Рассказ о Владимире Сергеевиче Соловьеве и его деструктивной роли в русской философии вызвал много разных реакций – от вопросов «Да ты вообще кто такой, чтобы так говорить?», до требований разъяснить «А как правильно?».
Каждый из нас – философ. В том смысле, что мы рассуждаем о жизни, делаем обобщения о том, как устроен мир, опираемся на эти обобщения в своей жизненной стратегии, причем иногда даже упорствуем, вопреки тому, что практика доказывать несправедливость некоторых наших подходов. Даже у самого малоразвитого человека есть мировоззрение. Хотя у большого количества людей это мировоззрение заемное, отталкивающееся от здравого смысла, выраженного в общеупотребительных формулах и пословицах: «Семь раз отмерь – один раз отрежь», «На каждый роток – не накинешь платок», «От осинки не родятся апельсинки».
На самом деле с такой философии народной мудрости начиналась когда-то древнегреческая философия, мать всех европейских философий. В архаической Греции жили семь мудрецов, которые прославились назидательными и кажущимися нам с вами сегодня чуть банальными изречениями.
Однако уже у греков философия пошла гораздо дальше и достигла таких высот, которых с тех пор, строго говоря, никогда не достигала. Свои самобытные философии появились в Китае и Индии, однако на греческую и европейскую они не очень похожи.
Китайские мудрецы были кем-то средним между шаманами, моралистами и политтехнологами. Большинство китайских философов, за исключением даосов, мало рассуждали о том, как устроено мироздание, они тратили свои силы на то, чтобы сформулировать как правильно поступать с родными, государством и всеми людьми.
Индийская философия, напротив, основное внимание уделяла устройству мира и религии – или ее отрицанию – и пыталась решить основной вопрос жизни, который поставил Будда Шакьямуни, - не только основатель религии, но и крупный философ – как преодолеть бытие, связанное со страданием. В индийской философии было очень много похожего на греческую, например последователи направления локаята были самыми настоящими спорщиками, готовыми доказать что черное это белое, подобно греческим софистам. Но такой интеллектуальной школы как в Европе, в Индии не возникло, так как акцент был перенесен на практическую мистику – йогу. В результате выдающиеся индийские философы последних столетий занимались синтезом европейских и индийских традиций.
Именно в Древней Греции выделился тот слой профессиональных философов, которые значительную часть своего времени, а то и все свое время тратили исключительно на размышления, изложение результатов своих размышлений и их преподавание. Такая философия представляет собой непрерывно существующую с древности традицию, которая не прерывается и вряд ли уже когда-то прервется, поскольку даже если все профессиональные философы на земле одновременно умрут, то останется огромное количество книг по философии, по которым человек с умом сможет философии научиться. Тем более может научиться по книгам тот, кто не имеет возможности учиться философии в вузе, ходить на лекции и семинары, но имеет достаточное время, чтобы читать.
Именно для таких слушателей я решил сделать цикл программ под условным названием «Как стать философом без посторонней помощи». Те, кто давно меня читает или смотрит, те знают, что я люблю делать библиографические курсы, которые могут помочь обычному образованному человеку, умеющему и любящему читать на русском языке, составить себе основное понятие о том или ином предмете, в данном случае, о философии. На русском языке, по счастью, есть огромное количество философской литературы, переведена практически вся философская классика. Стать специалистом по Платону или Канту без знания древнегреческого или немецкого, безусловно нельзя, но вот понять основополагающие вещи о них – можно.
Так что это будет, своего рода, помощь чайникам со стороны чайников. Я, конечно, не профессиональный философ, но во множестве своих текстов высказал немало идей, которые могут быть признаны философскими по любой самой строгой шкале и которые уже отразились в истории мысли, в особенности – в истории русской консервативной мысли. До таких гигантов, как Александр Гельевич Дугин, мне далеко, но кое-что сделано.
