Аннотация: Выбор за тобой: вбивать две тысячи гвоздей каждый день или просто строить нечто хорошее.
*****
«Ни дня без гвоздя!»
Эта мысль крепко засела в голове Плотникова. Строить больше и лучше – вот, что он хотел. Вот, о чем он мечтал. Ну, или хотя бы просто больше. Да. Вполне хватило бы одного больше. Застроить своими творениями город и пригород. И область. И страну. Как Семен Королев. Как Агриппин Днепров. Чтобы заметили. Чтобы говорили. Чтобы любили и ненавидели. Но лучше любили, конечно. Лавры великого переработчика леса в деревянные постройки не давали Плотникову покоя. Кому-то хватало и заборчики да сарайчики с собачьими будками ставить, но только не ему.
«Забабахать бы деревянный небоскреб, чтоб из космоса видать!»
– Не выстоит! – критикуют критиканы.
Таким всегда лишь бы покритиковать, а сами и сортира деревенского не сколотили. Да что там! Молотка не держали в руке. Гвоздя не держали во рту, пачкая губы. Не вытаскивали заноз из ладоней. Не били метко по пальцу. Не били метко по пальцу повторно. Не орали на всю округу благим матом.
Плотников на это лишь вздыхал, закатив глаза, и продолжал лупасить по металлическим шляпкам.
– Ни шурупа, ни гвоздя! – поприветствовал Плотникова сосед.
– К черту! – махнул рукой Плотников, то ли ответив на поговорку, то ли отправив в путешествие соседа.
Иван Иваныч Столяров, сосед Плотникова, был старой закалки мастер. Никакой спешки. Никакой гонки. У него даже гвозди аккуратно лежали по размеру в специальной коробочке с магнитной подложкой. И он никогда не строил без четкого плана. Почти как Андрэй Берберов, на здания которого засматривался в детстве Плотников. Не вживую, конечно, лишь на блеклых фотокарточках. Андрэй Берберов был недосягаем. Он воплощал настоящий идеал. Но. Детство проходит. Зато приходит взрослая жизнь, а с ней и новые идеалы.
– Что? Не продумать, как следует, но схватиться за молоток? И что из этого выйдет? – негодовал Столяров. – Ерунда косая и кривая! Вот что! – и он указал инструментом на последнее строение Плотникова.
Иван Иваныч не унимался.
– Вот вспомни сам. Что у тебя простояло хотя бы полгода? А? То ветром сдует, то дождем размоет, то птичка сядет, а оно и развалится! Боюсь уже дышать в сторону того, что ты строишь. Вдруг еще на меня упадет?
Плотников злился. С одной стороны, Иван Иваныч был прав, и постройки рушились иногда даже сами собой.
– Только лес переводишь! – ворчал сосед.
Но ведь, с другой стороны, строили же Королев и Днепров.
«Раз они смогли, значит, и я смогу!» – решительно проговаривал всякий раз эту мантру Плотников.
Теперь заветное число в две тысячи гвоздей стало его манией. Тогда он встанет на одну ступень с ними, великими.
***
Строителей средней руки было много. Может, даже слишком. Таких же горячих и спешащих, как Плотников. Часто они объединялись в целые поселки, пестрящие яркими красками, резными вензелями на ставнях, кованой оградой и золотистыми пиками.
Названия улиц звучали столь же прекрасно, какими издали казались дома: Драконья, Невестовая, Ведьминская, Золушковая, Академская, Не-такая-как-всяковая, Этому-дам-этому-дам-этому-дамская, Недотроговская и, конечно же, Розовосоплевская.
Но упаси вас Лу Бань облокотиться на ту самую кованую оградку. Прогнила до трухи! Не советую подходить и вплотную к домам. Черная плесень, пробивающаяся сквозь краску, спорами проникает всюду и поражает всё, до чего может дотянуться. Говорят, поражает она даже мозги смотрящих на эти покрытые изнутри гнилью дома. Каждый, кто побывал однажды в таком поселке, после мог лишь бормотать нечто бессвязное, капая слюной на землю.
«Хааааатшууууу ышоооо», «хде прадалжэние паселка?», «я так пирижуваю за гэгэ» и прочее, и прочее. Всего и не упомнить. Я и тот еле удержался, но я ведь крепок духом. А вы?
***
Семен Королев сидел в кожаном кресле и разглядывал свой молоток. Сбитый металл еще поблескивал на свету. Потертая рукоять еще пахла деревом, п’отом и смолой. Семен провел рукоятью перед носом и глубоко вдохнул, прикрывая глаза. Теплой волной окатывали его воспоминания о первой постройке еще в школе, о том, как в ранней молодости хватался за следующий дом, лишь успев закончить предыдущий, о том, как замахнулся на огромный молл.
