Гюль-ага был человеком любознательным, которого интересовало всё на свете! Оказавшись за стенами дворца, он быстро схватывал новые навыки, приспосабливался к незнакомым обстоятельствам и с радостью общался с окружающими. Он никогда не уставал задавать вопросы и с интересом наблюдал за реакцией и поведением людей во время общения.
Неудивительно, что он знал все городские новости. Не раз ему приходилось слышать, как кого-то излечили чудодейственные травы Мускаджи-хатун, или кому-то она предсказала счастливое замужество. Поэтому ага знал, что женщина живёт и здравствует и поныне.
Взяв свой экипаж, а у Гюля-аги был личный экипаж, он пригласил Ахмета, и они отправились по известному адресу.
Гюль-ага сел поближе к окошку, отдёрнул шторку и внимательно следил за дорогой. Наконец, он постучал в стенку кареты кучеру, и тот остановился.
- Это здесь, - сказал Гюль-ага, и они с Ахметом вышли из экипажа.
- Жди нас, - сказал ага вознице, и пошёл по тропинке к знакомому дому. Ничего здесь не изменилось с того памятного дня. Аккуратная дорожка, вымощенная галькой, невысокие ровно подрезанные кусты по краям, массивная дверь с резной ручкой.
Гюль-ага минуту постоял, огладил лицо рукой и постучал. Вздрогнув от немедленного “Войдите!”, он оглянулся на Ахмета, кивнул ему головой, приглашая за собой, и открыл дверь.
Просторную комнату заливал солнечный свет, щедро проникающий через окно. На стенах красовались те же гобелены с райскими птицами, букетики из разных трав, перевязанные разноцветными тесёмочками, на полу лежал тот же пурпурный ковёр. Но выглядело всё свежо и чисто, будто и не прошло столько лет.
Озираясь по сторонам, Гюль-ага, наконец, увидел женщину, сидящую на низком диване, застеленном атласным покрывалом с затейливой вышивкой. Это была его знакомая ворожея.
В нарядном изумрудного цвета платье с высоким воротом, в тон ему вуалью, положив руки на колени и выпрямившись, она восседала, словно ожидала гостей.
- Ну, здравствуй, ага, вот и свиделись, - спокойным голосом сказала она, с улыбкой взглянув на евнуха, которого тут же пронзила дрожь.
Затем женщина посмотрела на Ахмета, и глаза её наполнились слезами.
- Здравствуй, сынок, - тихо произнесла она одними губами, не мигая и не шевелясь.
Ахмет не отрывал глаз от красивой молодой женщины, которая назвала его сыном. Юноша растерянно оглянулся на Гюля-агу, словно желая услышать подтверждение, что это та, к которой они ехали.
Гюль-ага понял замешательство парня, он и сам удивился, что знахарка почти совсем не изменилась, лишь взгляд стал более взрослым, да слегка опустились уголки губ.
- Да, Ахмет, это Мускаджи-хатун, твоя мать, женщина, которая тебя родила, - промолвил Гюль-ага.
Сердце Ахмета сжалось. “Родила тебя…” – зазвенело у него в ушах, в голове, в душе. Он ещё раз посмотрел на неё, теперь уже внимательно разглядывая: полные слёз и боли глаза, побелевшие пальцы сцепленных с неимоверной силой рук, напряжение во всём облике. Далеко не безмятежно прожила эта женщина жизнь, подумалось ему.
Ахмет несмело сделал шаг навстречу женщине, потом ещё один, и ещё, и, наконец, подошёл к ней.
- Здравствуйте…матушка, - сказал он, затем склонился и поцеловал её руку.
Женщина вздрогнула, запрокинула голову, закрыла глаза, и по её щекам непрерывным потоком побежали струи слёз, падая тяжёлыми каплями на белокурую голову сына.
- Ну что Вы, матушка, успокойтесь, у меня всё хорошо. Все эти годы я был счастлив, у меня большая дружная семья, мама очень любит меня и заботится обо мне, - говорил Ахмет, растроганный слезами женщины, родившей его.
Мускаджи-хатун крепко ухватилась за его руку, словно боясь, что он уйдёт.
- Ахмет, сынок мой, я знаю, день и ночь я просила Всевышнего, чтобы послал тебе счастье. А я ведь всегда была рядом с тобой, хоть ты и не видел меня. Я радовалась твоим первым шагам, я утешала тебя, когда ты плакал, я помню твоё первое слово, на войне я отводила от тебя стрелы. А ещё я молилась за тех людей, кто любил и оберегал тебя. Да пошлёт им Всевышний вечное счастье! – держа за руку сына, говорила мать, смотрела на него и не могла наглядеться.