Я, конечно, не профессиональный историк философии, но я написал немало совершенно академических работ, в которых раскрыты важные вещи о таких значимых для русской философии фигурах, как Михаил Никифорович Катков, Виктор Иванович Несмелов, Иван Александрович Ильин и многие другие. Так что и тут право на свое мнение имею ничуть не меньше любого другого специалиста, особенно если учесть, что смотрю на историю философии под тем углом, под которым смотреть на неё в современном мире не принято – обращая внимание на консервативных философов, осмелившихся и в древности и в последние столетия идти против течения либерального прогрессизма и атеизма. Так что мой взгляд не будет похож на взгляд сотен стандартизированных курсов в которых история мировой философии неизменно увенчивается левацким либерализмом.
Я просто буду называть явления в истории философии, называть книги на русском языке, которые можно, а иногда нужно прочесть. А заодно давать небольшие комментарии, поскольку, если вы смотрите это видео, наверняка вам интересно – что об этом всём думает сам Егор Станиславович. В результате прослушивания этого курса специалистом по истории философии вы, конечно, не станете, а вот философом – может быть, поскольку философия – это способность рассуждать определенным образом и искать за вещами и знаками скрытые смыслы.
Собственно давайте прежде всего ответим на вопрос, что такое философия.
Формально – ответ прост. Философия это любовь к мудрости. Это понятие ввел еще Пифагор, знаменитый математик, мистик и философ. Он критиковал тех, кто называл семь мудрецов «мудрецами» и подчеркивал, что мудр только Бог, а человек может лишь любить мудрость и стремиться к мудрости. Отсюда и пошли понятия философия и философ, любомудрие и любитель мудрости.
Однако, чем именно занимается философия. На этот вопрос существует великое множество ответов. Мне больше всего нравится тот, который дал мой покойный друг, несомненно один из крупнейших русских философов, Константин Анатольевич Крылов в своем некрологе учителю, Владимиру Вениаминовичу Бибихину. Цитата чуть длинная, но она того стОит.
«Философию можно назвать исследованием, которое само определяет свой предмет и метод. Говоря проще и точнее, философия занимается чем хочет и как хочет.
Если любые частные науки заняты тем, на что они подписались в заголовке — математика не может отойти от чисел, физика от материи и пространства, грамматика от форм языка — то философия сама устанавливает, что является «философским». При этом в поле её внимания могут попасть и числа, и материя, и грамматика — впрочем, как и выпасть из него. Философия может надолго отвернуться от какой-то части мира, которая почему-то перестала её интересовать. Впрочем, философия может отвернуться и от всего мира вообще, и при этом не перестанет быть философией. Философия не перестаёт быть собой, даже если она ничем не занята — или занята ничем. Хайдеггер в таких случаях говорил об «отыскании, целью которого является само отыскание» (а не что-то заранее намеченное к поиску).
Обойтись она может без всего вообще — включая язык и мышление. Философ может молчать. Философ может даже «не думать» — по крайней мере, в привычном для нас понимании этого слова; многие философы полагали прекращение мышления похвальным. В конце концов, философия не всегда нуждается даже в самой себе, в том, чтобы осознавать себя именно как «философию».
Философия свободна, что она сама определяет свой предмет и метод. Но это не следует понимать так, что философия и в самом деле занимается «чем угодно». Скорее, она копается в «чём угодно», ища нечто редкое и ценное. Настолько редкое и ценное, что уже неважно, в чём его искать, в золоте или в навозе, если есть хоть малейший шанс его найти, или хотя бы увидеть след.
Этой предельной ценностью является то, что в человеческих языках обозначается (не «называется», а именно обозначается) как Иное.
Один специалист по Платону заметил, что всякая метафизика предполагает «удвоение реальности» — то есть предположение, что, помимо всего нам известного, есть что-то ещё, и оно-то и есть самое важное. Для Платона это был бестелесный мир идей, стоящих за вещами, для Гегеля — Дух, стоящий за историей, для Шопенгауэра — Воля, стоящая за «представлением». Кое-кто ничего под этим не разумеет, причём не разумеет демонстративно: Кант, например, требовал «ограничить притязания разума» на познание вещей самих по себе — но уже само различение данного в восприятии— это всё о том же, об Ином. У Витгенштейна Иное — не то, чего нельзя увидеть, а то, о чём нельзя сказать и о чём «следует молчать» (красноречиво молчать, ага). «Бытие» Хайдеггера «есть Оно Само» — то есть не что-нибудь из вещей.
