После боевого слаживания потекли армейские будни, нескончаемая череда боевых дежурств. Работа была однообразная и кропотливая, но я, как ни странно, был счастлив. Впервые за всё время службы я не занимался бестолковыми и непонятными делами типа копать от забора до обеда или весь день поправлять кровати.. Наоборот. Выполнял очень важную и нужную работу. Работу, без которой проведение Контртеррористической операции на Северном Кавказе было бы невозможным. Через службу Специальной правительственной связи проходило очень много информации, в том числе и секретной, которая позволяла вести методичную и рутинную работу по искоренению терроризма в Чечне. Я осознавал себя частью военной машины, которая довольно успешно воевала с боевиками и наёмниками. Я был по- настоящему счастлив и готов был работать так, сколько Родина потребует, если бы жизнь не внесла свои коррективы. Знаете, такое ощущение как-будто чёрт проснулся и, потирая руки, молвил: "Это кому тут хорошо? Так ! Сейчас всё исправим!» Исправил он всё молниеносно. С радужных высот прям в грязь лицом. Чтоб жизнь мёдом не казалась, а то ишь ты расслабился!
Утром, придя на БД, я обнаружил такую картину: старший телеграфист, женщина в годах, вся в слезах, что-то доказывала окружившим её офицерам и прапорщикам, показывала журнал исходящих телеграмм. Все были угрюмы и чем-то сильно озабочены. Что-то произошло нехорошее, из ряда вон.
Увидев меня, телеграфистка сквозь рыдания, указывая на меня ,начала причитать сквозь слёзы:
- Вот! Это всё он…у-у-у..всё он …У-у-у! …Это он подписывается моей фамилией всегда…У-у-у!
Я попросил пояснить, что же всё-таки происходит. Как оказалось, всё дело было в телеграмме, отправленной в Ханкалу на представление к награде нескольких офицеров. В середине текста этой самой телеграммы, набиравший её пропустил какого-то полковника и он не получил медаль. Иногда бывает, что при быстром прочтении взгляд перескакивает строчку потому, что перескакиваемая начинается так же, как и следующая за ней строчка,
В общем, налицо человеческий фактор. Я понял, что запахло жареным, потому что не награждённый и обиженный офицер был очень зол на телеграфиста, допустившего ошибку, и обещал лично сопроводить в Урус – Мартан. По слухам в Урус-Мартане службы была совсем не сахар. Ежедневные обстрелы и окопная жизнь, поэтому туда попасть никто не хотел. Меня начал допрашивать начальник узла связи. Капитан. Он попросил уединится с ним. Я, отчаянно жестикулируя начал объяснять капитану, что подписываюсь только своей фамилией, а инцидент, о котором говорила тётя Зина (или как её там) произошёл однажды очень давно, на стажировке. Она сделала мне замечание и с тех пор я подписываюсь только своей фамилией. Я предложил капитану проверить журналы, на что он мне ответил, что журналы проверены на 10 раз и с этим инцидентом ему всё понятно.
- Послушай, Андрей! – вдруг по имени ко мне обратился капитан. По сему было видно, что он должен что-то сказать очень важное, но неприятное. – Понимаешь. С этой телеграммой я уже разобрался и там всё понятно. И ясно, что ошибка это не твоя, а Павловой. Но ты пойми, что её могут отправить в Урус-Мартан. А она женщина! Причём в годах женщина! Как я её туда отправлю? Она же там не выживет!
Тут до меня начинает доходить вся трагичность ситуации. Хотя я и непричастен к этому делу, но Решение уже принято и виноватым назначен я, потому как ещё молодой, здоровый, и с армейскими невзгодами в Урус -Мартане должен справиться. А её туда отправлять никак нельзя. Капитана как командира я понимал. Только что ещё с энтузиазмом защищался, теперь мой взгляд потух. На смену пришла апатия.
- Придётся тебе всё на себя взять, - сказал капитан.
- Ну, товарищ капитан, как же так?
- Может, ты мне что-то другое предложишь?
- Я не знаю, что предложить.
- Вот и я не знаю, что предложить. Другого выхода я не вижу.
После небольшой паузы добавил.
- Тебе здесь оставаться нельзя. Этот кретин сказал, что лично проверит, чтобы ты здесь не работал. Иди в роту. О нашем разговоре никому не распространяйся. Понял?
Я понял, что карьера телеграфиста для меня окончена и сделать я уже ничего не смогу. Я был согласен пострадать, прикрывая женщину. В этом даже был какой-то героизм, но мой мозг отказывался в это верить. Вокруг всё было как-то неестественно. На выходе лейтенант Давледьянов мне что-то втирал яростно, он был уверен, что промах с телеграммой это мой, так ему сказали. Мне сказано было молчать. Давледьянов корил меня за «мой косяк», даже несколько раз в сердцах пнул по стене дежурки и, по-моему, даже плюнул в мою сторону. Но всё, о чём он кричал мне и пытался донести, я слышал как-то отдалённо. Я услышал только конец его стенаний и последний вопрос:
- …ты меня понял? - Сверля взглядом, кричал Давледьянов.
- Да понял я! Понял!
Лейтенант открыл рот от удивления. До него не дошло, почему я был так спокоен.
- Иди отсюда и больше не приходи!!! – сказал он.
И я ушёл. И больше в дежурку и на узел связи «Пеленг» не вернулся…
