Этюд № 44 (из 89)
– В общем, так, Владимир Михайлович, – заканчивал свой еженедельный доклад губернатору Шестов, – дела с ними обстоят. С солдатами, можно сказать, нет проблем. Они довольны до уср… короче, очень довольны жизнью. Выгонять будем – не уйдут! А что им? Купание, питание, одежда, восемь часов сна своё дело сделали; скоро жиреть начнут. На технику и на всё непонятное просто не обращают внимания, думают – так и надо. В крайнем случае – крестятся или плюются, а потом крестятся. До обеда – земляные работы на плотине, после обеда – матчасть и огневая подготовка с новыми ружьями. А вот с офицерами – просто беда!
– Что там ещё такое? – Маковей оторвался от блокнота.
– Более тонкие натуры, мать их…
– Ну?
– Мыхова, психолог, говорит – депрессия у них. Перестали что-либо воспринимать. Ходят, как сомнамбулы, аппетита нет. Внимают только батюшке. Тот им Библию пытается перетолмачить, применительно к обстановке, да, видать, и у него не очень-то получается. С такими темпами мы с ними ещё не один месяц провозимся, пока у них взгляд прояснится, а уже и зима на носу!
– На чём сломались?
– Да в комплексе, в общем-то… А конкретно, мне кажется – на «Поляроиде».
– Как это?
– Ну, Маслов принялся объяснять им, что такое фотография, как телевизор работает и всё такое… А для примера щёлкнул их на свой «Поляроид» и дал снимки подержать.
– А они?..
– А они для себя вывод однозначный сделали: теперь, мол, души их прямиком к дьяволу перешли, причем – прямо на их глазах!
– Ну, так возьмись сам за них! Они мне через неделю нужны, и так уже полмесяца с ними носимся, как с дитями малыми! Устрой им подготовку по спецназовской программе на недельку, да на полную катушку, без скидок – вот и забудут про всех чертей и про нечистую силу!
– Хорошо, с завтрашнего дня сам возьмусь!
– Что с Горбатовым?
– На той неделе крайний срок был. Если завтра-послезавтра никто не явится, буду готовить отряд по их маршруту…
– А если и эти?..
– Я же их не до Крыма зашлю… Если что – назад!
– Ладно, ждать уже нечего! Готовь отряд. Переоденешь одного поручика, Орлова, и пять-шесть солдат обратно в их форму, и сам с ними пойдешь. Пробей маршрут до Славянска, дальше – нет смысла…
– Понял, Владимир Михайлович, сделаю…
– Ну ладно… Достань, что ли, из бара там…
--------------------------------------------------------
В восемнадцати километрах северо-восточнее города, за обширным и почти непроходимым болотом, на едва заметном взгорье раскинулась очень большая и очень древняя дубовая роща. О её древности можно было судить по тому, что почти наполовину роща состояла из деревьев, которые едва-едва могли обхватить два человека. Росли здесь деревья и более мощные, но интерес для поселенцев они представляли именно лишь как древность – настолько были дуплисты, бугристы и годились только для изготовления сувениров. И действительно, шкатулка из полутысячелетнего дуба в двадцать первом веке вполне могла быть продана на каком-нибудь аукционе за несколько тысяч долларов, но кому она нужна в веке восемнадцатом?
Когда разведчики, исследовавшие болото, обнаружили эту рощу, было решено начать в ней заготовку ценной древесины, которая вскоре должна была понадобиться, так как готовые строительные материалы постепенно подходили к концу. С начала мая работу организовали вахтовым методом, бригадами по семь-восемь человек, сменяясь еженедельно и пробираясь к центру болота и обратно по временным гатям и еле заметным тропинкам, помеченным вешками. Дорога туда и обратно занимала практически весь световой день.
С течением времени в лагере остро встал вопрос о способах наказания провинившихся. И вскоре таких набралось около десяти человек. Шестов предложил лишать негодяев свободы на разные сроки с ограничением в еде и других благах цивилизации. Но тогда виновные выключались из трудового процесса на время своего заключения, а, отбыв наказание, ещё и требовали бы к себе повышенного медицинского внимания. Людей в лагере и так не хватало на все, даже самые первоочередные, проекты, и на планёрках у Маковея то и дело вспыхивали ссоры между начальниками создававшихся объектов чуть ли не из-за каждого подсобного рабочего, даже малолетнего, не говоря уже о специалистах. Порой Маковею приходилось вставать с места и становиться между конфликтующими сторонами, чтобы предотвратить рукопашную схватку. Зачастую, в этом случае не авторитет губернатора, не звания, а лишь его внушительные объёмы и рост мешали спорщикам достать друг друга физически.
Тогда было решено всех нарушающих общественный порядок включать в бригаду лесозаготовщиков за дальним болотом и только особо опасных для общества, буде таковые объявятся, изолировать в специально оборудованном вагоне на том же болоте, но на другом острове. Для охраны выходов с обоих островов посчитали достаточным сил одного из подвижных постов, курсирующих вокруг лагеря для бережения от местных жителей и разбойников.