Зачем нам нужно Иное, непонятно. Почему мы считаем его столь важным, тоже неясно. Декарт удивлялся тому, что в конечном существе, человеке, есть представление о существе бесконечном, о Боге — и делал из этого вывод, что само это представление доказывает существование Бога, ибо только Он Сам может внести его в наш разум, ему неоткуда больше взяться».
Другими словами, философия это исследование, которое пытается найти за вещами и знаками нечто большее, чем они сами. Нечто Иное. Кто-то назовет это Богом. Кто-то – идеями. Кто-то – смыслом. Кто-то как-то еще. Но конечно сказать, что философия ищет Бога будет объективно самым правильным.
Этот декартовский тезис – наш ум божественен и указывает на нашего Творца формулирует саму суть той надежды, которой руководствуется в своих поисках философ. Наш ум причастен Иному. Он не является просто зеркалом, в котором отражаются вещи мира. Он устроен так же, как некая высшая реальность, стоящая за миром и потому может рассчитывать эту высшую реальность познать.
Здесь нужно вспомнить о философии Виктора Ивановича Несмелова, одного из крупнейших русских и европейских философов, к сожалению редко признаваемого публикой в этом качестве, просто потому, что поверить что из Казани в течение одного столетия могли выйти два человека, перевернувших человеческое знание, - всем как-то сложно. Вторым, напомню, был Лобачевский, перевернувший геометрию.
Философия Несмелова, изложенная им в труде «Наука о человеке» построена на тезисе, что человек сознает Бога в себе потому, что он образ Бога. Человек, в известном смысле, смотрит на мир глазами Бога, ему дано мыслить так как Богу.
«Личность человека является не зеркалом по отношению к Богу, а самим изображением Бога, и образ Божий в человеке не возникает под формой какого-нибудь явления сознания, а представлен самой человеческой личностью во всем объеме ее природного содержания, так что это содержание непосредственно открывает нам истинную природу Бога, каким Он существует в самом себе… Мы достоверно знаем в познании самих себя, что Бог в себе самом есть живая самосущая Личность».
Если принять этот тезис, то в его свете философия есть опыт нашего разума по тому, чтобы смотреть на мир и на самого себя глазами Бога. Философствование – это попытка установить свой разум в отношении мира, всего что в нем и всего что за его пределами, в то отношение в котором находится ко всему этому Бог. Обобщая, упорядочивая, проникая в саму суть вещей.
По меньшей мере с Платона магистральная линии мировой философии, так сказать её Большая Традиция, базируется именно на тезисе о возможности и необходимости найти в нашем разуме мысли Бога о мире и о том, что за пределами мира. Платон, неоплатоники, святые отцы и особенно преподобный Максим Исповедник, схоласты-реалисты во главе с Фомой Аквинским, Декарт, Лейбниц, отчасти Кант и уж точно - Фихте, Шеллинг и Гегель, в двадцатом веке Несмелов, Хайдеггер, Генон, Дугин — все они исходят из того, что тем или иным способом мы постигаем своим разумом и в своем разуме мысли Бога – как бы мы ни называли эти мысли: «идеи», «логосы», «трансцедентальные категории» и т.д.
Насколько эта попытка успешна? Понятно, что она неуспешна в той степени, в которой немощен и ничтожен наш разум, в которой каждый из нас сравнительно с Богом и его Логосом является малышом-глупышом. Однако сама возможность установить наш разум в такое положение, порождающее философию, уже является победой и говорит о том, что мы можем мыслить как Бог. Это, конечно, дерзко – пытаться смотреть на мир глазами Бога. Но эту дерзость ведь тоже вложил в нас Бог, даровав нам такой разум с такими невероятными притязаниями.
