Люди пахнут хорошо. По-разному, но в целом хорошо. Человек из лавки пахнет сдобным тестом и мукой. Человек в грязной спецовке пахнет по`том и надеждами на будущее. От маленьких людей исходит аромат молока и печенья. Но больше всего мне нравится, как пахнет одна одинокая старушка, миссис Эйнсам: всегда чем-то вкусным, что приносит для меня и других таких же потеряшек. А еще она пахнет заботой. И этот запах я могу учуять и из соседнего двора. Так уж работает мой нос.
Как я оказался здесь, не столь важно. К сожалению или к счастью, я этого не помню. Видимо, я был совсем еще мал, чтобы что-то понимать. Чтобы осознавать, кто я и для чего живу. Но теперь я знаю. Я чувствую это.
И вот я чувствую, что она вышла из своего старенького домика, и несусь к ней со всех ног.
– Здравствуйте, миссис Эйнсам! – кричу я ей еще издалека, что есть мочи.
– Здравствуй, Арти! – отвечает она мне с улыбкой. – Соскучился?
– Соскучился! Соскучился! – радостно прыгаю я вокруг нее.
– А я тебе вкусненькое принесла, – она копается в затертом пакете и что-то достает. – Вот, держи!
И я начинаю жадно уплетать принесенное.
Эта картина повторялась после каждого восхода солнца. Иногда миссис Эйнсам спрашивала, где тот или другой потеряшка. Но ответ мой ей был не нужен. Вообще мне казалось, что она и так всё знала, поэтому просто рассказывала мне что-нибудь, а я хоть и старался слушать, но не мог всё запомнить. Дурацкие висячие уши. Думаю, именно в них была причина моей невнимательности.
Помню, что дети ее, повзрослев, давным-давно уехали, оставив наедине со своими мыслями. Помню, что работала она всю свою жизнь кем-то, кто заботился о других. Вот и теперь она по привычке заботилась обо мне. Мне кажется, в этом она находила свою радость, как я находил радость в ароматной сосиске, сочащейся жиром.
– Знаешь, Арти, хорошо, что ты есть, – сказала она мне однажды.
И я внимательно посмотрел на нее.
– Спасибо тебе, – продолжила старушка.
Я не понимал, за что она меня благодарит. Сосиски-то были ее. Миссис Эйнсам положила свою руку на мою кудрявую голову и стала поглаживать.
Кстати! Ведь именно она так назвала меня – Арти. Сам-то я себя никак не называл. Это мне было без надобности. Раньше мне просто говорили «пшел отсюда» и давали пинком под зад. И я скуля уносился прочь. А она первая, да и, честно говоря, одна из немногих, кто повел себя иначе.
***
Да, мы называли себя потеряшками. Хотя, если положить лапу на сердце, мы были не потеряшки, а самые настоящие брошенки. Признайтесь, быть покинутым – а значит, и преданным – очень обидно. Звание потеряшки же давало надежду, что раз нас потеряли, то когда-нибудь обязательно найдут. Пусть это будут другие, но они найдут.
Скажете, глупо? Может быть. Но такова уж жизнь: она строится на глупостях.
И так бы наше потерянное существование и текло от пинка к сосиске. Но однажды к нам во двор пришел он – Большой П, как называла его миссис Эйнсам, или просто БП. Что там было в этом П, я не знал. Может, просто «парень» или какое другое слово. Может, даже грубое и непристойное.
Хотя, как по мне, его стоило называть Жуткий, Огромный, Агрессивный П. Во всяком случае, слово, состоящее из этих букв ему явно подходило больше.
Нормального – человечьего – имени у него не было, поэтому он взял себе его сам – Аарр. Или же так его назвали отец и мать. И было что-то в этом имени грозное и свирепое, что скрывалось глубоко внутри.
Людей он сторонился. То ли недолюбливал, то ли откровенно ненавидел. На их приближение только рычал и скалился, но и желающих приблизиться было крайне мало. Даже Эйнсам, любящая потеряшек всем сердцем, явно опасалась его.
– Не дружи с этим БП, – говорила она мне. – Чувствую, будет с ним беда.
Да я и не собирался, миссис Эйнсам! Даю хвост на отсечение! Но как-то раз БП сам подошел ко мне. Холодок пробежал у меня по спине, и я сжался в комок шерсти.
– Ты! Как тебя? – спросил он басом.
– Меня? – я огляделся по сторонам.
– Тебя, пискля. Имя твое как?
– Ар... Арти.
– Что это? Что это за имя? – он оскалился и рыкнул. – Это рррабское имя! Тебе дала его та старруха, да? Возле которрой ты вечно ошиваешься.
Он обошел меня кругом.
