«В картине студии «Магда-фильм» главную роль играет знаменитая Магда. И какую роль! То грустную, то смешную, с эпизодами тихой, молчаливой радости и со сценой гневного обличения, с милыми отроческими шалостями и с побегом из родного дома...
А молчание под оплеухами озверевшего брата? А борьба с пьяным насильником? А навязчивое желание покончить с собой и длинный всепрощающий монолог перед якобы неминуемой смертью?
Актер не актер, если он не мечтает о таком плацдарме, где можно во всю ширь продемонстрировать талант и мастерство.
Правда, напор эмоций на квадратный сантиметр экрана несколько превосходит красную черту наших повседневных масштабов, но мы уже, кажется, начинаем привыкать и особенностям кинематографа АРЕ, к тому, что сюжет ми за что не кончится, пока не иссякнут всевозможные злодейства и не истекут все положенные слезы.
Мы постепенно научаемся видеть здесь не издержим вкуса, не причудливую игру односторонне развитой фантазии, а особого рода договоренность художника и зрителя, приемы их языка, набор художественных условностей, сетовать на которые так же смешно, как на па-де-де в классическом балете или на прописные буквы, с каких в ином языке начинается каждое существительное.
Фильм «Подростки» примечателен как раз сосуществованием совершенно несовместимых, казалось бы, стихий. Хитрость, обман, перепутанные фотографии, брат, принимаемый за любовника, и возлюбленный, выдающий себя за брата — всё это есть в картине, и каждое из этих драматургических ружей стреляет а точно предуказанный момент.
Но есть и другое — то, что рука рецензента сама собой спешит окрестить как «мягкий лиризм» м «задушевную простоту». Потому что, отодвинув до поры всю громкую машинерию, режиссер Ар Альхрам заводит разговор о самых прозаичных и потому куда более интересных вещах. О дедушке-сластене и отважной служанке, не боящейся переступить через ветхозаветную мораль. О поздних возвращениях беспутного. измазанного помадой брата, с головой нырнувшего в местную «сладкую жизнь». Об учителе истории, и знающем, куда глаза девать под взглядами двух десятков разбитных школьниц из последнего класса. О девчоночьих тайнах, сплетнях, исповедях. О первых уроках, которые дает им суровая жизнь.
У Нады, главной героини, две подруги. Одна, взбалмошная аристократка. кружит голову молодым людям, дерзит учителям, упивается вечеринками и в конце концов получает по заслугам: жених уходит от нее и другой. Приходится брать себя в руки, бросать курить и мазаться, обзаводиться другим женихом, не таким роскошным, но зато без претензий. Другая подруга Нады. из самого бедного квартала, чиста, как голубь, и гибнет, затравленная гнусным отчимом, желая хотя бы смертью своей принести счастье и облегчение любимому человеку. Нада огорчается поведением первой подруги и горько плачет над бездыханным телом второй. Чего греха таить, ее тоже влекут танцы и молодые люди, но и сломает ли ее, чистую, как ангел, злой ветер судьбы, и опалит ли нежные крылышки?..
Уроки, выпадающие на ее долю, до поры до времени смешны, наивны в непроходимом своем простодушии. Первый уход с занятий. Первая ложь под строгими глазами матери. Первая вечеринка. Первый поцелуй... Ох, как заманчиво и, ой, как страшно!
Золушке, конечно, достается принц (на другого они, Золушки, не согласны). Мундир летчика, фуражка с высокой тульей, шикарный автомобиль, собственный самолетик (на двоих!) — разве можно не подпасть под их взаимное очарование?
Но «принц» вовсе не считает себя лакомой пищей для Золушек, напротив: ее, простушку Наду, он облюбовывает как легкий и сладенький кусок для себя, ловеласа и растлителя.
Сценарист столкнул здесь два расхожих штампа мышления и едко щурится в стороне, потому что вместо ожидаемой трагедии развертывается фарс, водевиль со знакомыми недоразумениями, с оплакиванием вполне здоровой тети (о, эти тети, пачками приносимые а жертву ради секретного рандеву!).
Прожженный донжуан оказывается бессильным и неловким ухажером — так доверчивы, так всемогущи эти кроткие, влюбленные девичьи глаза. Сама же она, вчерашняя тихоня, сегодня пускается на самые эксцентрические выходки, увлеченная силой своей а его глазах, победительная, озорная. Среди ночи, в одном халатике, она по доверчивости своей попадает на квартиру одинокого, холостого и весьма настойчивого мужчины, но и тут выходит сухой из воды.
Здесь кончается сюжет, и здесь кончаются новации картины. Шлют сватов, примеряют фату, готовят кольца. Но как же ружья, заряженные а первой части?
Не волнуйтесь, все будет. Родные почему-то решили выдать Наду за другого, менее богатого, менее красивого и вовсе нелюбимого. Летчик, верный долгу, едет на сверхсекретное задание и исчезает а темном небе. Нада бежит из дома — ее ловят, бросается под автомобиль — вынимают, сует голову в петлю, рвется на балконный парапет, вскрывает вены — опытные врачи и тут поспевают вовремя. Любовь, как известно, великая сила — сейчас мы увидим это доказанным от противного.
Нада чахнет на глазах от разлуки, доктор, смахнув слезу, зовет родных проститься, мама плачет, громко рыдает все осознавший изверг-брат, как вдруг за окном нарастает зуммер долгожданного самолетика, и девушка. вздрогнув, наливаясь силой с каждым мгновением, встает, как сомнамбула, и тянется, почти бежит — туда, на балкон, навстречу любимой фуражке...
«Двадцать два», — говорят в таких случаях старожилы сценарных отделов. Перебор. Излишен патетики рождает комический (теперь уж не запланированный) эффект.
Как не пожалеть, что в закромах создателей фильма оказалось так мало «мягкого лиризма», равно как и вышеупомянутой «задушевной простоты» (Виктор Демин. Вокруг первого поцелуя // Советский экран. 1972. № 23. С. 6).