Однако богословие тоже говорит о Боге, причем говорит опираясь на Его собственное откровение и формулируя высочайшие истины о Боге – догматы. В средневековье на Западе философию называли «служанкой богословия». Однако служанка это не то же самое, что госпожа. Они разные. Чем же философия отличается от теологии?
Теология, богословие всегда строится на Откровении Бога. На том, что Бог говорит Сам о Себе и о нас. Бог лучше чем мы знает Себя. И он лучше чем мы знает нас. Поэтому, когда Он что-то нам говорит, то Он это знает наверняка и лучше бы Ему поверить. Мера нашего разума заведомо меньше, чем мера разума Бога. Поэтому теология строится исходя из Откровения как из несомненно сообщенных нам Богом о Себе фактах.
Если, например, Божественное Откровение говорит, что мир и человек сотворены в шесть дней, а в конце времен небо свернется как свиток и земля сгорит, то лучше бы нам принять это как факт. Бог видит события именно так и считает необходимым нам сообщить именно это, так как именно эта информация важна для нашего спасения от вечной гибели.
Философия же строится на том, что мы по мере сил нашего разума исследуем наш разум, мир с которым он соприкасается и способность нашего разума исследовать этот мир. Наше исследование заведомо будет более темным, так как и разум наш не всегда сияет и мир вокруг нас темен.
Преимущество философии перед богословием лишь в одном – она касается более широкого круга предметов. Откровение нам дает ряд вспышек света, которые нуждаются в истолковании. В нем есть основные вехи, которые не дадут сбиться с пути. Но для философии этих вспышек Откровения зачастую недостаточно, поскольку она пытается охватить исследованием более широкую область. Наш разум большую часть материала вынужден и призван переработать сам. Он может на этом пути ошибиться, а может не ошибаться. Хорошая философия, понимающая Бога, будет и за пределами известного из Откровения двигаться по данным в Откровении вехам и не собьется. Менее удачная философия возьмет на себя слишком много, начнет Божественное откровение переделывать под себя, а не наоборот. И собьется довольно быстро. Но и на этих ложных путях она порой может найти что-то интересное.
И вот то, чем с разным успехом занимается вложенный в нас Богом Разум, исследуя мир и самого себя, опираясь на свои силы и есть философия. Там, где у нас есть вспышки истины – Откровение, философия призвана быть служанкой богословия. Это несомненно, но и ее роль служанки огромна – осмыслить, упорядочить то, что нам дано в Откровении. А вот за пределами Откровения ничто кроме философии нам и не поможет. Если бы наш разум не философствовал – он бы просто оказался безоружен.
Какое место в философии занимает история философии? Почему нам так важно, как смотрели на Бога и мир и что думали Платон, Аристотель, Августин, Максим Исповедник, Фома Аквинский, Григорий Палама, Декарт, Кант, Бёрк, Гегель, Ницше, Хайдеггер и так вплоть до Крылова и далее?
С одной стороны, важно понимать, что быть философом и быть историком философии это две разные вещи. Не обязательно противоположные, но разные. Между тем, и у нас и на Западе произошла деградация и подмена, когда философами начали звать «историков философии». Эти люди часто занимаются важными вещами – издают наследие философов, комментируют и интерпретируют – иногда даже довольно добросовестно. Хотя приходится сталкиваться и с откровенной недобросовестностью – замалчиванием некоторых имен, объявлением неугодных философов второстепеными и не стоящими внимания – особенно часто под такую отмену попадают консерваторы и религиозные мыслители. Иной раз по чисто идеологическим соображениям пытаются отменить неугодных титанов так сказать задним числом, как, к примеру, сейчас пытаются отменить Мартина Хайдеггера, после того как публикация его философских дневников показала – он и в самом деле был весьма неполиткорректным мыслителем.
И когда мы сталкиваемся с такими явлениями, то проще всего сказать: эти историки философии ничего не знают, давайте отменим отменяющих, давайте просто будем философствовать. Но такой подход тоже, конечно, несправедлив. История философии не должна подменять философию, а историки философии не должны узурпировать звание философов, но, все-таки, знать историю философии и труды величайших философов прошлого обязательно надо.