Сначала Ахмету было просто жаль эту женщину, по какой-то причине отказавшуюся от родного сына. Теперь у него появилось чувство, что он давно знаком с ней. Он уже когда-то видел этот беспокойный взгляд, кто-то уже когда-то сжимал так крепко его руку. Это был зов родной крови.
Гюль-ага, не выдержав такой душещипательной сцены, присел на край дивана, достал из кармана платок, приложил к глазам и безмолвно заплакал. Вдруг к нему на колени прыгнула кошка. Ага перестал плакать, вздрогнул и вскрикнул:
- Ай, что это? Мне плохо! Я умираю!
Кошка встала на задние лапы, передними упёрлась ему в грудь, стала ластиться и лизнула его в щёку.
- Ой, что это? Хатун, неси скорее какой-нибудь отвар, видишь, Азраил (ангел смерти) уже близок, своей шершавой рукой он коснулся меня! О, Аллах, помоги мне! – завопил он.
Услышав, как засмеялись Ахмет с матерью, Гюль-ага отнял платок и приоткрыл один глаз. Увидев прямо перед собой кошачью мордочку, он отшатнулся.
- О, Аллах, Аллах! Так это ты, Чернушка? Как же ты меня напугала! Так бы сразу и сказала, что это ты, а то я со страху чуть жизни не лишился, - плаксиво вздохнул он, одной рукой вытирая пот со лба, а другой поглаживая животное.
- Хатун, ты всё же приготовь мне отвар от нервов, не то я не успокоюсь, их будто гребешком чешут. Сердце прямо зашлось от переживаний да от страха, - попросил он знахарку.
- Сейчас, ага, потерпи, - сказала она с улыбкой, поднялась с дивана, взяла с полки кувшин, налила полстакана его содержимого и подала Гюлю-аге.
Тот принюхался, попробовал на язык и взглянул на ворожею.
- Не бойся, ага, здесь мята, чабрец и немного шишек хмеля, - успокоила она его.
- Хмель? – недоверчиво произнёс ага, - точно? Хорошо, выпью, - согласился он и жадно припал к кубку.
Курьёзное происшествие с Гюлем-агой разрядило обстановку.
- Ахмет, сынок, садись, я накормлю тебя, - засуетилась Мускажди-хатун, - у меня и плов готов, и суп чечевичный, и лепёшки с сыром, а хочешь, твоё любимое зерде (желе из риса) сделаю, я быстро?
- Хатун, ты прости, но нам надо ехать, - сказал Гюль-ага, - может, в следующий раз.
- Ехать? Но как же? Мы ещё не поговорили с Ахметом, я ещё не рассказала ему об отце, - растерянно проговорила хатун.
- Гюль-ага, и правда, я не узнал то, за чем приехал, - вмешался Ахмет.
- Я бы рад задержаться, но не могу, с минуты на минуту придёт новый товар, я обязательно должен быть на месте, - оправдывался ага, - а, может, я поеду, а позже пришлю за тобой экипаж, Ахмет?
Молодой человек хотел согласиться, но Мускаджи-хатун грустно посмотрела на сына и тихонько спросила:
- А, может, завтра, сынок? Может, ты останешься у меня до завтра?
В виноватом взгляде, в понуро опущенных плечах и поникшей голове угадывалась многолетняя глубина страданий женщины, выбившаяся из-под вуали серебряная прядь делала её взгляд удручённым.
- Хорошо, матушка, я согласен, - сказал Ахмет, широко раскрытыми глазами глядя на мать. – Гюль-ага, я остаюсь, пожалуйста, пришли экипаж завтра сюда…- помолчал он и продолжил, - после полудня.
Мускаджи-хатун вмиг повеселела, выпрямилась, и лицо её озарила счастливая улыбка.
- Гюль-ага, я сейчас соберу тебе трав, будешь их заваривать и пить два раза в день, и нервы твои станут как новенькие, - сказала она и быстро стала снимать подвешенные букетики.
Гюль-ага поблагодарил знахарку, пообещал прислать завтра экипаж в указанное время и вышел на улицу.
Мать с сыном поужинали и проговорили почти всю ночь.
Мускаджи рассказала Ахмету, как познакомилась с его отцом, как долго он болел, и она выходила его. Как быстро вспыхнуло между ними пламенное чувство, переросшее в безграничную любовь.
- А потом мой Густаво уехал, а перед отъездом амулет с шеи снял и говорит: “Это очень важная вещь, Мускаджи, это мой талисман, связывает он меня с моим родом. Возьми его и храни, теперь и ты со мной кровно связана, и дети наши, которые у нас родятся, будут его носить.” Молодая я была и, кроме любви, ни о чём не думала, поэтому и не спросила о его роде. Оказывается, вот оно что, очень знатным человеком был мой любимый. Ахмет, сынок, ты теперь продолжишь его род, и детки твои. Ты прости, но будет у меня к тебе просьба, - смущаясь, сказала женщина и замолчала, ожидая реакции сына.
