Этюд № 43 (из 89)
Подопытные
Когда Орлов и Смолин после бани и ночи, полной невероятных впечатлений, всё-таки уснули, почти лишённые душевных и физических сил, Шестов с помощниками занялись санитарной и психологической обработкой их подчинённых.
С солдатами Шестого бомбардирского Его Величества полка работать оказалось проще, чем с их командирами. Вопросов они не задавали, а делали то, что им велели, причём, быстро и довольно ловко. Единственная загвоздка случилась в бане, где они ни в какую не соглашались выходить голышом в предбанник, где сидела Людмила, медицинская сестра, заменившая участвовавшего в ночном рейде единственного в городке медбрата. Пришлось будить бедолагу, чтобы тот провёл медосмотр и санитарную обработку «военнопленных». После помывки солдатам выдали новые трусы и майки, хлопчатобумажное обмундирование цвета «хаки», пехотную амуницию, в просторечии именуемую бойцами «лифчиками», и вещевые мешки с полным походным набором. Больше всего воинам понравились портянки и кирзовые сапоги, непонятно зачем возимые бывшими горбатовскими командирами в Чечню и обратно. Стричь пришлось только одного из них – проводника, который оказался жителем Кочетовки Филимоном, сыном старосты и личным врагом Потапа Куницина. Остальные были, хоть и неаккуратно, но коротко острижены – для ношения париков из выбеленной пакли, которые лежали в каждом ранце и издавали неприятный запах заплесневелой муки.
Проснулись бомбардирские поручики около полудня. Одевшись и приведя себя в порядок, они стали искать способ прицепить к своим офицерским ремням шпаги.
Услышав звон, из соседнего купе, постучавшись, вошёл дежуривший при них ополченец Дима Хрущёв, с перевязанной рукой и заспанными глазами; увидев, чем занимаются офицеры, он рассмеялся:
– Эй, господа поручики! У нас шпаги постоянно не носят, чтоб офицера от солдата отличить, и если вы с ними будете по лагерю ходить – не поймёт никто! А в этой форме – тем более. Вот – возьмите, Олег Михалыч передал для вас! – Хрущёв снял с крючка и протянул озадаченным военным два офицерских кортика в ножнах и с «парадными» ремешками. – Он сказал, что если совсем без холодного оружия нельзя, то лучше – вот с этим. На ваших ремнях и тренчики для них есть, как раз подойдёт. И красиво, и удобно! А для различий я вам звездочки прицепил на погоны, по три штуки. Ага, у нас так офицеров различают! Одна звездочка – младший лейтенант или прапорщик, по-вашему; две – подпоручик; три – поручик; четыре – капитан. Я, например, после института – лейтенант запаса, подпоручик, то есть.
Смолин принял от Хрущёва кортики, посмотрел на плечи Орлова, скосил глаза на свои, безразлично пожал плечами, передал один кортик товарищу, другой вынул из ножен и зацокал языком.
Орлов также вынул кортик, потрогал его кончик пальцем, провел по острому лезвию ногтем и покачал головой:
– Оно, конечно, супротив шпаги не попрёшь, однако ж – лучше, чем вовсе ничего!
Пристегнув ножны, поручик положил на них левую руку, встал перед зеркалом и осмотрел себя со всех сторон. Скривился, как будто ему на мозоль наступили. Надел кепку с длинным козырьком и чуть не сплюнул от отвращения к увиденному.
– А что, больше нечем голову накрыть? – спросил он ухмыляющегося Хрущёва.
– Ну, с этим вопросом – к шефу!
– А с тебя можно что-то спросить?
Хрущёв обиженно пожал мощными плечами:
– Та господи! Та что хотите!
– Ну, так отведи нас к нашим солдатам!
– Та запросто! Шеф, кажется, как раз туда и пошёл. Они в бане были, и сейчас, наверное, ещё там. Пойдём, проведу!
Когда они втроём вышли на просеку, чтобы кратчайшим путём выйти из жилого сектора к бане, от разъезда раздался приглушенный лесным массивом рёв танкового двигателя. Поручики остановились и настороженно посмотрели друг на друга, прислушиваясь.