– Аррррти, – рычал он, – нет. Мы не будем их рррабами. Аррти... Так не могут звать того, кто рродился на воле! Я дам тебе дррругое имя.
Он глянул на меня сверху вниз.
– У тебя есть особенность, пискля? – он снова недовольно рыкнул. – Хотя какие у такого могут быть особенности.
Он еще сильнее помрачнел.
– Теперрь ты – Тяв, – отрезал БП, – как звучит твой никчемный лай. Не благодарри.
Моего друга по несчастью, Джеки, маленького, вертлявого потеряшку, он и вовсе обозвал Иивом. Знаете, этот звук «иив» больше походил на нечто среднее между икотой и попыткой щенка первый раз залаять. Да, кстати, я совсем забыл вам рассказать, что у меня был друг. Он был совсем хилый, хотя, возможно, таким его и задумала природа или некий другой создатель. Бывало, в разгар ненастья, когда холодные капли с неба больно щелкали по носу, мы прятались под лестницей какого-нибудь дома и там, бок о бок, смотрели на взрывы брызг на поверхности луж, трясясь и еще больше прижимаясь во время раскатов грома. Если бы я точно не знал обратное, я бы думал, что Джеки – мой брат.
По-братски мы делили всё, что нам доставалось: сосиски Эйнсам и пинки остальных. Больше делить нам было нечего.
– О чем ты мечтаешь? – спросил я однажды у него.
– О большой-пребольшой сосиске, которую мы все могли бы жевать неделю, не меньше! – Джеки зажмурился от приятного предчувствия. – А ты о чем?
– А я мечтаю стать одним из них, – кивнул я в сторону проходящих людей. – Только тссс! Никому не говори. Это мой секрет.
***
Шло время. БП, словно звезда, притягивающая планеты, собирал вокруг себя всё больше и больше потеряшек, каждому давая новое прозвище. Перемалывал и переламывал их натуры вместе с их старыми именами. Так Айки и Рексы становились Авами и Ррыками. Парочку потеряшек покрупнее он держал поближе к себе, остальные же выполняли его мелкие распоряжения, а еще были его ушами и глазами. Так все мы волей-неволей становились частью одной банды, спутниками системы Аарр. Только кто-то был в ее центре, кто-то, как Джеки, летал на ее задворках, а кто-то, как я, мог вот-вот быть поглощенным жуткой и неведомой силой.
Не знаю почему, но Джеки – хотя теперь он и меня просил звать его Иивом – с радостью выполнял команды БП.
– Ты не понимаешь! – говорил он мне с горящими, словно у щенка, глазами. – Раньше мы были каждый по себе. Нас любой мог обидеть, пнуть. А теперь?
– Что теперь? – спросил я.
– А теперь мы вместе! Мы единое целое! Мы – команда!
– И для чего всё это?
– Как для чего? – удивился Джеки. – Чтобы они нас боялись!
– Они?
– Они! – он рыкнул в сторону проходящего человека, который лишь ухмыльнулся, глянув на пискляво рычащее, тщедушное тельце.
– Но ведь они нас кормят... некоторые из них... – пытался возразить я.
– Нет! – вдруг оскалился Иив. – Мы сами будем решать, когда и сколько нам есть! Мы стали сильнее их!
***
Отчетливо помню тот день. В воздухе словно взвыла тысячью голосов волчья стая. Люди заметались от дома к дому, бежали куда-то с увесистыми тюками, таща за собой хныкающих человечков. Другие садились в блестящие коробки на колесах, которые с ревом уносились прочь. Потеряшки же забились в щели и углы.
По-моему, солнце даже не успело сдвинуться по небу, а во дворе уже не было ни души. И только волчья стая где-то в вышине продолжала завывать на всю округу.
А я стремглав помчался к любимому старому домику, где жила Эйнсам.
– Ох-ох-ох, Арти, – залепетала старушка, – видишь, что творится? Да? Ой, что творится!
Она всплеснула руками.
– Что же теперь будет! Что с нами будет? – не унималась она.
А как по мне, стало только лучше. Свободнее, что ли. Уже и волчья стая замолкла, окончательно растворившись в воздухе. И наступила полная тишина. Миссис Эйнсам тоже замолчала.
Почему она не уехала, как остальные, осталась здесь? Видимо, ей, как и нам, некуда было бежать.
Она развернула кулек, который держала в руках, и аккуратно подала его мне. В нос ударил аромат жареного мяса.
– Вот и твои друзья, – вдруг улыбнулась Эйнсам, глядя вдаль поверх моей спины.
Я обернулся и увидел БП в окружении стаи. Да, из некогда разрозненных потеряшек Аарр создал настоящую стаю с иерархией и своими законами. Иив тоже был среди них.
Большой П посмотрел прямо мне в глаза и выставил клыки.