Значение великих мыслителей, философов в том, что они – виртуозы мысли (я тут, кстати, напрямую спорю с нашим великим соотечественником Иммануилом Кантом, заявившим, что философы не виртуозы, а законодатели мысли).
Великие философы показывают нам как разум может мыслить, если так можно выразиться, большими объемами и с высокой степенью интенсивности. Не случайно традиционно величайшими философами считаются те, кто построил систему максимально развернутого объяснения мира, начиная с первоначал и заканчивая важными частями человеческой культуры.
В истории философии традиционно большим престижем пользуются масштабные философские системы, такие как у Аристотеля, Плотина, Фомы Аквинского, Гегеля. Именно потому, что в таких системах возникает своего рода иллюзия взгляда на мир как целое прямо глазами Бога.
Почему такие системы возникают? Да именно потому, что у человека есть это свойство его божественного разума – способность видеть мир как целое и стремление к тому, чтобы видеть мир именно так. Поэтому стремление философов построить общую теорию всего – нормально. Хотя результаты сильно различаются как по качеству, так и по душеполезности.
Особенно дерзка в этом смысле система Гегеля, который попытался увидеть смысл всего мироздания от первоначал абсолютного духа и до своей встречи с Наполеоном на улице города Йена, в котором он рассчитывал увидеть воплощение этого духа.
Встреча состоялась 13 октября 1806 года. Наполеон направлялся на одну из своих самых блистательных битв, двойное сражение при Йене и Ауэрштедте, состоявшееся 14 октября.
"Самого императора — эту мировую душу — я увидел, когда он выезжал на коне на рекогносцировку. Поистине испытываешь удивительное чувство, созерцая такую личность, которая, находясь здесь, в этом месте, восседая на коне охватывает весь мир и властвует над ним.”, – писал Гегель своему другу Фридриху Нитхаммеру.
Многие конечно поспорили бы, в ком именно в тот момент сосредотачивался абсолютный дух – в скромном немецком философе, только что закончившем свою «Феноменологию Духа», или же в не заметившем его императоре французов. Но, строго говоря, Гегель Наполеона абсолютным духом и не назвал, он назвал его мировой душой, это, все-таки, сущность рангом пониже.
Опасность таких всеохватных систем, как гегелевская, конечно, в том, что в роли Бога выступает ограниченный человеческий разум. И соответственно модель «взгляда Бога» у него тоже ограниченная.
Для тех, кто умом поменьше, послабее, со склонностью к сектантству, такие философские системы становятся долговременной духовной тюрьмой.
В меньшей степени это касается ориентированных на богословие философских систем, как учение католического святого Фомы Аквинского, томизм, так как там узость горизонта расширяется Откровением и учением Церкви. Но и в случае с томизмом очевидно некоторое зауживание полноты истины томистской картиной мира, которая, благодаря тому, что это римо-католическая картина, является еретической.
У православных философов, таких как преподобный Максим Исповедник или упомянутый выше Виктор Иванович Несмелов, эта опасность мечтательности ограничивается строгими принципами православной догматики. Но как только православие начинает подменяться умствованием, как у последователей Владимира Соловьева софиологов снова возникает ересь.
Именно из-за опасности идолопоклоннического разворота философских систем, в которых универсальный взгляд от себя, воображение себя Богом, может подменить взгляд Бога, богословие всегда и относилось с такой настороженностью к философии.
Однако главное в любой великой философской системе это не ее замкнутость и претензия на всеобъяснение. Главное – это набор оригинальных и при этом основательных и глубоких мыслей. Это образцы метода, которые позволяют нашему разуму двигаться дальше – и вширь и вглубь. Поэтому, скажем, святые отцы хотя и отвергали и платонизм, и аристотелизм, и неоплатонизм как систему, но использовали весь инструментарий великих греческих философов для разработки догматики и своего учения, которое, конечно, представляет куда более надежный взгляд на мир.
