Этюд № 27 (из 89)
Чем дольше Маковей говорил, тем больше он распалялся, тем резче становился его тон и твёрже голос. Последний вопрос прозвучал уже почти угрожающе: ясно было, что никаких вопросов он не ждал.
Во всё время монолога профессор Маслов согласно кивал, покачиваясь на стуле из стороны в сторону. Профессор Кидман, напротив, нетерпеливо подёргивал головой, но не соглашался он, скорее всего, с тоном, которым Маковей делал заявление, а не с его сутью, так как вопросов задавать не стал. Остальные же члены ареопага благоразумно молчали, ожидая дальнейшего развития событий, и только самый молодой и нетерпеливый Сергей Горбатов решился оборвать паузу.
– А как же соль и женщины? – наивно спросил он.
Вопрос капитана прозвучал так натурально испуганно, что собрание разом грохнуло облегчённым смехом, и неловкость, вызванная повышенным тоном «губернатора», сразу спала.
Улыбнулся и Маковей.
– А никто с повестки дня этот вопрос и не снимает, дружище Сергей Анатольевич! – успокаивающе похлопал он по плечу капитана. – В целом я поддерживаю идею об экспедиции в Крым. Но вместо танков и БМП предлагаю снарядить конный обоз. А что? Изготовим десяток телег-кибиток – по числу имеющихся у нас пар лошадей, поставим их на резиновый ход – у нас же целый вагон мотоциклетных и «жигулёвских» колёс пылится! – максимально возможно замаскируем экипажи под чумаков – и вперёд!
Владимиру Михайловичу действительно идея нравилась, хотя он пока и не представлял её в деталях.
– Поручаю возглавить операцию и разработку её подробного плана, разбивку маршрута… Олегу Михайловичу Шестову. – Заметив, как недовольно взмахнул руками капитан, Маковей укоризненно покачал головой. – А ты, Сергей Анатольевич, здесь наши покой и сон охранять будешь. Сдаётся мне, если тебя отпустить, ты всех женщин из Крыма сюда доставишь, чтобы у тебя выбор был! Ну-ну, не дуйся, шучу я!
– Так вот… Запиши, Олег Михайлович, следующее… – снова серьёзно заговорил Маковей. – Инкогнито… безопасность… соль… женщины. Записал? Именно в таком порядке по важности ты в своём плане должен предусмотреть выполнение этих задач!
– А вам, Александр Андреевич, и вам, Иосиф Борисович, поручаю разработать другой план. План обеспечения легитимности нашего существования на территории государства Российского в начале осьмнадцатого века… Во, как накрутил! Дарю название. Срок представления планов – утро четверга. Всем спасибо, до свидания!
----------------------------------------------
Лёшка
Наконец, Лёшка понял, что заблудился в этом чёртовом лесу окончательно и бесповоротно. Страха не было. Ну, подумаешь – в какую-нибудь деревеньку средневековую выйдет, не съедят же его! За себя он постоять всегда сможет. Только вот мать безумно жалко – извелась, наверное, вся, пока он по лесу бродит.
Уже часа три, как Лёшка должен был выйти к разъезду, а разъезда всё нет. И солнце, как назло, неизвестно когда из-за туч появится. Хотелось пить. Алексей устало прислонился спиной к дереву и стал жевать листочки щавеля, доставая их из маленькой декоративной корзинки, с которой мать с утра послала его за этим самым щавелем, чтобы сварить зелёного борща для отца, когда тот вернётся с работы на выходной.
И какой чёрт его дернул бежать за этим зайцем – как будто он его поймал бы, даже если бы и догнал! И лес какой-то непонятный – ни тропинки, ни дорожки, ни просеки! Ну, где этот север? То, что первоначально он шёл на юг, Лёшка знал точно: ту полянку с частыми порослями молодого щавеля они с отцом нашли ещё в позапрошлое воскресенье. Когда возвращались, напихав зелени во все карманы, тень всё время бежала впереди Лёшки. А теперь куда идти? Мох на деревьях не растёт ни с какой стороны, солнца нет, рек с крутыми и пологими берегами – тоже. Какой смысл вообще идти, если не знаешь куда?
Тоскливо стало у Лёшки на душе. Он заскулил по-собачьи и пополз к земле, обдирая спину и рубашку о бугристую кору двухсотлетнего дуба. Слёзы жалости то ли к себе, то ли к родным, которые его уже наверняка ищут, сбившись с ног, неудержимо потекли по грязному от лесной паутины лицу.
Минут через десять слёзы кончились и просохли, и Лёшка по-новому посмотрел на ситуацию. Он встал на ноги, поднял опрокинувшуюся корзинку, аккуратно собрал рассыпавшиеся листочки щавеля и, отмерив одной рукой на другой определённое расстояние, крикнул на весь лес:
– Ха! Хрен вы угадали! Я ещё пять раз по шестнадцать проживу, а то и больше! – Послушав, не возразит ли ему кто, Алексей удовлетворённо оценил светлеющее небо и двинулся в противоположную от самой светлой тучи сторону.
