Этюд № 31 (из 89)
После обеда Горбатов запряг в пароконную повозку лучших жеребцов, разместил в возке два кожаных дивана из спального вагона, загрузил в него ружья, только что изготовленные по чертежам и технологии тульского умельца Григория Колодкина, пять мешков муки, мешок соли, несколько зеркал от вагонных дверей, пять рулонов полушерстяной материи разных цветов, ящик скобяной и различной кухонной мелочи, которую собрали женщины, и лихо подкатил к штабному вагону.
Старец Макарий и его спутники – правнук Демид и племянник Влас – вышли на крыльцо в сопровождении Маковея и отца Александра чистые, с расчесанными бородами и в новой одежде: каждому подобрали по комплекту летнего хлопчатобумажного солдатского обмундирования старого образца. Для того, чтобы старик согласился принять этот подарок, пришлось срочно срезать все пуговицы со звёздами, искать и пришивать гражданские. Каждый из них держал в руке вещевой мешок со своей старой одеждой, буханкой хлеба и куском копчёной ветчины, выданными им на дорогу. На брезентовых ремнях, застёгнутых у всех туго, как на солдатах-первогодках, в чехлах висели фляги, наполненные кагором – у Макария и Власа и апельсиновым напитком – у несовершеннолетнего Демидки.
Лесовики, стараясь не смотреть по сторонам на пугающие их громадины железных вагонов и непонятных механизмов, сразу пошли к повозке, куда жестом пригласил их улыбающийся капитан, но перед тем, как занять свои места, они по очереди обошли возок и пощупали каждое колесо, дивясь на невиданную ими резину «жигулевских» скатов. Влас даже попробовал их расшатать, обхватив одно их них своими огромными лапищами. Неизвестно, что из этого получилось бы, если б Макарий не остановил его злобным шёпотом. Когда Влас с Демидкой разместились на своём диване, старик ещё раз обошёл возок, пощупал мешки с мукой, заглянул в ящик и осторожно вытащил из-под сиденья завернутый в мешковину штуцер.
Увидев его недоумение, Маковей подошёл и взял оружие из рук старца:
– Это ружьё, Макарий! Ружьё новое, такого ещё ни у кого нет; теперь у вас будет. Как из него стрелять – вам Сергей покажет, когда будете в лесу. Сейчас мы вам патронов много не даём, но когда закончатся – дай знать, что-нибудь придумаем.
– Ну-ну! – загадочно протянул старик, взял ружьё, снова завернул его и положил под сиденье к остальным двум.
Затем неожиданно легко перелез через довольно высокий бортик повозки, сел на незанятый диван и, никому даже не кивнув, спокойно сказал сидящему на козлах Горбатову:
– Трогаем, што ли?
-------------------------------------------------
Установив таким образом взаимовыгодный контакт с «аборигенами», хоть и отщепенцами, по местным понятиям, руководство лагеря убило сразу двух зайцев: во-первых, в определённом смысле обезопасило городок от проникновения в него нежелательных лазутчиков с самой незащищенной в инженерном отношении стороны – в край, где хозяйничали староверы, крестьяне окрестных поселений старались не забредать; во-вторых, отчасти решался демографический вопрос – в анклав переселялись на постоянное местожительство более сорока молодых женщин и девушек, ставших для населения скита обузой после того, как всех мужчин, у которых едва начал пробиваться пушок над верхней губой, отловили и «уволокли в ратные гульбища» царские повытчики.
Великое «переселение невест» происходило через три недели после отбытия восвояси старца Макария; очевидно, именно столько времени понадобилось ему, чтобы морально подготовить не только отобранных девушек, но и остающихся подданных к такому необычному событию. Всё это время в лагере никаких сведений об обитателях острова не имели. Шестов срочно, ударными темпами, не жалея выбивающихся из сил строителей и себя самого, заканчивал строительство будущего клуба или Дворца Культуры, как его громко именовали все, кто участвовал в строительстве. Временно Дворец оборудовали под женское общежитие, дабы разместить в нём вновь прибывающих с максимумом возможных удобств.
Чтобы успеть к восходу солнца, как было условлено, поезд из шести повозок, загруженный мешками с мукой, плугами, топорами, лопатами и пилами, тронулся в путь сразу после полуночи. Сопровождали обоз, кроме капитана Горбатова с разведчиками, священник отец Александр и врач Татьяна Александровна Лейкам. К переправе через болото подъехали с первыми лучами солнца.
Старший поста доложил, что всю ночь на той стороне гати слышны были песнопения и женские вопли. Подождав ещё с полчаса, Горбатов взял у солдата автомат, вложил в ствол один патрон и выстрелил в воздух.
Через пятнадцать минут из-за деревьев показалась группа бородатых мужиков; за ними тарахтели три пустые разбитые телеги, влекомые по гнилым брёвнам настила худыми низкорослыми клячами.
Войдя в полукруг, образованный прибывшим обозом, мужики, среди которых в первом ряду стоял знакомый всем Влас, разом поклонились важно восседавшему на первом возке батюшке.
– Здрав буди, отче! – угрюмо сказал Влас. – Старец Макарий наказал взять от вас хлебушко и железо, коли привезли какое…
Отец Александр поднял, было, руку, чтобы благословить мужиков, но, заметив, как те разом опустили головы, поправил воздетой рукой свой головной убор и слез с повозки:
– И тебе доброго здоровья, сын мой! А где же старец-то сам, почему не пришёл с вами? И женщин почему не привели, как договаривались?