«Богатство развитого ума заключается вовсе не в том, что он в каждое данное время фактически владеет огромным запасом своих продуктов, а лишь в том, что он в каждое данное время может владеть таким запасом, потому что каждое данное явление он последовательно, в силу разнообразных ассоциаций, может связать с целой массой пережитых им явлений и установить между ними такие отношения, которые для бедно жившего ума окажутся совершенно непонятными и даже прямо немыслимыми» — рассуждает Несмелов.
История философии – это социальная, историческая жизнь человеческого ума. Чем эта жизнь богаче, тем полнокровней и богаче сам ум.
Со второй половины XIX века и особенно в ХХ веке наряду с универсальными системами появляется как массовое явление и неклассическое философствование. Как правило это не попытка смотреть на мир глазами Бога. Это попытка оценить и отразить мир через свое Я, зачастую признаваемое заранее неполным, ущербным, расколотым.
Фридрих Ницше и Василий Розанов – две характерные фигуры такого неклассического философствования.
Плюс таких неклассических систем в том, что они свободны от гордыни систематики, не представляют собой системы заведомо ошибочных обобщенных взглядов на мир. Они разрабатывают частные и с заранее уготовленным субъективизмом темы. Но разрабатывают их глубоко, а потому надежно. Ты не можешь возразить тому, что взятый через определенную экзистенцию мир именно таков, каким представляется в зеркале этой экзистенции. Ты можешь возражать тому, что Бог есть Шар ибо совершенен, но не можешь возражать тому, что «Мне больно». Экзистенциальный взгляд не верифицируем, но и не опровержим. Именно поэтому аристотелевская картина мира рухнула, а ницшеанская или розановская картина мира в этом смысле не рухнет никогда.
Но у неклассики есть серьезная теневая сторона. Неклассика не ограничивается сужением поля и фиксацией индивидуальной точки зрения. Она начинает дерационализацией всей своей философской картины мира. Развитие древнегреческой философии часто обозначали формулой «От мифа к Логосу». Фактически в неклассике происходит движение в обратном философии направлении – от Логоса к Мифу.
Ницше живучей Аристотеля именно потому, что Аристотель это логос, а Ницше это миф. Весь ХХ век философская мысль двигалась от логоса к мифу так, что логоса уже почти не осталось.
В этом смысле непритязательность неклассической философии обходится мышлению слишком дорого. Неклассические философии могут быть красиво и провокативно сформулированы, но мыслить опираясь на такие осколки мыслей примерно так же удобно, как причесываться перед разбитым зеркалом.
Но хватит общих слов, я обещал рекомендации книг. Вот какие книги можно читать по истории философии в целом.
Прежде всего рекомендую переведенные на русский язык работы английского исследователя, жившего в 20 веке, Фредерика Коплстона (1907-1994). Он был католическим монахом, спорившим с атеистами, и прекрасным знатоком истории философии. Он всегда четко, вдумчиво и подробно излагает взгляды тех философов, о которых говорит. Его реконструкция истории философии полная и адекватная.
Из трудов Коплстона на русский переведены «История философии Древней Греции и Рима» в двух томах. «История философии Средних веков», «От Фихте до Ницше» о позднем этапе немецкой классической философии и начале постклассической и книга о философии в ХХ веке. К сожалению, книги Коплстона, посвященные Возрождению и Новому времени, на русский язык пока не переведены, но они доступны англоговорящим читателям.
Еще один общий очерк истории философии принадлежащий авторам католикам – католики вообще любят вслед за Фомой Аквинским суммирующие тексты, это работа итальянцев Джованни Реале и Дарио Антисери «Западная философия от истоков до наших дней» – 4 тома (античность, средние века, Новое время). Они пишут очень подробно, вдумчиво. Например во втором томе есть раздел про греческую патристику до Иоанна Дамаскина, то есть раннюю византийскую философию. Единственный недостаток – это то, что временами авторы из строго излагающего стиля сбиваются на стиль публицистический, описывающий, начинают многое пересказывать собственными словами. Поэтому Коплстон для получения строгих аналитических знаний предпочтительнее.
