Малыш был настолько слабым, что хозяин выбросил его, новорожденного, на мороз, не захотел возиться с проблемным конем. Жеребенка спас случай – его нашли дети, пожалели и тайком притащили в баню. "Я никак понять не мог, зачем они то и дело туда шастают. Пошел посмотреть, так они меня пускать не хотели, боялись, не дам им с Малышом возиться", – рассказывал потомственный алтайский проводник Миша Сайланкин, прадед которого в свое время сопровождал по местным горам знаменитого географа Василия Сапожникова. Проводник однако детей ругать не стал, вместе с ними взялся выхаживать жеребенка, в итоге получил веселого, сильного и очень резвого коня, который одинаково уверенно чувствует себя и на горных тропах, и на равнине.
Лошадь для алтайца не только практически вездеходный вид транспорта, это еще верный друг и помощник, приносящий удачу. А для детей – такое же привычное домашнее животное, как для городских щенок или котенок. Вот, например, типичная жанровая сценка: на полянке что-то оживленно обсуждают, не слезая с лошадей, три мальчишки лет десяти. Крепкий невысокий жеребец одного из них увлеченно жует, уткнувшись носом в траву, повод сполз до самых ушей. Мысленно задаюсь вопросом, как же наездник будет до него дотягиваться – длины рук ему явно не хватит. Словно в ответ, мальчик требовательно стучит коня пятками по бокам, и тот послушно поднимает голову, повод скользит по шее прямо в руки хозяина. Дети закончили свою важную беседу и, пришпорив копытные "велосипеды", галопом разъезжаются в разные стороны.
Как-то я видела алтайца, который явно хорошо что-то попраздновал – на ногах он практически не стоял, но упорно пытался вскарабкаться на коня. Мне эта идея показалась сомнительной, но стоило тому оказаться верхом, как он вполне себе уверенно потрусил куда-то, не делая попыток свалиться. "Понятное дело, это земля из-под ног уходит, а с лошади куда денешься", – весело прокомментировал один из местных.
Здешние кони одинаково уверенно чувствуют себя и в горах, и в лесу. Один мой знакомый с Урала, привыкший к башкирским лошадкам, которых даже на пологую возвышенность лучше вести в поводу, бурчал, впервые карабкаясь по кручам в седле своего Дракона: "Это не кони, это обезьяны какие-то!" Но в лесу, конечно, уютнее, особенно, когда дело идет к ночлегу. Густые кроны кедровых сосен защитят в случае непогоды – алтайцы говорят, что под таким деревом всегда можно найти место, куда не пробьет даже проливной дождь. Устроившись на прихотливо изогнутых мощных корнях кедра, как в дизайнерском кресле, задумчиво смотрю на огонь. Наш проводник наливает в кружку немного водки, чтобы плеснуть ее в костер. Удивляюсь – вроде, и так хорошо горит. "Это Эрлику, – улыбается Миша. – Чтобы добрую погоду послал".
Эрлик – один из духов, присматривающих за порядком. Его старший брат, светлый Ульгень, по поверьям местных жителей некогда сотворивший Алтай, предпочитает ни во что не вмешиваться, поставив на стражу младшего. Эрлик – дух капризный, требует уважения и особого отношения к себе. Может наслать болезнь, может вылечить. Может завалить тайгу снегом в июле, может подарить ясные теплые дни. Успевать всюду ему помогают слуги-кермесы. Когда Ульгень отправил Эрлика с небес на землю, его помощники посыпались следом, кто куда упал, тот за тем и присматривает. Рухнул в ручей – стал водным духом су-ээзи, шлепнулся на один из окрестных хребтов – превратился в горного туу-ээзи, попал в лес – стал агаш-ээзи и так далее. Всех этих духов алтайцы почитают, подкармливают, подносят им дары и чествуют благопожеланиями-алкышами.
На трехтысячной высоте перевала Каратюрек сложена ритуальная горка из камней, обо-таш, из которой в разные стороны торчат сухие жерди, увешанные ритуальными ленточками – белыми, синими, желтыми, голубыми. Эти ленты называются "дьалама", их повязывают, прося хозяина Алтая Алтайдын-ээзи о том, чтобы путь был легким.