– Занемог он, батюшка, третий день животом мается… Сказывал, вот, поклониться вам да прощенья просить, что не свидится. А жёнки все собраны, у околицы ждут…
– Ну, Бог простит! – продолжал важничать отец Александр, довольный тем, что Влас сразу определил в нём старшего. – Поклонись и ему от меня, пусть поправляется с Божьей помощью. Что ж, забирайте наши подношения, всё это – ваше! – батюшка широким жестом указал на обоз и отошёл к стоящим поодаль Сергею и Татьяне Александровне.
Мужики сразу же взялись перегружать телеги, с уважением поглядывая на рослых красивых лошадей пришельцев, почти не уставших после длительного перехода и бьющих блестящими копытами по укрытой прошлогодней листвой земле. Загрузив, что поместилось, в свои развалюхи, они сложили оставшееся под огромным дубом и, слова не говоря, тронулись в обратный путь, поручив самому молодому стеречь то, что не смогли увезти.
Через час, в течение которого Горбатов не находил себе места от нетерпения и любопытства, батюшка беседовал с врачом на общие темы, а солдаты, как и положено солдатам, спали, со стороны острова снова показался обоз. Теперь его уже сопровождала довольно многочисленная толпа мужчин и женщин; одежда последних отличалась от мужской только тем, что армяки на них были гораздо длиннее, и из-под них выглядывали не штаны, а что-то наподобие юбок того же цвета и качества. На ногах у всех женщин, в отличие от мужчин, которые ходили в сапогах или лаптях, было надето нечто вроде шлепанцев, только выдолбленных из цельных липовых деревяшек; головы их покрывали очень большие платки, скорее даже – шали, сотканные из какого-то пуха или шерсти, и это притом, что в тени, несмотря на утро, было не менее двадцати градусов. Лица и фигуры их в таком одеянии совсем не определялись, и отличить самую молодую от самой взрослой абсолютно не представлялось возможным.
Разочарованию Сергея не было границ. Первый его порыв навстречу женщинам сменился явственно написанной на лице растерянностью. Не зная, что сказать приближающейся компании, капитан вопросительно посмотрел на батюшку. Тот крякнул и снова вышел вперед, сложив руки на животе под крестом.
Влас подвёл к священнику одну из женщин и указал на неё бородой:
– Вот, отче, это – Марья!
Отец Александр понял, что таким образом была назначена старшая этого «гарема» и, кивнув одобрительно, обратился к ней медовым голосом:
– Ну, здравствуй, Марья! Здорова ли сама, здоровы ли девы, что пришли с тобой? Отвечай, не робея!
– Да чего ж мне робеть, отче? Хоть и в неволю да не к зверям же идём… – чувствовалось, что Марья в своей жизни мало перед кем робела.
Отца Александра ответ слегка озадачил.
– Ага, значит так вопрос стоит… В неволю, значит… – батюшка провёл тыльной стороной ладони под бородой, покрякал, прочищая горло, но говорить ничего не стал; было заметно, что к такому восприятию женщинами действительности он не подготовился.
Мария стояла перед священником прямо и свободно, но в глаза ему, приученная с детства, смотреть не смела. В руках она, как и все другие женщины, держала довольно объёмистый, но, очевидно, не очень тяжёлый, узел, скорее всего – с бельишком и кое-какими личными пожитками.
– Ну, так что, – сказал ей после паузы отец Александр, – рассаживайтесь по повозкам, да и тронемся помаленьку! – и подтолкнул женщину под локоть к ближайшей телеге.
Марья кивнула и обернулась к сбившимся в одну большую кучу женщинам:
– Чой стоите-то? Чаю, за нами приехали! Полезайте в телеги, где кто сможет! – и, показывая пример, быстро, не спрашивая никого, заняла место рядом с возницей в первом возке.
Следом несмело, тычась то к одному, то к другому возку, потянулись остальные. Солдаты, обступившие кружком своего командира, помогать не решались, а лишь смотрели на суетившихся женщин, как на какую-то диковину, даже с некоторым испугом в глазах.
Первой взяла себя в руки Татьяна Александровна. Заметив, что погрузка идет нерационально, она взялась ею руководить, рассаживая девушек по всем телегам поровну.
Бородачи за это время не произнесли ни слова; передав женщин, как какое-то имущество, они молча и споро взялись загружать оставшиеся мешки и справились с этой работой раньше, чем последняя из женщин заняла своё место. Не издав ни звука, мужики подхватили под уздцы с обеих сторон своих лошадёнок и тронулись в обратный путь, не оглядываясь и не переговариваясь.
Когда последняя телега скрылась за ближайшими деревьями, Горбатов посмотрел на свой обоз, и горячий ком мгновенно подкатил к его горлу, а дышать стало тяжело-тяжело: все женщины с невыразимой тоской смотрели вслед своим уходящим мужчинам; казалось, вскрикни хоть одна, и все они бросятся через болото домой, даже если настил сейчас провалится на самое дно трясины.
---------------------------------------------
Соотечественники! Если у вас хватило терпения дойти до этих строк, значит, вас чем-то заинтересовал мой опус. Это бодрит. Но если вы порекомендуете своим знакомым подписаться на мой канал, а они, вдруг, возьмут – да и подпишутся, то у меня появится стимул и далее складывать буквы в слова, слова – в предложения, и уже с их помощью материализовать свои мысли в средство для вашего времяпровождения. Подписывайтесь – и станем ближе! Подписался сам - подпиши товарища: ему без разницы, а мне приятно!