Таким образом я прибыл в Тбилиси. Тбилиси — это мой город. Я и сейчас считаю, что Тбилиси — это мой родной город. Я везде чувствую себя чужим и мне очень жаль, что придется уходить в вечность не в родной мне земле. Здесь моя любовь и я должен быть рядом с ней. Но это все потом. А пока что я зашел в наш знаменитый дворик и открыл двери нашей хавири, откуда хозяин выгнал нас зимой 43го года. Отец на фронте защищает Родину, а его четырех детей выгоняют зимой на улицу. И это никого не волновало. Отец, вернувшись с фронта, вернул эту хавиру. Просто с моим отцом нельзя было спорить. Настоящий осетин. А у них взрывной характер.
В комнате ничего нет кроме старой тахты, на которою я и присел. Мой старший брат знал о мое приезде и через некоторое время появился. Он на два года старше меня. Я заметил, что он вел себя как хозяин положения. Приближенный к отцу сыночек. Все пока что жили у Текле и разговор шел о разводе с нашей матерью. Текле ненавидела мою мать. Наверно, за ее красоту и как конкурентку по торговле тряпками в нашей деревне. И мой братик был видимо не против. Мать любила его очень. Все лучшее доставалось Шалико. Мать и Шалико вместе избивали меня за любые нарушение. А помогал матери только я.
Оказалось, что отец из Германии привёз несколько механических часов. Я тогда в часах совсем не разбирался. Отец отдал Шалико все это барахло распоряжаться. Он мне милостиво подарил один экземпляр. Посидели, поговорили. И он мне говорит, что потерял хлебные карточки. Это значит, я остаюсь без хлеба до конца месяца. Только первого числа следующего месяца можно было получить карточку на следующий месяц. А тут только середина месяца. Конечно, я поверил, но как жить? Мне никто грамм хлеба не даст даже если буду умирать от голода. Конечно, когда я вошел в возраст и несколько лучше понял, кто он и какой, я понял, что он соврал. Но я никогда и ни в чем не высказывал свою догадку Наоборот, всегда высказывал братскую заботу и братскую любовь и помогал чем мог. И моя Женя тоже помогала ему. Она жалела его. Но что делать? Не возвращаться же обратно на север.
Я принял решение поехать к тете Эва. Я находился у нее в день начала войны. Она меня очень любила. Своих детей у нее не было. Жила она у своего брата инвалида в поселок Натахтари. Поселок расположен в 10 км севернее от Мцхета и находится около военно-грузинской дороги. Мне собирать с собой было нечего. Пошел на железнодорожный вокзал, устроился на вагонной лестнице и поехал в Мцхету. До Мцхети 21 км, а оттуда пешком до Натахтари. Сказано сделано. Тетя приняла меня тепло. Детей своих у нее не было. Она любила и меня, и Шалико. С едой было бедновато, но ничего. Я помогал ей по хозяйству. Брат был инвалид и не мог помогать. У них был свой домик с двориком.
Мне запомнилось, как мы с тетей ходили в соседнюю деревню. Запомнилось тем, что я впервые вел беседу с девушкой моего возраста в довольно романтических условиях. Тетя ухаживала за их теленком в Натахтари. Деревня находилась на горке, где не было орошение. Земля сухая и трава для скота не росла. А где жила тетя, там были хорошие поля. Вот тетя решила отвести им их теленка. Теленок был уже рослый и не хотел подчиняться веревке, на которой я вел. Я силой заставлял его подчиняться и мне было приятно, что он покоряется моей силе. К вечеру мы подошли к дому хозяев. Там жила женщина с дочкой. Начали готовить ужин прямо во дворе. Освещение никакого не было. Свет шел только от костра. Вечер был теплый тихий спокойный. Сидели мы около костра и беседовали. Я, в основном, беседовал с девушкой. Она в свете костра смотрелась красиво. А как я заметил в последствии, я всегда с интересом смотрел на красивых девушек. Тем более, что они редко попадались на моем жизненном пути. И вот я включил свою ораторскую способность, и девушка заслушалась. Но уже было поздно и все легли отдыхать. Утром я посмотрел при дневном свете на эту девушку и очень разочаровался. Вечерняя красота куда-то исчезла. Я разочарованно с ней попрощался. Не забудем, мне уже шел шестнадцатый год, и я южный мальчик. К концу месяца я попрощался с тетей и пешком направился на Мцхету. Вдоль дороги тянулись заборы огородов, садиков местных жителей. Тут я увидел садик, почти без забора, и стоит дерево, обсыпанное яблоками. И очень красивыми. Сердце мое не выдержало, я полез на деревце собрать эту красоту. Благо у меня был пустой вещмешок, и я в мгновенье наполнил его яблоками. Наверно около 10 кг я собрал. А дальше Мцхета вагонная лестница и Тбилиси. Голод мне уже не грозил. В памяти четко ничего не сохранилось, но я, наверно, несколько яблок обменял на хлеб с соседом. Появился Шалико и удивился яблокам. Хлебные карточки на месяц получил. Я все еще был прописан в нашей хавире. Так что все начинало приходить в порядок.