Но, в целом, эта итальянская работа – действительно основательная возможность представить себе ход мировой западной философии на протяжении всего исторического процесса.
Есть книга российских философов, начавшая выходить с конца 90-х до середины нулевых «История философии. Запад-Россия-Восток». Насколько позднесоветские философы представляют себе историю философии, настолько эта книга пригодна. Самым провальным оказался раздел по античности, потому что он не вполне описательный, а скорее рассудительный. Но уже средневековая философия, философия Ренессанса, Нового времени там описаны точно, четко, с большим вниманием к историческому контексту. Но это, конечно, описание в парадигме постсоветского либерализма, то есть то, что не очевидно для прогрессивного советского интеллигента, авторы чаще всего просто не видят. Как добавочное подспорье 4 тома этого издания под редакцией нашего крупного историка философии Нелли Васильевны Мотрошиловой могут пригодиться.
Есть такая особая форма изложения истории философии как история философии, связанная с наукой. При этой форме меньше рассказывают или не рассказывают вовсе о том, что философы думали об этике, о политике, об искусстве, но рассказывают об общих принципах их философских систем и о том, какой они имеют научный выход, научное приложение.
Достаточно полно такой труд выполнила один из крупнейших наших философов Пиама Павловна Гайденко. Она написала работу «Эволюция понятия науки. Становление развития первых научных программ». Первый том посвящен античности и средневековью, второй том – формированию научных программ Нового времени в 17-18 веках. На основе этих двух больших книг она написала две маленькие: «История греческой философии в ее связи с наукой» и «История новоевропейской философии в ее связи с наукой».
Поскольку это все пишет очень компетентный, глубокий, точный философ, свободный от нарочитого антихристианства, атеизма, с пониманием средневековой философии, то я очень рекомендую эти работы. Причем советовал бы, если у вас есть время и силы, читать полный вариант «Эволюция понятия науки», хотя бы потому, что там проговорена средневековая философия, которая в кратких вариантах опущена.
Если рекомендовать иноязычные книги, то нам вечера не хватит. Но одну я все-таки порекомендую. Это книга современного английского философа Роджера Скрутона «Краткая история современной философии» от Декарта до Витгенштейна. Ценность Скрутона в том, что это один из немногих современных консервативных философов. За это он в последние годы своей жизни был откровенно затравлен британской либеральной прессой и умер от рака гораздо раньше, чем мог бы.
Поскольку Скрутон консерватор, то его общее восприятие европейской философии не проникнуто заведомым левачеством, заведомым прогрессивизмом, разрушением всего и вся, не ведет к продвижению леволиберальной повестки. В этом смысле изложение истории философии от современного консерватора имеет большое значение и остается надеяться, что у кого-нибудь в России дойдут руки эту книгу перевести.
Повторюсь еще раз. История философии в XX-XXI веках в большинстве учебников, пособиях и лекциях построены так, что в них практически отсутствуют все те авторы и течения, которые противоречат представлению либеральных левопрогрессистов о магистральном ходе человеческой мысли – якобы ко все большему либерализму, ко все большей свободе, ко все большему равенству, ко все большей секуляризации и исключению каких либо религиозных элементов, ориентации на традиции.
Фактически на примере истории философии и всех пособий по ней мы наглядно видим, что такое западная «cancel culture» – «культура отмены», культура исключения всего того, что левакам не нравится в рамках их поля познания. Даже итальянские историки Реале и Антисери, о которых я уже говорил, излагают воззрения Паскаля и Джамбаттиста Вико, которые не совсем укладываются в этот рационалистический, секуляризаторский тренд, в главе под названием «Против течения». В ней же Жозеф де Местр – знаменитый католический философ, консервативный реакционер начала XIX века уже у них проходится с ритуальным «пинком» в его адрес. Эдмунда Берка они вообще не упоминают. А о консервативной философии ХХ века и говорить нечего.
