Истопник.
Я морально готовился к переброске в Урус-Мартан. Не то, чтобы я не хотел туда ехать. Скорее наоборот. Внутренне я даже этого желал. Это была моя возможность посмотреть на войну без прикрас, как говориться, не со стороны, а стать реальным участником событий. Судьба давала мне шанс. Хотелось испытать себя на прочность, это была очень хорошая возможность и я, наверное, даже обрадовался, что туда поеду.
У меня болел живот, постоянно бегал в туалет. Не помню почему. Но я не ложился в медпункт. По расположению бригады, как я уже писал, одиночные передвижения были запрещены. Но перспектива оказаться в обдристаных штанах перевешивала страх быть наказанным за самовольное перемещение, и я бегал в туалет, как только этого требовал организм. В один из таких рейсов я наткнулся на комбата. Он увидел меня летящим в сторону уборной. Это был залёт. Светила перспектива сгнить в нарядах или вообще в зин-дан попасть.
- Рядовой, какого хера ты тут шляешься! Ко мне! – протрубил своим пороходным голосом майор Некрасов.
Я приблизился к нему и доложил:
- Рядовой Сажин по вашему приказанию прибыл!
- Кто?
- Рядовой Сажин, товарищ майор!
Майор Некрасов сразу же поменялся в лице. Он тут же забыл о моём проступке. Выражение сменилось с «ух, сейчас я тебе задам трёпку!» на «ах вот ты какой, цветочек аленький!»
- А-а-а! Рядовой Сажин! - внимательного и сочувственно посмотрел на меня комбат. Видимо, он уже был в курсе моих злоключений, и о том, что какой-то штабной офицер страстно желает меня отправить куда погорячее. Он не хотел подставлять и разбрасываться своими солдатами. Это очень редкое качество у командиров и Некрасов его имел.
- Ничего рядовой! Всё будет хорошо! Мы своих не бросаем, ты понял меня Сажин! Майор Некрасов своих солдат в обиду никому не даст! Ни в какой Урус –Мартан ты не поедешь! Здесь тебя спрячем, ты понял Сажин! Ничего не бойся. Всё будет хорошо. Ты меня понял?
Я не сразу сообразил, что произошло. Т.е. получается, что я не поеду на войну. Не знал, что мне делать. Благодарить судьбу за такого командира или проклинать её, за то, что не дала мне возможности проверить себя. Но пока я соображал нужно, было что-то отвечать, и я сказал:
- Так точно товарищ майор!
Некрасов меня отпустил, и я продолжил своё путешествие по своим делам. Новость меня расстроила. Перспектива прятаться в палатке роты от разъярённого злопамятного полковника меня не прельщала. Но я понял, что судьба меня всё же бережёт, потому что шансы погибнуть в Урус-Мартане были кратно выше, чем здесь. А судьба сберегла меня, возможно, для того, чтобы я написал эти строки и поведал свою историю тебе, дорогой читатель!
Как бы там ни было, положение моё меня сильно расстроило. Я заболел. Причём так странно, как больше никогда не болел. У меня пропал голос. Вместо нормальной человеческой речи из моих уст, как я ни напрягался, вырывался еле слышный шёпот. Со стороны я был похож на рыбу в аквариуме с выпученными глазами, безмолвно открывающую рот, потому что голосовые связки отказались работать.
Как-то на занятиях по боевой подготовке в комнате досуга мною обожаемый капитан Зверев делал перекличку. Услышав свою фамилию, я попытался ответить, но, всего лишь прошипел, как змея.
Зверев переспросил:
- Рядовой Сажин?
Я не по уставу кивнул.
- В офицерскую палатку требуется истопник. Пойдёшь?
Я кивнул. Строем я ходить не любил, а истопник всегда передвигается отдельно от всех. Идея мне понравилась. Но об этом я потом пожалел.
Уже была глубокая осень. Температура воздуха, особенно ночью, упала до нуля. В палатки пришлось ставить буржуйки и, хотя бы по ночам, их отапливать, потому что никакие одеяла и бушлаты от холода уже не спасали. Работа истопником для меня оказалась тяжёлая. После обеда ближе к ужину привозили дрова в виде брёвен и раздавали истопникам. Дрова нужно было распилить на чурки, а пилы были двуручными, поэтому приходилось кооперироваться с кем-нибудь из другой палатки, чтобы напилить и ему, и себе. Далее дрова нужно было поколоть, а с топорами была проблема. Их постоянно воровали. Поэтому приходилось искать по палаткам и выпрашивать у кого-нибудь. Как-то я снял топор с пожарного щита, но нач. штаба сказал, что так поступать негоже, и инструмент нужно вернуть на место. Найти топор чтобы, порубить дрова было головной болью, но не самое страшное. Самое страшное для меня было перенести дрова с пустыря в офицерскую палатку. В Екатернибурге в госпитале мне поставили диагноз кифосколиоз второй степени. Он дал о себе знать. Мешков не было дрова таскались на руках. Понятно, что после нескольких рейсов отваливалась спина, ломило поясницу, но, превозмогая боль, приходилось таскать и таскать дрова. Для меня это был ну если не подвиг, то победа над собой уж точно. И эта победа была ежедневная в течение почти 3-х месяцев. Всю ночь истопник должен был поддерживать огонь в печах (обычно их ставили две в разных углах палатки) а ложился спать только после завтрака. Я до того уставал, что не мог встать на обед, и так просыпал до ужина. На ужин вставал, и всё начиналось заново, без выходных. Пилка, колка, перетаскивание, отапливание до утра. Все офицеры относились ко мне по-разному,в основном нормально, подкидывали сигарет.
Один даже свой ватные штаны подарил, очень кстати. Но, вернулся из отпуска майор Голодяков, наш ротный, и начал усложнять мне жизнь. Не знаю почему, но, похоже, он меня просто не любил. Сначала он требовал, чтобы я присутствовал на утреннем разводе после завтрака, потом он за меня решил, что мне нужно обедать. Никакие мои доводы, что мне хватает завтрака и ужина его не смущали. Далее он решил, что после обеда мне отдыхать не нужно, а достаточно четырёх часового ежедневного сна между завтраком и обедом. Естественно, это отразилось на качестве моей работы. Я начал засыпать ночью, в то время как я должен был отапливать помещение. Офицеры всё чаще стали просыпаться от холода и будить меня непутёвого, чтобы печи топил. Я закидывал дрова, но бороться со сном было сложно, и я опять засыпал. Четырёхчасового сна мне явно не хватало. Через это, видимо, на меня стали поступать жалобы, что вместо того, чтобы топить палатку я сплю. Поэтому уже где-то в конце января меня освободили от обязанностей истопника, и я оказался в роте.