Хрущёв, не слыша за собой их шагов, тоже остановился и обернулся удивлённо:
– Ну, чего вы там? Идём, уже немножко осталось! – Привыкший, он не обратил внимания на звук мотора, и сейчас не мог понять, что так насторожило его спутников.
Через минуту в трёхстах метрах справа от тропинки, по которой шли мужчины, из-за деревьев показался танковый тягач – танк без башни, буксирующий по невидимым в траве рельсам четыре платформы с кирпичом, строительными блоками, фермами. Тягач, чтобы не повредить полотно, двигался медленно по полностью зарытым в землю шпалам, пропуская рельсы между гусеницами.
Из-за высокой травы с того места, где стояла троица, ни полотна, ни гусениц, ни колес под вагонами не было видно, и поручики справедливо решили, что прямо на них, по воздуху плывет неведомое чудище, изрыгая из себя потрясающий землю рык и клубы чёрного и белого дыма. Ни слова не говоря, офицеры встали вдоль тропинки рядом, плечом к плечу, лицом к надвигающейся опасности, вырвали кортики из ножен и приготовились как можно дороже продать свои молодые жизни. Теперь им стало совершенно ясно, зачем у них отобрали шпаги и вручили эти детские ножички. Лица их побелели, причём лицо Орлова едва ли не было белее лица его молодого товарища, губы стали синими и дрожали, но об отступлении не могло быть и речи: ясно, что от такого монстра нигде не скроешься, а перед лицом этих странных, непонятных людей, устраивающих им испытание за испытанием, они никогда не покажут свои спины!
До Хрущёва дошло, почему поручики заняли боевую позицию. Он вернулся назад, встал перед ними, пытаясь заглянуть каждому в глаза, и растянул губы в широченной улыбке:
– Ребята, ну, ребята! Та расслабьтесь вы! Спрячьте ваши сабли, они вам не понадобятся. Это – машина. Слышали такое слово? Ма-ши-на! Самодвижущаяся карета. И управляет ею человек. Вот, смотрите!
Хрущёв повернулся и пошёл к рельсам. Когда поезд подошёл почти вплотную, он поднял руку, и тягач, пыхнув белым дымом и крякнув так, что у офицеров подогнулись колени, остановился и заглох. Стало тихо, и воздух наполнился запахами сгоревшего дизельного топлива, масла и раскалённого металла.
К вящему удивлению поручиков, из чрева застывшего монстра появился маленький улыбающийся человечек. Весь в чёрном, в чёрном шишковатом шлеме, он и сам был почти чёрным, только глаза и зубы блестели на лице, как светлячки на ночной тропинке. Ни дать, ни взять – чёрт из табакерки!
– О, Димка! Здорово! Ты чё тут делаешь? А чё у тебя с рукой? А ты где этих лейтенантов подхватил? Шестов учения проводит, что ли? «Партизан» призвал? Ха-ха-ха! А на меня там повестки нету? Я – старшина запаса; если что – всегда готов! Ага! – Говоря всё это и не давая и секунды Хрущёву на ответ, механик-водитель тягача Саша Кривошеев уселся над люком, упёрся ногами в его края, достал чёрными от масла пальцами пачку «Примы», мятую и затасканную, и протянул её Хрущёву. – Будешь? Бери – призовые! Ага, на той неделе вручили, как ударнику феодального труда. Ага! Просил «Беломору», да, говорят, весь раскурили, кончился. Ага! А лейтенанты твои курят?
Саша щелчком выбросил из пачки ровно одну сигарету, поймал её ртом, щёлкнул непонятно откуда появившейся зажигалкой, с наслаждением затянулся и стал выпускать из себя дым мелкими порциями. При этом кто угодно мог бы поклясться, что дым у него шёл не только изо рта и из носа, но и из глаз, и из ушей.