И здесь нам может пригодиться книга Александра Гельевича Дугина «Философия политики». Глава 14 этой книги называется «Ресакрализация политического в Новое время (антитезисы либерализму)». В ней даются ключевые имена консервативно-традиционалистической философии XIX-XX веков, коим в обычных учебниках никакого внимания не уделяется. Можно взять и выписать имена столбиком: Генон, Эвола, де Местр, Доносо Кортес, Бональд, Бёрк, Мёллер ван ден Брук, Хайдеггер, Шмитт и так далее. И если вы хотите разобраться в западной консервативной традиции, то ориентируйтесь на список имен в этой главе.
Хотя с оценками Дугина я не всегда согласен. Например, когда он говорит о нефундаментальном консерватизме Бёрка, о том, что это либеральный консерватизм и т.д., то мне кажется, что философию Бёрка Александр Гельевич не совсем точно понимает. Но о Бёрке мы еще поговорим.
В силу того, что хороших учебников по истории философии у нас мало, то форма обозрения некоторых объектов, некой одной темы на протяжении достаточно длинного исторического периода, может стать важным методом в изучении философии.
Первой из этих книг я назову книгу Александра Львовича Доброхотова «Категории бытия в классической западно-европейской философии». Она начинается древними греками (Парменидом), а заканчивается Гегелем. Тема «что такое «бытие» в понимании европейских философов» там разобрана спокойно и компетентно.
Второй книгой из той же категории я назову работу Пиамы Павловны Гайденко (о которой мы говорили ранее) «Время. Длительность. Вечность». Это компетентный, глубокий, тонкий анализ ключевых понятий о времени на протяжении большей части истории европейской философии. Это одна из лучших историко-философских книг российских авторов из тех, что я когда-либо читал.
Третья книга с изложением одной темы – работа Роберта Нисбета (1913-1996) «Прогресс. История. Идеи». Нисбет – американский консерватор и скорее социолог, чем философ (к сожалению, у нас его практически не переводят). Данное исследование посвящено тому, как люди представляли себе прогрессивный ход истории. Ценность его в том, что Нисбет пишет о прогрессе, но совершенно не пленен идеями прогрессивизма. Он пишет о консерваторах, о том же Эдмунде Бёрке, как о тех, кто выдавал совершенно другой взгляд на то, что такое «прогресс».
Еще одна важная книга и в истории философии в целом и в истории одного из подразделений – философии истории. Это книга англичанина Робина Джорджа Коллингвуда (1889-1943), выдающегося философа-неогегельянца и археолога, «Идея истории». Она посвящена именно тому, как в ходе философской мысли воспринимается философия истории, идеи истории, представления о том, что такое «история». Коллингвуд оказал большое влияние на современное историческое мышление. Это важная, фундаментальная книга, где, в конце излагаются и собственные воззрения Коллингвуда. Отдельный интерес представляет и его собственная философская автобиография.
Для изучения политической философии может пригодиться книга известного русского правоведа и либерально-консервативного мыслителя XIX века Бориса Николаевича Чичерина. Ему принадлежит фундаментальная «История политических учений», освещающая историю политической философии от первых философов до середины XIX века. Это всегда очень серьезный, вдумчивый, компетентный анализ трудов как широко известных, так и малоизвестных философски-политических мыслителей.
Наконец, некоторым не лишенным интерес курьезом является книга американского социолога Рэндалла Коллинза «Социология философии». Эта книга не том, что думали те или иные философы, а о том, как они друг на друга влияли, какие интеллектуальные сети создавали. Как некоторые философы передавали свои взгляды, свое воззрение другим не только через чтение их трудов, но и через личные знакомства, через то, кто у кого учился, кто в какой кружок ходил. Это все очень важная часть философской деятельности. Но читать эту книгу будет сложно, потому что это 1200 страниц для углубленного уровня.
Ну что ж, какие-то основные вещи , касающиеся философии мы выяснили. В следующей нашей беседе мы поговорим об античной философии и о том, что читать, чтобы в неё лучше вникнуть.