трогательной и драматичной историей или полным трешем. Кроме того, в самом конце отчаянно не хватает пространства для альтернативных трактовок — Дьявол выходит за пределы воспринимаемой реальности и обретает чересчур физическую форму, что резко упрощает план повествования.
В то же время, как часто по мере прочтения истории вы действительно болеете за Дьявола и хотите, чтобы он стал супергероем?
7/10 — и имейте в виду, этой книжке не помешали бы trigger warning'и.