...медленно осеннее движение. Лето жизни одышкой любви в конвульсиях заползает само в себя. Тумана тусклое окно. Белизна. Одиночество, которое не разделить. Два путника, грезящие самоубийством, поднимаются каменистой осыпью.Веки смежаются и темные аллеи рук освещаются зеркалами ласки. Атласным воздухом бегут блики прикосновений, растворены в запредельной тьме. Ноги -- пропасти, крошащиеся на глазах, под лунными озерами страсти, медленной и осенней. Кружится лист и льнет к воде. Птица хищно скользит пространством, ищет клетку. Сесть и очистить перья, взорваться цветным и теплым комочком, и отразить прогнувшийся, трепетный мир. Открыть глаза.Туман освещен солнцем. Мгновенье и ветер пересыпан золотым песком. Золотинки липнут к твоему плечу, тают, ослеплены улыбкой лета. Сиротливость -- приживалкой любви ябедничает смерти, заламывает туманные руки, перешептывается смутной речью бесплодных поисков, отвлекает, крадется смерть. Пространство тел вращается во внешнем пространстве, которое стоит на ходулях, как парк столкновенья предметов, извиняющихся прикосновениями. Летние вокализы, танцы во время шторма, крылатые шкиперы ангелов сцепились мертвою хваткой на ускользающей палубе. В темных углах плачут одинокие дети-души. Малые дети неразумные и бескомпромиссные. Дети они и есть -- малые дети, не желающие расстаться и прекратить игру.И сидит на скамейке Зависть с отравленным вином похвалы, бумажный цветок у ног. Погладь их, любовь, пока она отвернулась, погладь их по голове. Детство рукой отца на моем стриженом затылке. Тыльной стороной ладони по щеке, туманной изменническою рукою, мрачная Гордость в звездном плаще опрокидывает на нас раскаленные угли обид. Как телеэкранный повтор, они, то собираются в ее железный передник, то вновь обжигают травы уснувших полян, зазевавшихся под сенью доверия. Старость услужливо подставляет кривые зеркала весны. Суеверия -- полугады и полуптицы -- скалят зубы и с визгом откатываются прочь. Презренье, всегда опаздывающий пессимист-художник, прячет черную краску. И снова приходит осень, медленной осиротевшей толпой, где каждый встречный печальнее тебя, лето моей жизни. Без трепета и сожалений прости. Мы с тобой попрощались. Но встречаемся непрощенные. Как простить любовь, воздушный нежности смерч, среди туманного сада души, где соцветья памяти тревожно юны и недостижимы. Одежда листвы, которая не может опуститься на грунт. Надежда тел. Но угасает солнце. И снизу дышит туман, густые клубы тумана. И тлеют вначале аллеи рук, затем крошащиеся бездонные пропасти ног, подпирающие озера страсти, светящиеся зеркала пунктирных слов. И холодный разум, хлещет дождем пигмеев, гонит на автостраду чаяния и стремленья. Разъединение толп, в котором нам суждено остаться двумя ненаписанными посвящениями друг другу. В этом и состоит призванье...