Никогда не считайте счастливцем того, кто зависит от счастья!
Если он радуется пришедшему извне, то выбирает хрупкую опору: пришлая радость уйдет. Только рожденное из самого себя надежно и прочно, оно растет и остается с нами до конца; а прочее, чем восхищается толпа, – это благо на день.
– Так что же, невозможно ни пользоваться им, ни наслаждаться? Можно, кто спорит? – но так, чтобы оно зависело от нас, а не мы от него.
Все причастное фортуне и плодоносно, и приятно, если владеющий им владеет и собою, не попав под власть своего достояния. Поэтому, ошибаются полагающие, будто фортуна может послать нам хоть что-нибудь хорошее или дурное: от нее – только поводы ко благу или ко злу, начала тех вещей, которым мы сами даем хороший или дурной исход. Ведь Душа сильнее фортуны: это она ведет все туда или сюда, она делает свою жизнь блаженной или несчастной.
Душа дурная все оборачивает к худшему, даже то, что приходит под видом наилучшего.
Душа прямая и чуждая порчи исправляет зловредность фортуны и знанием смягчает с трудом переносимые тяготы; все приятное она встречает скромно и с благодарностью, все неприятное – мужественно и со стойкостью. Пусть человек будет разумным, пусть все делает по зрелом размышление, пусть не берется ни за что непосильное.
– Не получит он этого полного, избавленного от всех угроз блага, если не будет заведомо спокоен перед неведомым.
Взгляните пристально хоть на других (ведь о чужом мы судим свободнее), хоть на себя, отбросив пристрастие, – и Вы почувствуете и признаете: ни одна из этих желанных и высоко ценимых вещей не будет на пользу, если Вы не вооружишься против непостоянства случая и всего того, что от случая зависит, если среди утрат не будете повторять часто и не сетуя: «Боги иначе судили».
Или даже – чтобы мне сделать этот стих еще мужественнее и справедливее, чтобы мы могли лучше поддержать им Душу, – твердить можно каждый раз, когда что-нибудь произойдет вопреки нашим ожиданиям: «Боги лучше судили». Кто так настроен, с тем ничего не случится. А настроится так только тот, кто задумается об изменчивости человеческих дел прежде, чем почувствует ее силу, кто, имея и детей, и жену, и богатство, знает, что все это не будет непременно и всегда при нем, и не станет несчастным, если перестанет ими владеть. Всегда в смятении Душа, что тревожится за будущее, и до всех несчастий несчастен тот, кто заботится, чтобы все, чем он наслаждается, до конца осталось при нем. Ни на час он не будет спокоен и в ожидании будущего потеряет нынешнее, чем мог бы наслаждаться. Ведь что жалеть о потерянной вещи, что бояться ее потерять одно и то же.
Что страшно, то старайтесь отклонить; что рассудок может предвидеть, то старайтесь предвидеть; что грозит Вам ударом, старайтесь заметить и предотвратить, прежде чем оно случится. В этом Вам немало поможет спокойная уверенность и дух, закаленный и ко всему выносливый. Тот может оградить себя против фортуны, кто способен перенести все, что она пошлет; во всяком случае спокойный дух ей не привести в смятение.
Есть ли что более жалкое и глупое, чем бояться заранее?
Что за безумие – предвосхищать собственные несчастья?
Кто страдает раньше, чем нужно, тот страдает больше, чем нужно. Одна и та же слабость не дает ему ни правильно оценить боль, ни ждать ее. Одно и то же незнание меры велит ему воображать свое счастье вечным, а свое достояние не только не убывающим, но и все возрастающим, и сулить себе неизменность всех случайных преимуществ, забыв о том маховом колесе, которое переворачивает все человеческое. Потому-то кажутся замечательными слова Метродора в том письме, где он обращается к сестре, потерявшей сына – юношу высокого дарования: «Всякое благо смертных смертно!» Он говорит о тех благах, которые всех манят, потому что подлинные блага – мудрость и добродетель – не умирают, они неизменны и постоянны.
Впрочем, люди так бесстыдны, до того забывают, куда они идут, куда влечет их каждый день, что, обреченные однажды потерять все, удивляются всякой потере. То, на чем Вы пишетесь хозяином, при Вас, оно не Ваше: кто сам непрочен, у того нет ничего прочного, кто сам хрупок, у того нет ничего вечного и непобедимого. Гибнуть и терять одинаково неизбежно, и, поняв это, мы найдем утешение и спокойно будем терять теряемое неизбежно.
Но в чем же нам найти помощь против этих потерь?
В том, чтобы хранить утраченное в памяти, не допускать, чтобы вместе с ним канул и тот плод, который оно нам принесло. Чем мы владеем, то можно отнять; чем мы владели, того не отнимешь. Верх неблагодарности – не чувствовать себя обязанным за то, что однажды получил, хотя потом и утратил. Случай отнимает вещь, но оставляет плоды обладания ею, которые мы теряем сами, вопреки справедливости сожалея об отнятом.
Скажите себе: «Из того, что кажется страшным, все можно одолеть. Многие побеждали что-нибудь одно: Муций – огонь, Регул – крест, Сократ яд, Рутилий – ссылку, Катон – смерть от меча; и мы что-нибудь да победим! Опять-таки многие презрели то, что видимостью счастья манит толпу. Фабриций, будучи полководцем, отверг богатства, будучи цензором, осудил их. Туберон счел бедность достойной и себя, и Капитолия, когда, расставив на всенародном пиру глиняную посуду, показал, как человек должен довольствоваться тем, что и богам годится. Отец Секстий отказался от почетных должностей: рожденный, чтобы править государством, он не принял от божественного Юлия тоги с широкой каймой, ибо понимал: все, что дано, может быть отнято».
Отчего мы слабеем?
Отчего теряем надежду?
Что могло случиться прежде, то может и сейчас. Кто делает, как должно, у того и учитесь, как должно делать. Будьте здоровы.