4.
Сила тяжести – десять. Плюс двадцать семь градусов: кузница.
Всё просто. Работа – это еда. Еда для того, чтобы были силы работать. Цикл пока…
По ту сторону принципиально так же. Это общее. Разница в условиях, в комфорте. Деньги здесь все-таки есть. Монеты. Чеканка. Медь, серебро. Говорят, даже золото. Значит, есть эмиссионный центр и какая-то иерархия. Однако в основном бытует прямой товарообмен, а это один из признаков слабости власти.
Девяносто децибел – «бум», семьдесят – «там-там».
Раскалённый добела металл. Женя бьёт уверенно. Он знает, как и где ударить. Он видит то, что должно получиться из заготовки.
– Поверни.
Выходит у Эвана не слишком хорошо. Клещи большие, неудобные.
«Бум, там-там», «бум, там-там».
– Эту в воду. Бери следующую.
– Ты давно здесь? Ты ведь тоже оттуда, да? – спросил Эван.
– Давно.
«Бум, там-там», «бум, там-там».
– Как ты тут оказался?
– Пешком.
«Бум, там-там», «бум, там-там».
– Я серьезно…
«Бум, там-там», «бум, там-там».
– И я серьёзно. Работа у меня такая. Командировка. Долгосрочная.
«Бум, там-там», «бум, там-там».
– А как же ловушки?
– Вот ты о чем! – Женя бросил молот в ведро с водой, снял рукавицы. – Так же, как и ты – по воздуху. Только на дроне. Едва шею себе не свернул. Двигатель вырубился: резонанс движки разносит в хлам за пару минут. Упал. Удачно. Почти. Ногу ушиб. Дальше пешком. И немного ползком.
– А сумки? Они же новые. Они ведь оттуда.
– Да ты, пацан, крут! – хмыкнул кузнец.
– Я вундеркинд, – сказал Эван. – Возвращался домой с сессии в универе.
– Отец мой был вундеркиндом. Говорит, намучился он в свое время с этим даром. Или проклятием, как думаешь?
– Второе.
– Я и сам не лаптем щи хлебаю! Золотой медалист, как-никак. А ты… Будь ты хоть семи пядей во лбу, тебе не выйти отсюда, – ответил Женя. – Пока, во всяком случае.
Это целый огромный мир. Людей много, десятки или даже сотни поселений. До моря, например, «две недели обозом». До Великой реки – неделя. Большие расстояния измеряют временем гужевой повозки в пути. Это впечатляет гораздо сильнее, нежели привычные цифры метрической системы.
Эван все же сходил к кордону.
Женя похлопал по плечу:
– Вольному воля.
Напомнил о тошноте:
– Сразу назад. Не лезь на рожон.
Это недалеко от места крушения. Чуть выше по склону: сто шестьдесят шагов.
Страх не связан с мыслями. Он сам по себе.
Дальше скалы. Надвигались, нависали. Заслоняли небо. Падали.
Не хватало воздуха. Стало жарко, душно.
Голова раскалывалась. Острая боль. Что-то случилось со зрением: видно, как сквозь стеклянную трубу. По сторонам камни. Повсюду. Медленно отплывали от насиженных мест и мгновенно возвращались…
Сила тяжести – шестьдесят: руки не поднять.
– Твою ж мать!.. Мудак ты, а не вундеркинд!
Если бы Женя не решил подстраховать, то… конец цикла.
Нахлестал по щекам. Больно. Руки кузнеца в этом плане мало от молота отличаются.
Мир угасал и снова вспыхивал, уплывал, возвращался, бестолково болтался на привязанных к глазам нитках. Пел Кантри-Джек. Пахло Ксенией: «Оурнайт».
Лошадь едва плелась. Фыркала. Ноги висели. Руки тоже. По разные стороны седла. Растрясло. Стошнило.
Вундеркинд. Все не как у нормальных людей. Даже тошнота не до, а после.
Сила тяжести – десять. Солнечно. Сосульки. Капель.
Тётка Сима напекла целую башню блинов: тридцать сантиметров.
Достала из сундука красивый платок и цветные ленты. У двери обернулась, сказала:
– Лопай, Ваня, лопай! Ровняй морду с попой. Масленица пришла!