Ленты нужно непременно оторвать руками от куска новой ткани, причем край не годится – его нужно сжечь в очаге, сделав дьаламу из середины отреза. Оторвав ленту шириной три-четыре и длиной 70-90 сантиметров, ее необходимо окурить дымом можжевельника, только после этого подношение будет готово. Его повязывают с восточной стороны, прежде уважительно сняв шапку, назвав свое имя и род, объяснив духу, зачем пожаловали. После можно прочитать благодарственный алкыш. "Сейчас здесь ходит много непонимающих людей, – Миша неодобрительно косится на носовые платки и обрывки полиэтиленовых пакетов, свисающие с шестов. – Вяжут что под руку попадется, не разобравшись, к духам не обращаются, загрязняют перевал. Если уж дьаламы под рукой нет, возьми два волоса из гривы коня или цветов поднеси, зачем всякий мусор оставлять?"
Вокруг вздымаются серые, местами заснеженные треугольники гор, под перевалом клубятся серые тучи, над нами пролетают более легкие белые облака. Между ними проглядывает солнце, и на фоне туч появляется радуга, вид сверху. Пара минут, солнце снова скрывается, с ним исчезает и семицветная дуга. Погода меняется стремительно – стоит начать спускаться, и тучи расходятся, открывая вытянутую полосу Аккемского озера внизу и чуть прикрытую тюлем облаков вертикально срезанную стену священной двуглавой горы Белухи.
Узкая каменистая тропа, по которой не пройдет ни один конь, даже алтайский, сменяется нагромождением крупных валунов. Только так можно добраться до озера горных духов, которое изобразил Григорий Чорос-Гуркин на картине "Дены-Дерь". Иван Ефремов написал об этом озере устрашающий рассказ, приписав духам недобрые намерения не выпускать путников живыми из своих владений. Якобы, высокое содержание ртути в озере приводило к появлению потусторонних оптических эффектов – огней кроваво-красного цвета, сине-зеленых прозрачных столбов. По рассказу, это зачастую становилось последним, что видел в своей жизни незадачливый визитер горных духов.
Существует ли на самом деле где-нибудь ртутное озеро, неизвестно, но имя Дены-Дерь ему бы не дали. Сам Гуркин описывал озеро горных духов как место "чистое, неоскверненное", в отличие от сумрачного Алысь-Дерь, в котором живут злые духи. Но туда не попадешь, Алысь – место мифическое, недоступная для людей вотчина самого Эрлика. Ветерок подергивает прозрачную бирюзовую воду легкой рябью, блики сверкают на солнце, на ум приходят слова Чорос-Гуркина о великом духе Алтае: " Альпийские озера – это его глаза, смотрящие на вселенную. Водопады и реки его – речь и песни о жизни, о красоте земли, гор".
Водопад Текелю, белой пеной протискивающийся через узкий желоб в скале, поет громогласно. Он обрушивается с высоты 60 метров, в брызгах искрится яркая радуга. Алтайцы верят, что если омыться в этом водопаде, душа и тело оздоровятся. Но использовать его в качестве лекарственного средства задача не из простых – подобраться трудно, вода ледяная, да и мощь, с которой она устремляется вниз, пугает. Лучше поверить на слово.
По пути проходим небольшой деревянный дом, где живут пастухи – кошару. Ниже по долине медленно ходят овцы, похожие на грязно-белые меховые шарики. На пороге стоит молодая женщина, держа на руках маленького ребенка. Отец семейства садится на коня, машет рукой жене с сыном и направляется прочь. Окрестности оглашает протестующий рев.
Женщина спускает мальчика на землю, тот пытается идти за отцом, но не удерживается на ногах – слишком мал. Решимости ему не занимать: продолжая громко изливать свое негодование, ребенок шустро ползет к лошади. Мужчина останавливается, что-то говорит жене, и она поднимает отпрыска с земли, передает его мужу. Оказавшись в седле перед отцом, мальчик сразу успокаивается и начинает улыбаться. В дорогу они отправляются вместе, причем верхом юный алтаец явно чувствует себя куда увереннее, чем на земле. К которому из духов в гости направляются отец с сыном, я не знаю, но уверена, что их там ждут.