Ещё минут через сорок стало совсем светло, и под ногами появилась тень. Лёшка зашагал веселее, хотя ноги уже подкашивались и цеплялись за каждый лежавший поперёк дороги сук. Примерно через полкилометра Алексей принял решение отдохнуть. Он вышел на полянку, заросшую густой, но невысокой и мягкой травой, и упал под небольшой кустик орешника, перевернулся на спину и прикрыл глаза.
Снова открыл глаза он оттого, что они заслезились от невыносимо ослепительных солнечных лучей, стрелявших сквозь верхушки деревьев почему-то прямо в лицо.
Небо было голубым и абсолютно чистым, как будто вовсе и не хмурилось с утра. Судя по солнцу, было уже часов пять, и надо было поторапливаться. Лёшка быстро поднялся и бодро зашагал в направлении на север, время от времени пожёвывая листики из корзинки. Вскоре лес, и до этого негустой, стал заметно редеть, и с очередного пригорка сверкнула гладь маленького озерца, контурами своими напоминающего восьмёрку или гантель. Сердце у Лёшки едва не выскочило из горла от радости – это же то самое озеро, куда они с семьей ходили еще по первым прогалинам, отмечать Восьмое марта на природе! Отсюда до разъезда от силы два километра, а может и того меньше.
От избытка чувств Лёшке захотелось помочиться, и он уже совсем, было, пристроился возле небольшого дерева, как вдруг его остановило что-то необычное, бросившееся в глаза и тут же пропавшее из поля зрения. Заправив штаны, Лёшка ещё раз вгляделся в берег озера и сквозь кудрявые ветки ивняка увидел, как кто-то пробирается через кусты к открытому месту на берегу. Судя по яркому красно-жёлто-зелёному пятну, плывущему сквозь заросли, это не мог быть мужчина.
«Оба-на! Это кого же сюда занесло?» – Лёшка, несмотря на усталость, решил дождаться и посмотреть – уж не купаться ли идёт сюда кто из девчонок. Вот это была бы удача! Хотя купаться-то вроде бы ещё и рановато. Осторожно, стараясь не шуршать прошлогодней листвой, от дерева к дереву, Лёшка стал со своей стороны подбираться к маленькому пляжу. Не дойдя до берега метров 25-30, Лёшка выбрал позицию на нижней ветке развесистого кряжистого дуба, откуда хорошо просматривались не только пляжик, но и большая часть озерца, и берег в обе стороны.
Спустя две минуты из кустарника вышла высокая длинноволосая девушка в красно-зелёной юбке и жёлто-красном пуловере. Туфли она держала в руках, так как к этому месту, которое она высмотрела с противоположного берега, приходилось пробираться большей частью по воде, и теперь глазами искала место, куда бы можно было присесть и сполоснуть ноги.
«Мать честная! Лилька! А где же Стас?» – Алексей чуть не свалился с ветки от удивления и предвкушения чего-то, чего – и сам не знал ещё.
Это действительно была Лилька – Лилия Замятина, постоянный объект его цветных и чёрно-белых сновидений в последнее время. Сейчас она с матерью и младшим братом, обормотом Эдькой, жила в их вагоне, через два купе – ближе к выходу, а зимой они все ехали в СВ до Ростова, куда перевели их отца, какого-то крупного чиновника федерального значения. Лилька уже закончила школу и училась в каком-то престижном московском ВУЗе, поэтому для одиннадцатиклассника Алексея Игнатьева она могла быть только несбыточной мечтой. Это было ясно из того, что каждое утро рыжеволосая красавица проходила с полотенцем на плече мимо дежурившего в тесном коридоре тайного воздыхателя, как мимо пустого места. Предметом её внимания был мастер спорта по дзюдо и самбо, красавец и вообще – первый парень в городке, – Вячеслав Стигунов, почему-то называющий себя Стасом. В феврале Стас опоздал к самолёту, на котором его команда вылетала на соревнования, и сел в поезд, чтобы догнать её в Ростове, но, как оказалось – не судьба. Стас обладал завидной фигурой, приятным мужским лицом, был природным блондином. В отличие от многих борцов и боксеров, уши и нос его были в абсолютном порядке и очень красивой формы, оформившийся голос вполне можно считать баритоном. Пожалуй, единственным недостатком Стаса было то, что в свои двадцать четыре года он не только не отличал функцию от пункции, но даже в анекдот про глобус Украины не мог въехать без посторонней помощи, а когда въехал, то протянул загадочно: «Ну конечно! Украина – это же не Россия!». Однако несостоявшаяся дружба Стаса с общеобразовательными предметами почему-то не очень огорчала интеллектуально продвинутую Лильку, и она вот уже месяц открыто ходила с ним по городку под руку, где бы их ни встретили.
Теперь Стаса с Лилькой не было, что для Лёшки показалось странным – Лилька одна зашла уж слишком далеко для девушки. У него даже мелькнула мысль: а не заблудилась ли она? Вот было бы здорово! Он-то дорогу отсюда знает, запросто вывел бы её к разъезду. Увидев, что девушка о чём-то думает, Лёшка хотел уже, было, спрыгнуть с ветки и окликнуть её, но тут заметил, как Лилька не спеша подошла к воде, отбросила в сторону туфли и стала по очереди ополаскивать ноги, слегка подбирая юбку. Лёшка попытался пролезть вперёд на своём суку и наклонить ветку, закрывавшую обзор, но чуть не свалился и замер в неудобном положении, страшась каждую секунду с шумом обрушиться в заросли молодой крапивы.