Ваня – это Эван. Он не против. Тем более что по документам он как раз и есть Иван Евгеньевич Калинин. Это из-за бабушкиных причуд он стал Эваном. Привык. Да она и сама Сюзанна, а не Сьюзен Калинин: с ударением на первом слоге. За этот «кал», который не смущал бабушку, Эван возненавидел Сьюзен. Она злилась, когда внук в отместку называл её Сюзанной. Ксения смерилась, но не сразу. В конце концов, она же решилась ослушаться свою властную мать и записать Эвана Иваном. Наверняка, Сьюзен тогда закатила ей истерику в пару сотен децибел. Эван радовался, что по малолетству не мог этого помнить.
Кузнец иногда крестился, обернувшись к дому с дощатым куполом, но и чёрта тоже поминал. Говорил, что нужно иногда, что профессия такая. Часто поминал Ксению, как мать Эвана, когда по вине последнего окалина за фартук или в рукавицу залетала.
Кто такая Масленица, куда и зачем она пришла, Эван понятия не имел, но блины «лопал» с удовольствием. Макал в мёд, подпихивал в рот пальцами, запивал молоком. Было очень вкусно. И почему-то радостно.
По Цельсию минус… немного. Селяне устроили катания на санях: тенькали бубенцы, радовались, смеялись люди.
Посреди улицы поставили столб. Высокий: метров шесть. На верхушку подвесили пару новеньких сапог. За ними полез Тит. Его подбадривали. Ему подсказывали. Над ним потешались: карабкался он почти голышом – в одних семейных трусах, которые охотнее скользили вниз по телу, нежели вверх по столбу. Пришлось Титу сползать с полпути, дабы не светить голой задницей. Не сдюжил.
Колян оказался шустрее и удачливее. Немного. Сапоги оказались не по размеру: велики.
– Из больших не выскочишь! – сказали соседи.
– И не выскачу! И не дождётесь! – ответил Колян радостно и огорченно. И невозможно было ни взвесить, ни обмерить – какое из чувств имело тогда над ним превосходство.
Чуть поодаль женщины в пёстрых шалях, в веночках из лент водили хороводы.
Вдруг зазвенели струны, взвыла аккордами гитара, хриплый баритон надрывно затянул:
– Пропадаю. Исчезаю. Растворяюсь без остатка. Семь оков с души срываю. Улетаю без оглядки. В гости к богу путь недолог. Небеса. Они же рядом! Вот уже откинут полог. Улетаю. У-улет-таю!..
Эван вздрогнул. Не важно, что песня другая. Интонации, скрип струн и стиль были очень похожими. Никаких сомнений. Кантри-Джек – это он, кузнец Женя, Евгений!
Эван слушал, раскрыв рот. Как поступить, он не знал. Джек всего лишь бард. Нет никаких причин подозревать его в отцовстве. Кроме имени и непонятной любви Ксении к единственной его песне. А отчество Эвану Ксения могла просто придумать.
Откуда-то прилетел комок снега. Прямо в затылок Эвану. Не сказать, что больно, но чувствительно. Посыпалось за шиворот, потекло по спине – мокрое, холодное. Эван оглянулся. Девчонка, лет десяти, хохоча, ринулась наутёк. Ей в спину посыпались снежки – один, два, три, четыре. Эвану снова досталось. Теперь в щеку справа. Бросала тётка Сима. Не сильно. Да и комок не тугой.
Но что это означало? Сумасшествие какое-то!
Снежная баталия быстро затянула всех. Кидались и стар, и млад. И Эван не сдержался. Это был какой-то необъяснимый кураж. И это оказалось очень весело. Летело отовсюду, перепадало каждому. Кузнец продолжал петь, но и ему снежком сбили шапку. Он только усмехнулся и снова затянул:
– А за горою, там, ещё гора. Меж нами пропасть, ей не видно дна. Но надо как-то навести мосты. Ведь мне ночами снишься ты…
А после они отправились на пригорок, к кузнице. Впереди несли соломенное чучело, наряженное в женское платье. Кричали, что зиму надо сжечь. Эван шёл вместе со всеми. И тоже кричал. А на душе было легко и радостно. Пожалуй, впервые после катастрофы. Или даже…
Продолжение следует...
Ранее:
За перевалом-1
Автор: Емша
Источник: https://litbes.com/za-perevalom/
Больше хороших рассказов здесь: https://litbes.com/
Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал. Ждем авторов и читателей в нашей Беседке.
#проза #рассказ @litbes #литературная беседка #дом #сын #дерево #главные ценности жизни #мир #жизнь Героическая фантастика Антиутопия