«Полицейские американского кино выглядели по-разному. Одно время это были бесстрашные «джи-мен» («люди правительства»), ведущие непримиримую войну с «врагами общества». Их сменили грубые и жестокие представители «порядка», объект ненависти и насмешек, особенно со стороны молодежи. Появилась и третья тенденция: и полицейские и преступники равно непривлекательны.
Дело здесь не столько в том, как изменились вкусы и взгляды публики вообще, сколько в расчете создателей фильмов на преобладающую о данный момент категорию зрителей.
«Новые центурионы» рассчитаны на тех, кто напуган неуклонным ростом преступности в США и в то же самое время хорошо знает, что с фигурой полицейского отнюдь не связаны одни только положительные эмоции. Сюжетной канвой, по которой разбросаны эпизоды самых разнообразных приключений, составляющих полицейскую рутину, стала история молодого рекрута Роя Феллера.
Впрочем, сюжетные ходы обозначены в картине слишком схематично, чтобы из них вырастали художественно убедительные характеры. Зрительский интерес направляется авторами прежде всего на авантюрные эпизоды полицейской практики. Здесь и умиротворение разбушевавшихся супругов, и борьба с проституцией, и перестрелки с грабителями, и рукопашные схватки с дерущимися между собой молодежными бандами.
Так в картине вырастает идеальная фигура полицейского (не ангела, конечно: один даже случайно застрелил ограбленного, приняв его за грабителя), по мере сил сражающегося против многоликого порока. Что силы эти неравны, герои фильма не устают повторять, но стоически продолжают делать дело своей жизни. Что это именно дело жизни, подчеркивает самоубийство учителя и напарника героя Килвинского, не сумевшего приспособиться к «приватному» существованию после выхода на пенсию.
Вершиной этого восторга по поводу американской полиции становятся слова главного героя, несущие, вероятно, основную мысль картины: «Может быть, изменить людей мы не сможем, но помочь им должны. Может быть, не всем, хотя бы немногим, может быть, им это не нравится, но мы нужны людям. Еще у римлян были свои центурионы. Для охраны порядка. И они не пользовались любовью горожан, так же, как мы сейчас. Но, несмотря на это, они охраняли порядок, пока Рим не захватили варвары».
Такой пессимистический стоицизм вполне понятен, ведь полиция — институт буржуазного общества — вынуждена бороться с преступностью, детищем господствующих в этом обществе отношений.
Однако этот социальный аспект отсутствует в фильме, поскольку авторское отношение к действительности не идет дальше чисто эмоциональных оценок. В результате некоторые попытки обобщения приобретают опасную двусмысленность, как, например, «закон Килвинского», одно из положений которого гласит: «Преступник пустил в ход кулаки — действуй дубинкой... взялся за нож — применяй оружие».
Закон этот, как убеждаются зрители, действует прекрасно. Но вот вопрос: кто в каждом случае будет стоять за словом «преступник»? Ведь мы знаем, что именно дубинками и оружием разгоняла американская полиция демонстрации борцов за гражданские права. И то, что в фильме Килвинский набрасывается с кулаками на кровопийцу — владельца трущоб, говорит лишь о нравственном лице конкретного персонажа, но не о социальной функции полиции в целом.
Это, без сомнения, чувствуют и сами авторы. Поэтому в «Новых центурионах» для создания эмоциональной атмосферы они прибегли не только и традиции «полицейского фильма», но и к другой, не менее укоренившейся в сознании американского зрителя традиции «вестерна», где главной становится фигура одинокого ковбоя, изгоя, несущего на себе груз какой-то прошлой вины, но действующего в качестве защитника слабых. «Стрелок» во всеоружии может выступить против зла, так как сам к нему в какой-то степени причастен. Это и есть причина его таинственной отверженности. К подобного рода «братству отверженных» причисляют своих «центурионов», не пользующихся, по их же признанию, «любовью горожан», и авторы фильма. Детали, создающие такое ощущение, разбросаны по всей картине.
И когда над трупом Роя Феллера, только что убитого шальным выстрелом сумасшедшего старика, его товарищ отчаянно кричит, обращаясь к собравшимся жителям квартала: «Эй, вы, может бросит кто-нибудь ему одеяло?» — эта отчужденность сбившихся в кучку людей в полицейской форме от всех остальных ощущается особенно остро» (Дорошевич А. Ковбои в патрульных машинах // Советский экран. 1975. № 2. С. 5).