Отряхнув ноги, Лилька вышла из воды, поискала глазами и нашла ровненькое местечко, поросшее мелкой травкой, посмотрела по сторонам, сняла через голову пуловер, оставшись в юбке и в бюстгальтере телесного цвета, и снова подошла к воде.
«Купаться, что ли? – подумал Лёшка. – Холодно же ещё!». Как-то неожиданно его всего охватила мелкая дрожь, и всему телу стало очень приятно, ну совсем как в детстве, в день рождения, перед вскрытием коробки с подарками.
Лилька тем временем достала из кармана в юбке маленький свёрток, развернула его и положила на берегу рядом с собой. Покопавшись в нём, она встала и, приподняв спереди подол, стала снимать с себя трусики. Лёшка даже пискнул от нетерпения и предвкушения того, что он увидит, когда за трусиками последует и юбка. Но Лилька юбку снимать не стала, а взяла из свёртка мыло и принялась стирать трусики, присев на корточки у самой воды. От такой бытовухи у Лёшки моментально прошла столь приятная дрожь, и ему стало так скучно, что захотелось сейчас же слезть с дуба и идти домой. Слезать он, всё же, не стал, так как побоялся, что неизбежный шум при этом выдаст его с головой, и тогда уж точно Лилька никогда с ним не заговорит.
Лилька же, выстирав трусики, осторожно их отжала, встряхнула, подошла к ближайшему кустику ивы и, надломив веточку, повесила их сушиться. Потом снова подошла к воде, топнула босой ногой, поймала рукой несколько разлетевшихся брызг и умыла ими лицо. Постояв несколько секунд, стараясь разглядеть свое отражение в воде, девушка подняла над головой скрещённые руки, выгнула, как кошка, спину, далеко назад отставив её нижнюю часть, и, выпрямляясь, крикнула изо всех сил:
– Ага-а-го-о-го-ге-ей!
Было очевидно, что она довольна своей свободой, молодостью и одиночеством. От Лилькиного крика сердито каркнула и вспорхнула с ветки на соседнем дереве ворона, а Лёшка зажмурился, физически ощущая, как избыток чувств рыжеволосой красавицы переливается в него самого.
Подождав своё эхо, Лилька завела руки за спину и стала расстёгивать бюстгальтер. Застёжка почему-то поддалась не сразу, отчего Лёшка аж заёрзал на ветке и крепче ухватился за сухой сучок, чтобы можно было, лёжа выше, поднять голову и увидеть всё. Но всего увидеть никак не удавалось, так как Лилька снова взяла мыло и принялась стирать лифчик, всё также сидя на корточках спиной к Лёшке. Лёшка медленно вздохнул и стал терпеливо дожидаться, когда лифчик понесут на просушку. Спина у Лильки, конечно же, была красивая, белая, с нежно-розовым отливом, с ложбинкой посередине и округлыми лопатками и плечами. Внизу, там, где талия только начинает расширяться, даже с этого расстояния отчетливо виднелся поперечный след от слишком уж тугой резинки на юбке. Но в этот момент Лёшка был максималистом, и красивой спины, которую он даже во сне считал бы за счастье погладить, ему было уже мало.
И вот томительные минуты ожидания закончились, и Лилька, встряхнув над водой несколько раз свой бюстгальтер, понесла его вывешивать рядом с трусиками.
То, что Лёшка увидел и ощутил в следующее мгновение, он, наверное, не смог бы пересказать никому. Нет, он конечно знаком с женскими прелестями – чай, не в лесу живём, и «Плейбой» почитываем, и видик смотрим, – но ведь здесь-то всё живьём и – такое!.. Ну, может быть, ничего такого – ни большие, ни маленькие, наверное – средние, но – настоящие! Два беленьких, чуть колышущихся, задевающих друг друга мячика, с коричнево-розовыми выступающими сосочками величиной с небольшой грецкий орех. Все эти сравнения всплывали в Лёшкином затуманенном мозгу как-то отдельно, несвязно; в груди стало горячо и удушливо, а на глаза опустилась непонятная пелена, какой не было даже во время тайного просмотра порнушки; во рту пересохло и слиплось, и Лёшка страшно пожалел, что корзинку со щавелем оставил внизу. То одной, то другой рукой Лёшка усиленно тёр глаза, но пелена не спадала, а становилась ещё плотнее. Пристальное, до выпучивания глаз, вглядывание в то, что происходило на берегу, привело только к тому, что глаза начали слезиться, и вся картинка смазалась полностью. От обиды Лёшка начал потихоньку подвывать, однако скоро слёзы сделали своё дело – резкость стала постепенно восстанавливаться, и Лёшка снова затих, ожидая, пока слёзы высохнут совсем…
--------------------------------------------------