– Мистер Королев!
Семен вздрогнул и перевел взгляд на вошедшего.
– Мистер Королев, мы почти закончили первый этаж. Покажите, что строить дальше.
Семен встал, подошел к стене, набрал комбинацию, которую уже стал забывать, и дернул ручку сейфа. Молоток исчез в глубине, прямо за ранними эскизами беседок и крылечек. Тяжелая дверца сейфа закрылась. Кто знает, может, в этот раз навсегда.
Королев любил хвалиться, что вбивает в день по две тысячи гвоздей. Две тысячи. Настоящий гвоздомет в человеческий рост.
Да, это вызывало зависть одних и расстройство других, он знал. Но лишь еще сильнее подогревал внимание к своей персоне.
Семен вышел на улицу. Строительная бригада трудилась в поте лица. Нет, Семен и сам бы мог, конечно, но каждый дом – деньги. Больше домов – больше денег. Да и кто ж захочет всю жизнь махать молотком? Только идиот.
А таким, как Плотников, доверчивым и целеустремленным, Семен просто говорил: «Ни дня без гвоздя!»
***
Плотников заметно похудел.
– Ты не заболел ли, часом? – беспокоился сосед.
– Уже пять сотен!
– Что пять сотен? Пять сотен чего?
Плотников лишь улыбнулся одним уголком рта и вбил очередной гвоздь.
– Пятьсот один, – пробормотал он.
– Слушай, – сосед подошел поближе, – я что хотел. Мне тут рассказали, – Столяров опустил глаза. – Берберов умер. Я знаю, что тебе это важно.
Плотников уронил молоток.
– Как?
– В своем доме. В том самом, который он построил когда-то сам для себя. Помнишь, небольшой уютный домик.
Плотников мрачно молчал. Всё, что он бережно хранил, его светлые воспоминания, его детство – всё умерло вместе с Андрэем.
Иван Иваныч положил руку на плечо Плотникова.
– Но дома его, построенные десятилетия назад, стоят, почти как новые. Они до сих пор в моей голове. Понимаешь?
Плотников дернул плечом, вырвав его из руки соседа.
– Умер и умер, – выдавил он вдруг. – Он умер, Королев жив. Теперь Королев мой идеал.
– Ты с ума сошел?
– Королев вбивает по две тысячи гвоздей в день! Он настоящий строитель!
– Да в его домах крыши текут, ветер по полу гуляет. Туалеты совмещены с кухнями. Никакой логики! Никакого уюта!
– Это не имеет значения, если его дома покупают, – упирался Плотников.
Иван Иваныч вздохнул.
– Никто не может вбивать каждый день две тысячи гвоздей. Руки же отсохнут! Ему точно кто-то помогает.
– Нет! Я не верю. Ты глуп! Он великий строитель! И он пришел к этому упорством!
– Из ста гвоздей один всегда вкривь пойдет. Ему просто повезло, – спокойно сказал Столяров. – Нет никакого верного пути, по которому нужно слепо следовать. Пойми.
Глаза Плотникова засверкали, и он, толкнув Иван Иваныча, ушел прочь.
***
Жилистая рука взяла гвоздь.
Уверенными движениями стальная головка била по шляпке. Сухие, потрескавшиеся губы бормотали числа.
– Тысяча.
Двор вокруг дома погряз в завалах досок и полуготовых конструкций неясного предназначения. Казалось, что некоторые из них хозяин и вовсе не собирался соединять. Так они и лежали, испещренные гвоздями, будто здесь жил не строитель, а йог.
– Полторы.
Мышцы не знали отдыха и монотонно делали свое дело. Путь, который наметил себе строитель, был преодолим. Он уже знал это. Вот-вот и откроется новое дыхание. Еще рывок. Еще гвоздь. Еще, и скоро этот путь закончится.
– Тысяча... девятьсот... девяносто... девять.
Глаза округлились, сердце бешено застучало.
«Вот оно! Последний! – вертелось в голове. – Еще один, и я стану великим!»
Плотников огляделся, но... свободного места в досках уже не было. Вообще нигде, до чего он мог бы дотянуться. На ярком солнце шляпки гвоздей слепили и оттого еще больше мешали найти хоть что-то.
– Ничего, – бормотал Плотников, успокаивая себя, – ничего. Один гвоздь я найду, куда вбить. Я найду...
Он на мгновение задумался, и вдруг его лицо озарило.
Обезумевший Плотников раскосо улыбался, держа двухтысячный гвоздь в левой руке, а уставший молоток в правой.
– Ни дня без гвоздя! – надрывно крикнул он, что есть мочи, что даже сосед испугался.
А после приставил гвоздь острием ко лбу и уверенно вбил последнее в своей жизни.