Думая, что столбняк, в котором застыли «лейтенанты», вызван именно этим фокусом, Саша обратился к ним:
– Хотите, научу? – не дождавшись ответа, он снова переключился на Хрущёва. – Слушай, чего они у тебя скромные такие? Ха, так это, вроде, и не наши… Ага! Ты где их взял?.. – Наконец он сбавил обороты и стал ждать ответа от Хрущёва.
Тот подошёл к тягачу и положил руку на горячую от солнца броню:
– Кончай балагурить, Саня! Люди первый раз в жизни технику видят, а ты со своим «змеем горынычем» к ним привязался! – и обернулся к поручикам. – Эй, Алексей Николаич, Юрий Данилыч! Идите сюда! Видите – он не кусается.
– Так это что – местные, что ли? – у Саши отвисла челюсть, и недокуренная сигарета повисла на нижней губе.
– Ну, можно так сказать… Знакомьтесь: поручик Орлов, поручик Смолин. А это, господа, наш Саня Кривошеев, штатный кучер этой кареты! Можете её пощупать; она совсем не страшная и никуда не поедет, пока Саня не захочет!
Орлов и Смолин, выйдя, наконец, из оцепенения, разом проглотили слюну и осторожно, не выпуская кортиков из рук, двинулись в обход чудища.
– Слу-ушай! – восторженно-недоверчиво протянул механик. – Они что, правда – поручики? Да ну! Дворяне? Первый раз живых дворян вижу! Ага!
– Один – точно дворянин, тот, что помоложе. А второй – вроде нет. Это я им звездочки нацепил, чтоб соответствовало… По-нашему – старший лейтенант, по-ихнему – поручик. Всё правильно. Тот, что постарше, Орлов – царя знает, под Нарвой был. Это солдаты его говорили, самого пока не спрашивал. А тот, что помладше, Смолин – первый год служит. До этого в Амстердаме, что ли, учился пушкарскому делу. Пороху ещё не нюхал, но парень боевой. Видишь – чуть ли не в полтора раза меньше меня, а когда я его брал, так мне в живот кулаком въехал, что мне белый свет в копеечку показался! Пришлось прямым правым в голову успокоить – вон, вишь, синяк какой!
– Так это он тебя в руку?..
– Та не-е… Это я сам. Его же пистолетом, сдуру… Ну, ладно, ты нас прокати метров двадцать, и мы дальше пойдём, пора… Господа поручики! Поднимайтесь наверх, держитесь: щас прокатимся чуток, раз уж познакомились с этим зверем; кучер разрешает! Та становитесь куда угодно, тут ничего не сломается! Санёк, трогай!
Едва взревел двигатель, офицеры, примостившиеся на полке над левой гусеницей, присели, схватились руками за бортик железного ящика, установленного над боевым отделением вместо башни, и закрыли глаза. Так они и ехали все двадцать метров, пока Саша, по команде Хрущёва, не остановился и не заглушил двигатель.
Первым на землю спрыгнул Хрущёв; он помахал призывно рукой офицерам и, когда те спрыгнули, сказал:
– Ладно, дальше пешком пойдём. Рано вам ещё на таких каретах разъезжать!
Уловив насмешку в его голосе, оба поручика стыдливо потупили взгляд, но тут же забыли о своём позоре. Тягач снова взревел мотором и так дёрнул с места, что от клацанья вагонных сцепок по лесу пошёл страшный грохот. Даже Хрущёв вздрогнул от неожиданности, а бравые поручики уселись на корточки и закрыли головы руками.
Оставшийся путь проделали в напряжённом молчании, не глядя друг на друга и не переговариваясь.
-------------------------------------------------------
Соотечественники! Если у вас хватило терпения дойти до этих строк, значит, вас чем-то заинтересовал мой опус. Это бодрит. Но если вы порекомендуете своим знакомым подписаться на мой канал, а они, вдруг, возьмут – да и подпишутся, то у меня появится стимул и далее складывать буквы в слова, слова – в предложения, и уже с их помощью материализовать свои мысли в средство для вашего времяпровождения. Подписывайтесь – и тогда узнаете, с чего всё началось! Подписался сам - подпиши товарища: ему без разницы, а мне приятно!