Кардинальным различием процессуального законодательства, впрочем, не единственным, конечно, которое было принято в реформированном гражданском судебном процессе, является то, что суд лишили как обязанности, так и права в изучении окружающей дело действительности, превратив, тем самым гражданский судебный процесс из объективно‑познавательного в состязательный. Не важно, понимают ли это вполне судьи и желают ли они это вообще понимать. Для закона и положительной верности процесса это не важно. Но, разумеется, это существенно для применения закона и для разрешения споров, которые оказываются перед судом. Надо сказать, что хотя в отношении как раз третейских судов нет никакого установленного для них внешним образом законодателем ограничения в изучении окружающей действительности, лежащей за пределами самого дела, а оспаривать третейское решение по его необоснованности нельзя в принципе, как раз третейские суды наименее всего склонны выходить за пределы рассматриваемого ими дела, то есть именно злоупотреблять в этом смысле своими полномочиями.
С другой стороны отчего же именно злоупотреблять? Представляется, что в данном случае имеет место не выход за пределы полномочий и не злоупотребление таковыми, а просто самоограничение. Самоограничение, впрочем, вполне удовлетворяющее императивам разума и принципу состязательности. Хотя при этом и меняется представление об истинности.
Одним из важных моментов гражданского судебного процесса является как распределение бремени доказывания, так и оценка доказательств, полученных в дело, а также и фактических обстоятельств именно с точки зрения доказанности. Эти моменты как в совокупности, так и порознь оказались едва ли не ключевыми, когда суд перестал изучать вообще что‑либо кроме дела, которое находится перед ним, а самый процесс разрешения спора превратился из процесса по добыванию объективной истины (забавно то, что в старом процессе объективная истина устанавливалась в числе всего прочего ещё и по некоторому субъективному фактору: внутреннему убеждению. Не находите ли некоторое противоречие?) в процесс только и исключительно разрешения спора на основе данных дела и доказывания обстоятельств оного именно участниками гражданского судебного процесса (то, что этого вообще не понимает, скажем, некий судья, занимающийся в ходе принятия обеспечительных мер по определению третейского суда сбором городских сплетен, — к делу, понятно, отношения не имеет, а имеет отношение только к квалификации самого этого г‑на и более никого).
Так вот, если коснуться именно обязанности доказывания и предоставления доказательств, то в гражданский судебный процесс, последовательно и гармонично как в арбитражных судах, так и в судах общей юрисдикции (но не в третейских!) было введено особенное правило, которое установило, что стороны, именно стороны спора имеют право снять друг с друга обязанность доказывания тех или иных обстоятельств, признавая их как данность. В этом случае никакая более проверка таких обстоятельств производиться не должна. Единственное исключение из этого правила состоит в том, что если только в деле, — а ничего более суд изучать права не имеет! — имеется основание вывести, что такое признание было совершено под влиянием угрозы, насилия, обмана, вследствие заблуждения или с целью скрыть действительное положение дел, то суд может не принять признания обстоятельств, но обязан при этом мотивировать такое неприятие, и мотивировать непременно выводами из материалов дела, так как ничем более мотивировать своё мнение суд вообще не вправе.
Тут вообще уместно обратить внимание, что согласно действующим процессуальным законам государственные суды не имеют никакого права заниматься истребованием документов по своей инициативе, они вообще могут лишь предложить участникам обсудить какие‑то обстоятельства, но если те, паче всякого чаяния вдруг заявят, например, что и слышать не желают о таком обсуждении, то суд обязан на эту тему умолкнуть вне зависимости от того, разумно или нет было соображение суда, подвигнувшего его на подобное предложение. И уж тем более недопустимо рассылать запросы во всевозможные органы и учреждения от имени суда, если об этом никто суд не попросил. Хотя то тут, то там, но суды это проделывают. Таким образом добытые сведения будут являться добытыми незаконно, а само это действие граничить с преступлением, если вообще не быть им.
В этом смысле весьма важным является позиция суда, которая может быть описана так:
„Не знаю — что там есть на самом деле, но в деле есть вот это, а доказательств того, что всё обстоит иначе в деле нет, посему я исхожу исключительно из дела; поскольку же стороны решили, что обстоятельства дела таковые, а не иные, и никто не доказал обмана, угрозы насилия, заблуждения или стремления что‑либо скрыть от суда, то я продолжаю оставаться в незнании что именно имеет место на самом деле“
Существо дело было весьма простым. Некое ООО «П******» нарушило обязательства перед ПК «Т**********». что было установлено уже судебным актом, а вследствие этого, как утверждал ПК «Т**********», он понёс убытки в виде упущенной выгоды. Поскольку же Болдырев М.Р. поручился перед «Т**********» за ООО «П******», взяв на себя обязательство возместить за него часть убытков, то и следует эту самую часть с ответчика взыскать.
М.Р. Болдырев занял процессуальную позицию, в которой иск не признал, но признал решительно все обстоятельства, включая и размер убытков. ООО «П******», будучи привлечённым в этот гражданский судебный процесс в качестве третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора, вообще в процесс не явилось и никаких суждений в нём не высказало.
В такой ситуации мировой судья, тем не менее, счёл недоказанным наличие и размер убытков, и недовольный истец написал апелляционную жалобу, полагая, что при наличии признания таких обстоятельств как наличие и размер убытков со стороны ответчика никакого и доказывания вообще не требовалось.
Апелляционное производство оказалось у весьма аккуратной в процессуальном смысле судьи Н.В. Белик из федерального суда общей юрисдикции Калининского района города Новосибирска.
Вот что родилось в результате этого процесса:
Обратим своё внимание и на ту необыкновенную аккуратность, с которой вынесено определение об исправлении описок и явных арифметических ошибок. Оно сделано я явным пониманием того, что не одна только резолютивная часть составляет содержание судебного акта, то есть с пониманием того момента, до которого иные судьи вообще не доходят.
И хотя ни самый этот процесс, ни заключение договора поручительства, ни участие в договоре и процессе г‑на М.Р. Болдырева, конечно, не было случайностью, судья проявил истинно судейское незнание и притом незнание показательное. Что не может этому судье не делать чести.
А вот зачем этот процесс был нужен и кому именно — другой вопрос. Попробуйте на него ответить сами.