Тут сестры начали болеть и скучать. Очень хотели маму, и наш папаша был вынужден вернуть свою Джульетту. Подробности я уже не помню, но уже летом 46 года семья собралась в этой, так сказать, комнате и все стало на месте. Сестры пошли в школу и начали учиться. Шалико занимался чем-то, я не знаю, со своим детским другом Валико. Тоже осетин, но все хотел быть грузином. А я, конечно, пошел в школу. Двадцатая мужская средняя школа, восьмой класс. Наш небольшой дворик тоже ожил после тяжелых военных лет. Стало живее, веселее. Вообще, я хочу сказать, что жизнь таких небольших двориков в Грузии резко отличается от таких же небольших российских двориков. В Тбилис во дворике все живут как родственники. Все обо всех все знают. Тем более, что соседи сами делятся своими переживаниями. Летом жара и многие спят во дворике. Прямо на земле расстилают постель и спят. Вечерами собираются под деревом и подолгу беседуют обо всем.
В классе, куда я поступил, было 12 учеников. Были и моложе меня года на 2, и старше меня тоже на год или на два старше. Все грузины и один я осетин. Но этот осетин был воспитан на грузинской культуре и ему потом приходилось обучать грузин их художественной литературе и их истории. Мы в те времена и не обращали внимание кто какой национальности. Я не помню, чтобы кто-нибудь из грузин меня задел по национальному вопросу. Ко мне все относились с уважением. Меня, осетина, классная руководительница определила кандидатом на золотую медаль по окончании школы. И впоследствии из 35 студентов однокурсников только я, осетин, получил красный диплом по окончании факультета истории Тбилисского Государственного Университета. Этим я хочу сказать, что между народами Грузии и Осетии не существовала какая-то вражда.
Отношения в классе были дружелюбные. В социальном положении все находились чуть в лучшем положении, чем я. Я сразу привлек к себе внимание уровнем своей личной подготовки. Ко мне стали обращаться за объяснением задач по математике и по другим предметам. Я никому не отказывал. С течением времени, как-то сама собой образовалась наша группа из пяти учеников. Ушанги Ломидзе, Гурами Биланишвили, Отари Маисурадзе, я и чуть позже Отари Гоциридзе. Мы всегда хотели собираться вне класса и беседовали на различные беспокоящие молодёжь темы. Мы иногда собирались у кого-нибудь на квартире. У кого можно было собраться и разговаривать. Мы всегда собирались в точно установленное время. Как на работу. Честно говоря, я не знаю, что нами двигало. Иногда собирались в одном из городских парков. А в Тбилиси тогда много было парков, где можно было собираться и никто не увидел бы и не услышал бы, о чем мы беседуем. В последствии кто-то из этих…. обратил внимание на наши сборы. Преподаватель грузинской литературы, наверняка сотрудник, подошла ко мне и попросила приехать нас всех к ней в гости в воскресенье. Я собрал группу и предал им эту просьбу. Они страшно удивились. Я попросил их ни о чем с ней не болтать и не вмешиваться, когда я с ней буду вести разговоры о чем-либо. Они могут говорить о погоде, об урожае винограда и что-нибудь в этом роде. Как договорились, мы приехали к ней в воскресенье. У нее был свой домик. Дворик открытый, без ограды. Во дворе как-то пусто, не убрано и валялась двухпудовая гиря. Тему разговора выбрал я сам. Как сильно любит наш народ товарища Сталина. Как образ Сталина всесторонне освещается не только в грузинской литературе, а и во всем мире. Вот казахский ашуг прекрасное стихотворение посвятил Сталину. И я, пока мы были там, излагал любовь к Сталину в мировой и особенно в грузинской литературе, что для нас, грузин, особо важно. Под конец я стал говорить о любви молодежи к спорту и начал играться двухпудовой гирей. На том мы, довольные друг другом, попрощались. Мои друзья умирали со смеху от того, как я разыграл эту сцену перед учительницей. Я просто не дал возможность разговаривать с ребятами. Потому что кто-нибудь и особенно Отари Маисурадзе, наш будущий известный художник, мог что-то не так сказать. Поэтому я отвлекал на себя эту скрытую сотрудницу…