- Слушаю Вас, матушка, говорите, конечно, я исполню её, - с готовностью ответил Ахмет.
- Я знаю, ты захочешь поехать на родину отца, отдать ему последние почести. Сынок, возьми меня с собой, пожалуйста. Я расскажу ему, как любила его все эти годы, повинюсь, что отдала тебя, но не бросила. И вырос ты, как и положено, в королевской семье, и стал умным и образованным. Там он меня услышит, и его душа успокоится, - сказала женщина.
- Обещаю, матушка, я возьму Вас, - твёрдо сказал Ахмет.
- Сынок, уж заря занимается, поспи немного, устал ты, - сказала мать, и Ахмет послушно улёгся на диван. Мускаджи укрыла его покрывалом, погладила по голове, и он тут же уснул крепким здоровым сном. Она ещё долго сидела рядом, гладя белокурые волосы сына, точно такие же, какие были у его отца.
Ближе к полудню Мускаджи горестно вздохнула и посмотрела на спящего сына, ей очень не хотелось его будить. Она встала и замерла, в волнении потирая руки. Но Ахмет открыл глаза и улыбнулся.
- Доброе утро, матушка, как же я хорошо спал! – сказал он, быстро поднялся, умылся и сел за стол, на котором уже стоял сытный завтрак.
- Сынок мой, храни тебя Аллах! Да будет твой путь лёгким! Ты не переживай, жизнь твоя будет благополучной и счастливой. Вот сейчас найдёшь Михримах, а там и твоё счастье не за горами, - сказала Мускаджи-хатун, провожая Ахмета.
- Да, матушка, верно, сейчас я поеду к Михримах, только искать мне её не надо, она дома или в Топкапы у Хюррем-султан, - ответил он, выходя на улицу.
Там его уже ждал экипаж, посланный Гюлем-агой.
- До встречи, матушка, берегите себя, - поклонился Ахмет и пошёл к карете.
- Сынок, передай от меня низкий поклон Ханым-хатун, скажи, что день и ночь молю Всевышнего о её здравии, - крикнула вдогонку Мускаджи.
- Обязательно передам, - ответил Ахмет, махнул рукой и велел вознице доставить его во дворец Рустема-паши.
Мускажди-хатун, проводив сына, вошла в комнату и подошла к кошечке, мирно спавшей на диване, откуда недавно встал Ахмет. Женщина погладила её и сказала:” Придётся тебе, милая, вновь отправиться в путь. Обещаю, что это будет твоё последнее задание.”
Кошка встала, потянулась передними лапками, выгнув спинку, мяукнула, спрыгнула с дивана и мягко ступая чёрными лапами по красному ковру, направилась к двери.
Ещё из окна кареты Ахмет увидел оживлённое движение стражников возле ворот дворца Рустема-паши. Он соскочил с подножки остановившегося экипажа и бросился в дом. В коридоре ему встретилась заплаканная Эвда-хатун.
- Эвда-хатун, что случилось? – встревожено спросил служанку Ахмет.
- Ох, Эфенди, такое горе, Михримах-султан похитили, - всхлипнула она.
- Что-о? – изумлённо вскинул брови Ахмет. Тут же ему вспомнились слова матери-вещуньи “Ты найдёшь Михримах…”, и он побледнел.
– Рустем-паша у себя?
- Да, он заперся в кабинете, только к маленькой султанше выходит, - ответила служанка.
Ахмет поспешил к кабинету Рустема-паши и постучал в дверь.
- Войди, - услышал он глухой голос, донёсшийся из-за двери.
Ахмет вошёл и увидел Рустема, сидящего сгорбившись за столом, сердито сверкнувшего на вошедшего взглядом.
- Рустем-паша, я всё знаю. Я приехал в экипаже, моя лошадь осталась в Топкапы, позвольте взять лошадь в Вашей конюшне. Я отправляюсь на поиски Михримах, - отчеканил он.
Рустем внимательно посмотрел на него тяжёлым, полным страдания, взглядом и ответил:
- Да, бери, конечно.
Ахмет поблагодарил пашу и хотел выйти, но Рустем-паша вдруг затрясся от ярости, нервы его не выдержали. Не в силах скрыть отчаяние, он вскрикнул с мольбой:
- Найди её, Ахмет!
- Я найду её, Рустем-паша, обещаю, и привезу домой, - ответил юноша и быстро пошёл к конюшне.