Именно поэтому на остров с дубовой рощей и были под конвоем доставлены шестеро участников «бунта» вскоре после того, как их предводителю вышибли мозги на сцене городской эстрады.
Во время разбирательства, которое проводил начальник милиции Загоруйко и заместитель губернатора Шестов, никто из них не был признан особо опасным, так как все они, не сговариваясь, показали, что идея смены власти исходила исключительно от покойного Волкова, они просто пошли за ним от скуки и оттого, что он прельщал их более комфортным существованием в будущем. Поскольку все покаялись и обещали более о перевороте не помышлять и народ не мутить, Шестов не стал настаивать на том, чтобы их запереть на год в тюремном вагоне, а согласился на ссылку на лесоразработки на полгода. Это мало чем отличалось от тюрьмы, но, всё же, это был не тесный багажный вагон, а питание было даже усиленным и более разнообразным. Двоих заговорщиков, путешествовавших в поезде с семьями, даже отпустили по домам, на поруки их жён и детей.
Кроме Александра Борисовича Гуменюка, 37-летнего загорелого красавца и любимца женщин, с двумя золотыми фиксами во рту, бывшего десантника, компанию покойничку составляли Фёдор Николаевич Борзыкин, долговязый брюнет средних лет, бывший экскаваторщик, туповатый, даже слегка дебильный субъект, и Владимир Анатольевич Ремизов по кличке «Везунчик», крупный мужчина с залысинами, бывший шофёр, никогда не унывающий и верящий в то, что ему лично обязательно когда-нибудь крупно повезёт. Еще трое – Селедцов, Кушнаренко и Кирпа – были, скорее, друзьями Борзыкина и Ремизова, к Волкову и его делам имели самое отдалённое отношение и попали под общую гребёнку только потому, что громче всех свистели и кричали, поддерживая выступление новоявленного вождя во время памятного собрания. Это были совсем молодые парни от 25 до 30 лет, и Шестов решил, что профилактика усиленной трудотерапией пойдёт им только на пользу. Нормы выработки «осуждённым» определили повышенные, чтоб служба мёдом не казалась, раз в две недели их проверяли, доставляли продукты, чистое бельё и медикаменты.
Через месяц после заточения Борзыкина и Ремизова после работы отозвал в сторону Гуменюк:
– Пошли, отойдём, поговорить надо!
Гуменюк был значительно крепче физически своих товарищей, а несколько наколок на его теле, хоть и были непонятными для окружающих, внушали к нему почтительное уважение, поэтому среди островитян считался безоговорочным лидером.
– Ты чего, Сань, случилось что? – спросил Ремизов, заметив озабоченность на лице Гуменюка.
– Случилось! На, читай! – и протянул записку, написанную от руки печатными буквами. – Сегодня учётчик передал, в обед.
Конверт, на котором было крупно выведено «ГУМЕНЮКУ», Александр Борисович друзьям не показал, так как, подумав, решил, что есть смысл напугать каждого из них. В записке было написано: «Вас считают главным сообщником Волкова и хотят уничтожить. Если сможете – бегите. Друг».
Ремизов несколько раз прочитал записку, повертел её, понюхал и передал Борзыкину. Тот долго вчитывался в текст, силясь понять, о чём в нём говорится, наконец, вернул записку Гуменюку и спросил:
– Это кому, мне? А кто писал?
– А чёрт его знает, кому! Может, и тебе. Ты же сидел?
У Борзыкина глаза сделались круглые, зрачки забегали в разные стороны, а на лбу выступила испарина.
– Ну и что? Ну и что?.. Это же ни о чём не говорит… Я за неосторожность сидел… Два года всего дали, да… А через полтора выпустили. Это ни о чём не говорит…
– Какая разница, за что ты сидел? Мужика жизни лишил? Лишил!
– Так я ж по неосторожности… Нечаянно получилось, и суд признал… И вообще, кто сказал, что я главный у Волкова?!..
– Да! – подхватил Ремизов. – Записка-то кому адресована? На конверте адрес был? Конверт где?
– Да в том-то и дело, что не было конверта! – Гуменюк зло сплюнул себе под ноги. – Учётчик мне сунул пачку «Примы» так, чтобы милиционер не видел, когда мы штабеля замеряли. Мол, это вам от друзей. Я же не знал, что в пачке записка, а про сигареты так и подумал, что – на всех! Когда б я его ещё спрашивал, если он всё время с милиционером ходил! А пачка – вот она, я уже смотрел, на ней ничего не написано!
Гуменюк для убедительности вынул из нагрудного кармана новую пачку сигарет и отдал курящему Ремизову. Тот вынул одну сигарету, осмотрел пачку со всех сторон и вернул её Гуменюку.
– Да, нет ничего! А как же узнать, кому записка?
– Надо логически помыслить! – многозначительно сказал Гуменюк.
– Как это? – Борзыкин с интересом посмотрел на товарища.
– Кверху каком! Надо вычислить, на кого, в первую очередь, могли подумать…
– Да, – сказал Ремизов, – надо вычислить. А у тебя есть какие соображения?
– Да соображения-то есть…
– Ну?
– Вот те и ну!.. Выходит, что на всех троих могли подумать.