– Ну-ка цыц! – вдруг рявкнула Эйнсам. – Всем хватит! Иди сюда.
Она поманила рукой.
– Ну? Чего ты?
Аарр подтолкнул Иива вперед. Тот, семеня ножками, подошел к кульку и, резко выхватив его, побежал назад, к своим. Большой П тут же оттолкнул его и принялся жадно пожирать принесенное, рыча на любого, кто подойдет ближе. Другие просто стояли и ждали.
– Еще, – произнес Аарр, закончив.
Иив подбежал к Эйнсам и начал жалобно поскуливать. Старушка ойкнула и заторопилась в дом. Из дома стал доноситься грохот кухонной мебели и посуды, хлопанье дверок и лязганье ложек.
– Какие же вы голодные, – произнесла Эйнсам, спускаясь по лестнице с большим блюдом наперевес.
Она прошла по двору ближе к стае и поставила блюдо на землю. Свора окружила его и накинулась, будто на жертву.
Какое-то время слышно было лишь довольное чавканье и перерыкиванье. И вдруг снова наступила тишина.
– Еще, – прозвучал утробный голос Аарра, разнесшийся раскатом грома по двору.
Миссис Эйнсам охнула, прижав ладони к щекам, и заторопилась к дому. Стая приблизилась, окружила выход, оттеснив меня, и замерла в ожидании.
В этот раз старушки не было очень долго. Но она всё еще что-то делала: об этом говорил доходивший до наших ушей шум. Аарр ходил из стороны в сторону, скалясь и косясь то на дверь, то в мою сторону.
Знаете, потеряшкам нужно, чтобы их гладили. Так мы чувствуем любовь и заботу. А Большого П никто не гладил. Возможно, ни разу в его обозленной жизни. Может, потому он стал таким?
Наконец, дверь небольшого уютного домика отворилась, и Эйнсам вынесла кастрюльку, от которой шел ароматный пар.
– Вы только не обижайтесь, мои хорошие, – виновато заговорила она, – но это всё, что у меня осталось.
Старушка поставила кастрюльку перед всё еще голодной сворой на землю. Аарр наклонил голову.
– Осторожно! Горячо!
Аарр глянул на Эйнсам. Старушка умолкла. Помотав головой, Большой П выхватил из кастрюльки зубами кусок покрупнее и принялся яростно его разжевывать, активно двигая челюстями и широко открывая рот. Его примеру последовали другие.
Но кастрюлька была слишком мала и быстро опустела.
– Еще, – прорычал Аарр.
Старушка развела руками.
– Хорошие мои, у меня нет больше. Все запасы кончились. Я могу попробовать поискать в других домах, – пыталась оправдаться она.
Свора затихла. Напряжение и предчувствие чего-то страшного повисли в воздухе.
Аарр повернулся ко мне вполоборота, чтобы я точно слышал его и чтобы видеть мою реакцию.
– Как думаешь, если от нее так вкусно пахнет, может, и она сама вкусная?
Эйнсам стояла в недоумении, словно потерянная.
– Слышите, братья, – обратился Аарр к стае, – этот аррромат исходит от нее!
– Бегите, миссис Эйнсам! – вдруг закричал я. – Вставайте на четыре лапы, как все, и бегите! Сбрасывайте свои кожаные нахлобучки и бегите! Ну же!
Но старушка лишь грустно и растерянно улыбалась.
Стая окружила ее плотным кольцом. Миссис Эйнсам виновато села на ступеньку крыльца. Она положила руку рядом и стала водить по ступеньке, будто поглаживая ее.
Первым бросился Аарр. Следом кинулась свора. Эйнсам лишь успела закрыть лицо руками. И хоть мои уши способны услышать шорох в соседнем дворе, голоса ее я больше не слышал. Только жадное пережевыванье и гулкий хруст. Иив бегал вокруг, но всё никак не мог пробраться сквозь своих товарищей. Тогда он обернулся на меня и просто залаял. Нет, он ничего не говорил, это был лишь ничего не значащий, злобный псиный лай.
***
Да, я убежал. Виню ли я себя? Виню. Но до сих пор передо мной стоят глаза Аарра, в которых заплясали языки пламени, а следом один за одним пламя это объяло дома в нашем дворе. Не зря БП боялись: в нем действительно была неведомая сила.
Да, я убежал. Но им меня не настигнуть. Я прошел уже уйму дворов, таких же обгоревших, каким стал и наш. Видимо, Аарр побывал здесь прежде. И ни в одном из них я не встретил людей. Но я еще помню их запах. И пока у меня есть лапы, нос и уши, я буду искать, загляну в каждый уцелевший дом, чтобы сказать, что я не Тяв.
Меня зовут Арти!