Сегодня по Байкалу ехать не просто. Похолодание, оттепель, снова похолодание сделали свое дело – лед порвало во многих местах, развело в полутораметровые полыньи, нажало, накололо так, что местами к берегу не подберешься. Приходится далеко объезжать, искать проходы через трещины, колоть лед пешнёй, проверяя прочность, кое-где разгоняться пролетать на скорости, калеча подвеску. Резко, неосторожно распахнешь дверь – ее вырвет ледяным ветром – он сегодня около 30 метров в секунду. Нас двое – я и мой брат. Я рулю, брат поминутно выскакивает из машины, проверяя пешнёй пролазы через трещины и наломы. Мы двигаемся от северной оконечности Ольхона к мысу Зама, а до этого, еще вчера, удачно пролетели 80 километров вдоль острова меньше чем за три часа. Мы везём старые горные лыжи, мои подростковые, производства начала восьмидесятых. Лыжи нужны человеку, который идет по льду от самой горловины Байкала вот уже 30 дней. Валерию Фёдоровичу Петрович – 75 летнему жителю Шушенского. Крайний раз мы виделись не так давно – несколько дней назад, километров на сто южнее. Тогда он рассказал как на противоположном, восточном берегу Байкала, попал в зону наледей – под тридцатисантиметровым раскисшим снегом еще десять сантиметров воды. Двигаться было невозможно – по семь, восемь километров в сутки. Валерий Фёдорович перешёл на западный берег – три дня пересекал озеро, провалился в наледь, сани перевернулись, черпанули воды. Он долго не мог вытянуть их, вымок сам, выбился из сил, подолгу лежал на льду, отдыхая, и делал новую попытку. Когда всё же достал, мокрые сани с грузом весили уже не восемьдесят, а все двести килограммов… Просушиться ему удалось только через несколько дней, когда нашёл охотничье зимовье на берегу. И там были дрова. И там он сломал топор. И сжег последний газ. И пошёл дальше, на север. Встречный холодный ветер затруднял движение. Иногда он менялся на попутный. В такие дни сани обгоняли путешественника, их разворачивало боком, било торцами полозьев в торчащие льдины. Пластиковый слой широких охотничьих лыж, прикрученных снизу к саням, быстро содрался, дерево истёрлось о торосы. Лицо до черна обгорело на солнце. Только глаза блестели яростно. Таким я встретил его сто километров назад. Тогда я привёз ему газ для горелки – что-то около двадцати баллонов. Мы осмотрели побитые полозья саней «Да, здесь горные лыжи нужны или титановые полосы». Старые горные много лет валялись в моём гараже. Если бы я знал – захватил бы их с собой. Мы поговорили с Валерием Фёдоровичем о том, о сём, я записал с ним интервью – он сушился в палатке и рассказывал о своих приключениях. На следующий день, в поселке Хужир он купил топор, новые перчатки, пять банок тушёнки и карманный фонарик. Поглядел на яркие витрины магазина, отвернулся и вышел на улицу. День он отдыхал, поставив палатку под причалом бывшего рыбзавода, а на утро двинулся дальше на север. А я отправился в Иркутск – вначале по ледовой дороге, потом по асфальту. И вот, спустя двое суток сообщение от супруги: «Федорович застрял у заброшенного кордона заповедника, на входе в залив Зама. Полозья саней, на которых пластик отслоился и потрескался, не скользят по льду. А каждый день простоя это лишние продукты, лишний газ. Каждый день простоя на таком маршруте это не просто остановка, а шаг назад.
Вот так мы с братом оказались в машине, на льду Байкале, двигаясь в направлении мыса Зама, со старыми горными лыжами на заднем сидении старенького японского седана. Проходим еще пару ледовых нажимов и впереди, на берегу уже виднеется остов старого кордона, с развивающимися флагами изодранного полиэтилена в пустых оконных проёмах. А рядом фигурка человека. По седой бороде издалека узнаем Федоровича: значит прибыли по адресу. Здороваемся, обнимаемся. За этот месяц, хоть виделись всего дважды, стали понимать друг друга с полуслова. Сразу начинаем ремонт. Отрываем от саней старые лыжи, устанавливаем новые. Покрытие горных лыж очень плотное. Его приходится вначале сверлить и только потом прикручивать к полозу саней. Этим занимаются Федорович и брат Артём. Я, с кинокамерой, успеваю набирать уникальные кадры, которых так не хватало для фильма. Истинно говорят – счастье оператора в несчатье героя…
Вечером у костра он читает свои стихи, рассказывает нам про восхождение на пик Ленина, парашютные прыжки, работу на рыболовецком траулере в Атлантике… Рассказывает довольно скупо, без красок и лирики, делая акцент на длине строп парашюта, а не на ощущениях при прыжке. И становится понятно, почему этот человек здесь в своём возрасте. В возрасте, о котором он так не любит говорить.
«У меня вариантов нет. Только вперед!» - говорит он, залезая в палатку, которую приткнул к бревенчатой стене старого кордона – чтобы не задувало.
На следующий день, при ледяном встречном ветре, мы провожаем Федоровича на север от поселка Онгурун. Долго смотрим ему вслед. Напряжённо, всеми жилами своими, желаем ему удачи. Желаем ему силы. Желаем терпения. Переглядываемся. Я кричу брату, кивая на север - "Неугомонный Фёдорович!". Он стоит в метре и не слышит. Ветер свистит. "Что?" - кричит брат. "Неугомонный Фёдорович, говорю!" - кричу уже в самое его ухо. Он поворачивается к мне, и восхищённо кричит уже в мое ухо "Петрович!"
До ближайшего населенного пункта на север – 250 километров.
Дмитрий Слободчиков
Журналист, кинорежиссёр