– Почему?
– Смотрите сами… Те трое – пацаны ещё. Так?
– Да, на них вряд ли…
– Остаёмся только мы. Из нас троих Фёдор сидел, так? А к бывшим зекам как относятся? Правильно – с подозрением! Выходит, он – первый кандидат.
– Это что же получается, – захныкал Борзыкин, – меня хотят, как Алексей Палыча? И концы – в болото?
– Второй кандидат, как я понимаю, это – ты, Вовчик! – уверенно продолжал Гуменюк. – Ты же почти всё время с Палычем чуть не под ручку ходил, и на работе всегда вместе, это все видели… Согласен?
– Вообще-то… – Ремизов почесал затылок. – Вообще-то – логично. А как насчёт тебя?
– Себя я тоже не выбрасываю! Хоть и в третью очередь, но на меня тоже могли подумать – я же, так сказать, тоже жизненную позицию имею… Хоть я никому, кроме Палыча, и не говорил, что тоже сидел, но Шестов такой проныра…
– Вот сука! – Ремизов вскочил с бревна, на котором сидел, подошёл к краю болота и сплюнул в воду. – Попадись он мне сейчас…
– Да ладно тебе! – Гуменюк был доволен реакцией своих друзей. – Что бы ты с ним сделал? Он из тебя одним ногтем кишки выпустит и даже не поморщится!
– Нет, ну как он Палыча, на глазах у всех, а?!.. Он же и с нами так же запросто может…
– Ну, Палыч, правду сказать, сам нарвался! Не терпелось ему в вожди выбиться, видишь ли!
Потерянно молчавший до сих пор Борзыкин на выдержал:
– Да хрен с ним, с Палычем! Нам-то что теперь делать?
– Линять надо, братва, вот что я вам скажу!
– Да ты что? – опешил Ремизов. – Как тут слиняешь? Ты на болото хоть раз ходил? Тут и пяти метров от тропинки не пройдешь – и «ау!». Был такой и кончился!..
– А зачем нам с неё сходить? Прямо по тропе и пойдём!
– А пост?
– А что пост? Там два человека всего! Мало того, что они два выхода с болота стерегут, так им ещё и по десять километров в обе стороны два раза в день протопать надо! В крайнем случае – снимем!
– Не-е! – испугался Ремизов. – Я на мокрое не пойду!
– Будем надеяться, что не дойдёт до этого. Да и не выгодно нам караульного убивать – быстро хватятся. А так, если дня через три-четыре уйдём, нас только через полторы недели искать начнут, да и то если обнаружат…
– Как же не обнаружат?
– А кто нас тут считает? Они, когда приходят, продукты сбрасывают, штабеля замеряют – и обратно, им ещё полдня через болото пилить! Я их встретил, проводил, вы в это время топорами стучите… А хлопцев мы уломаем: они пару раз тут бурную деятельность поизображают, а потом уже и донесут, как положено.
– А может, они с нами?.. – предложил Ремизов.
– Не-е, даже не стоит и разговор начинать, я уже забрасывал удочку – боятся! Да и бабы у них тут, у обоих…
– А оружие, еда?..
– Это конечно – пару автоматов бы с собой!.. А с едой вот что: свою долю заберём, за пару дней зайцев наловим, уток, накоптим мяса – недели на две хватит, а там…
– Вот именно, что там?
– Что, что… Сориентируемся! Пойдём к Москве – язык и до Киева доведет! – а там видно будет! Мы хоть тут с вами и не академики, но, всё ж, поумней нынешних грамотеев будем, найдём, что делать. Если повезёт – к царю или к кому-то из его приближённых проберёмся, свои услуги предложим. Если мы это сделаем раньше, чем Маковей – сами подумайте, кому больше почёта будет? А если нет – ну что ж… Заимеем баб деревеньку и будем их… помаленьку!
– Как же мы её заимеем, когда у нас ни денег нет, ни оружия?
– На этот счёт у меня тоже мысли есть! Если не получится с властями, можно будет организовать шайку из бродячих мужиков, а потом вернуться сюда, выкрасть несколько автоматов, патронов… Будут у нас и деньги, и бабы, и небо в алмазах! Ну как, решено?
Борзыкин замотал головой:
– Боязно что-то… Но делать нечего – надо ноги делать, пока в нас дырок не понаделали!
– А тут и думать нечего – всё равно уже в лагере нормальной жизни не будет, а уж про баб и говорить нечего – в последнюю очередь каких-нибудь коряг распределят! – спокойно сказал Ремизов. – Ясное дело – идём!
----------------------------------------------------------
Соотечественники! Если у вас хватило терпения дойти до этих строк, значит, вас чем-то заинтересовал мой опус. Это бодрит. Но если вы порекомендуете своим знакомым подписаться на мой канал, а они, вдруг, возьмут – да и подпишутся, то у меня появится стимул и далее складывать буквы в слова, слова – в предложения, и уже с их помощью материализовать свои мысли в средство для вашего времяпровождения. Подписывайтесь – и тогда узнаете, с чего всё началось! Подписался сам - подпиши товарища: ему без разницы, а мне приятно!