Рассказы дядюшки Евсея
Зять Тима купил в районе мотоцикл «Иж». Без коляски. Коляску он купил позже. Вез его домой по зимней дороге в санях. К вечеру был у нас. А до своей деревни еще десять верст.
Во времена моего детства еще не умерло старое слово мотоциклет. Но уже побеждало новое. Теперь и оно умирает - все чаще звучит слово байк. англицизмы так и прут!
Стоял февраль, самый вьюжный месяц. Дорога тяжелая. И лошадь устала. Тима решил заночевать у нас. Где еще ночевать, если не у любимой тещи?
Ночью разбушевался буран. От ветра на крыше стучали доски. На утро стало ясно: тяжелый мотоцикл по занесенной снегом дороге лошадь не довезет.
Тима решил оставить мотоцикл у нас. До весны.
Поднимать его в сени помогала вся деревня.
Тима принял на дорожку самогона, бухнулся в пустые сани, угостил лошадку вожжой и отдался ее воле. Как уж она дотащила его до дома, одному богу известно.
Мотоцикл остался у нас в сенях. Мать укрыла его мешковиной, – оставались видны черные резиновые ручки руля, блестящие обода колес и никелированная выхлопная труба. А запах? Куда денешь запах?! Благородная смесь запахов резины, масла, бензина и синего дыма.
Не думайте, что я в своей дикой глуши настоящего мотоцикла не видел. Еще как видел! Однажды меня даже на нем прокатили! Поэтому я знал, как вертеть ручку газа, как как жать на тормоз и как заводить мотор.
Поэтому через неделю, откинув мешковину, я уже сидел в широком седле мотоцикла и нажимал на все, на что можно было нажать. Из головки цилиндра была вывернута свеча, и рычаг для пуска мотора нажимался легко, при этом раздавался звук – чуфф!-чуфф! – этого было достаточно, чтобы лететь птицей и слышать свист ветра в ушах…
Пришла весна, сошли снега, дороги подсохли, и Тима своим ходом уехал на мотоцикле домой. На прощанье прокатил меня вдоль деревни – и меня порадовать, и себя показать.
Однажды, года через два, осенью, когда снега еще не было, но грязь на дорогах уже затвердела, Тима заехал к нам по пути из МТС, где поставил на прикол свой комбайн (уборка кончилась), изрядно выпившим. Теща, моя мама, поддалась его просьбе и еще налила, и был любимый зять предельно хорош.
«Тим, может, заночуешь», - робко предложила мама. Робко – потому что знала: уговорить упрямца невозможно. Отец молчал. Он по натуре был молчалив. Только временами, рассердившись за что-нибудь на маму, «крыл» ее так, что она плакала. Но терпела. В то время женщины были терпеливее нынешних.
-А Лёля что скажет? – возразил Тима. Лёлей он называл жену свою, мою сестру Ольгу. – У бабы ночевал? "
-Евсейка, - позвал он меня, - поехали-ка со мной! Завтра воскресенье, с Шуркой на рыбалку сходишь.
Я обрадовался: да хоть куда!
Мама: не поедешь! Отец, выразив крайнее неодобрение согнутой спиной, повернулся и ушел в избу. Но разве меня остановишь? С Тимой же!
Село, куда я ходил в школу, миновали без проблем. Потом начались перелески с сухой песчаной дорогой – тоже ничего. А вот когда до Тиминой деревни оставалось километра два, началось глинистое поле, вздутое окаменевшими колдобинами.
Это была не дорога, а чёрт те что, где двумя неделями раньше в жидкой красной грязи «плавали» трактора и грузовики. Теперь жижа застыла, и виднелись глубокие колеи.
Тима остановился, заглушил мотор, закурил. Посмотрел по сторонам – и справа, и слева была пашня: не проехать. Оставалась «дорога». Чтобы завести мотор, Тима слез с мотоцикла и попытался сапогом толкнуть рычаг, но не удержался и завалился набок. Вместе мы все-таки подняли машину, и Тима каким-то чудом запустил мотор.
Быстро темнело. Тима включил свет. Луч фары высветил бездонные колеи и ямы.
Подножки мотоцикла чиркали об окаменевшую глину. Сначала Тима ехал медленно, затем осмелел и включил третью. Вдруг – оп! – мотоцикл резко выскочил из-под меня, и я, пролетев через Тиму, плашмя ударился о кочки. Поднявшись, увидел, что Тима ничком лежит рядом с заглохшим мотоциклом.
После второго падения Тима сказал:
- А ну давай ты!
Когда я сел на водительское сиденье, мои ноги едва доставали до земли.
- Включай первую!
Мотоцикл дернулся и поехал. Поехал! Тима, пошатываясь, шел следом.
Так, на первой, мы добрались до лога. Тима пришел в себя и велел остановиться.
Я фуражкой таскал из ручья воду и плескал на перегретые ребра двигателя. Клубы пара обжигали мое лицо.
***
- Ну не дурак ли?! – встретила нас у ворот сестра. – Ладно бы один убивался, а зачем парня взял? Дурак! Шатун! Леший!..
Из калитки выглядывали дети – Шурик, Райка и Танька.
- Тра-та-та! – передразнил Тима, - открывай ворота!
Как ни в чем не бывало, он, нарочито громко ревя мотором, въехал во двор.
Это была их манера ругаться. Обычными словами остановить Ольгу было нельзя. Только междометиями.
Даже в бане, отмывая мое лицо от грязи и крови, она продолжала громко костерить мужа.
Читатель может подумать, что Тима был алкашом. Нет! Он пахал, сеял, убирал хлеб, построил дом, одевал-обувал детей и жену...
Спали мы на полатях – Тима, Шурик и я. Тима посередине, мы – по бокам. Так уже бывало – я часто у них гостил, как и Шурик у нас. Полати были широкие, и мы устраивали возню – вдвоем с Шуриком пытались побороть Тиму. Ну, не побороть в прямом смысле, а, навалившись, согнуть ему руки в локтях. Поначалу Тима поддавался, а потом ему надоедало, он хватал нас и прижимал руками к потолку.
- Сдаемся! – визжали мы.
А мотоцикл… Кто знал, что совсем скоро Тима улетит на нем далеко-далеко. Туда, откуда еще никто не возвращался.