Она сидела на скамейке. В лёгком ситцевом платье в синий крупный цветок. Разглядывала с интересом прохожих. Николай же настолько засмотрелся в своё вечное никуда, что споткнулся о её ноги и, пытаясь выровняться – сделал всё только хуже: тело его начало падать, а в падении Николай расставил руки, лавируя, будто крупный неуклюжий самолёт, который заставили сделать фигуру пилотажа недоступную ему прежде, а уж теперь – лишь спровоцировавшую его полное падение – так и Николай – он просто упал на девушку. Ему стало так неудобно от этого, что Николай начал заикаться, он сел рядом, а Зулейка (так звали девушку) просто превратилась в съёжившийся комочек, который, определённо, не ожидал такого от прохожего.
- Ик!и-зви-ните – спешно и неуверенно выпалил Николай.
Брови Зулейки, и без того почти слитые в одну – от такого оказались сведены сплошной дугой:
- Послушайте! – но тут Зулейка вдруг вернулась в своё обычное состояние, - да уж. Что ж, - она ухмыльнулась, - извинения принимаются. Это всё?
Николай дёрнулся встать – и только тут понял, что одной рукой всё время крепко держал Зулейку за бедро прямо под платьем, он густо покраснел, одёрнулся, да так резко, что снова упал на Зулейку, которая теперь совершенно не была готова к этому:
- Ну, после этого, как честный человек.., - пошутила Зулейка, а Николай отсел рядом, закрыл лицо руками и мотал головой. Зулейке показалось, что с ним что-то серьёзное, придвинулась ближе:
- Молодой человек, извините, как Вас зовут?
- Коля, - выпалил из-под ладоней Николай. Зулейка тихонько взяла его ладони своими и принялась отводить от лица Николая, которое было таким виноватым, словно у нашкодившего котёнка, который просто хочет избежать наказания.
- Так вот Коля, я Зулейка, - важно протянула ему руку Зулейка. Казалось, что Николай сейчас расплачется, но, кажется, он справился с собой, взял её за ладонь, она резко вскочила, - пойдёмте, а то все смотрят на нас и, верно, придумывают что-то.
Зулейка улыбалась Николаю. Он поднялся, вздохнул и она потянула тихонько вначале его, а после он как-то сам уловил её ритм и шёл уже совершенно свободно рядом.
Удивительно. Но таким состоялось их первое знакомство, или даже свидание. Когда они расставались, Зулейка спросила:
- Вы придёте сюда завтра?
Николай кивнул, держал её ладонь, она посмотрела ему в глаза, потом на ладони, опять в глаза, а Николай словно в трансе вцепился крепко в неё. Зулейка ещё раз посмотрела на свои ладони, тихо отвела взгляд в сторону и опять на Николая, уже прищурив свои глаза, и тут Николай словно проснулся, разжал ладони, и ладони Зулейки ещё были в его, а потом она, не поднимая, а плавно вытягивала их с горячих ладоней Николая, он улыбнулся в ответ ей:
- Да. Я точно приду, - а потом повернулся и зашагал прочь так быстро, словно он убегал, и даже взаправду – Николай уже просто бежал, расставив руки, словно самолёт на взлётно-посадочной полосе. И Зулейка по-доброму и совершенно искренне и чисто смеялась тогда, радуясь всем своим сердцем…
Они встречались каждую субботу и каждое воскресенье, на набережной, гуляли, сидели в кафе, но совсем немножко, а ели обычно у продавцов пирожков, брали ещё горячие и жирные пирожки с картошкой – те, что подешевле, потом садились, если удавалось где-нибудь на лавочке, смотрели на небо, волны, прохожих, и почти не говорили. И так всё лето.
А осенью, после первого снега они решили, что будут ходить в разные музеи. И выбирали каждый раз новый, но их количество быстро таяло, да и больше часа в небольшом музее было так трудно пробыть, чтобы совершенно уже не осточертело его содержимое, которое нельзя ни трогать, ни даже слишком засматриваться, чтобы не привести в трепет скелетов прошлого и сторожей настоящего, хранящих эту сухую жизнь прошлого для нас. Жизнь, похожую на приколотого мотылька в стеклянном кейсе энтомолога…
Они посещали Филармонию. Удачная часть Рахманинова так быстро закончилась, что остальная склонила Зулейку на плечо Николая. Его сердце хотело попросту покинуть грудную клетку и летать вокруг них, или просто шлёпаться внизу, просто выйти вон, лишь бы только собраться с мыслями. Когда они вышли и стояли возле Филармонии, Николай что-то рассказывал, он нервничал и прикрывал свою неуверенность сейчас этой болтливостью, которая вытаскивала из его души самые яркие слова и мысли, и он бы говорил очень много, но вдруг Зулейка вставила поцелуй прямо посредине слова. И Николай не смог ничего говорить больше, он просто целовался, как и бывает это…
Теперь Николай рассказывал такие странные сказки Зулейке, про их новый дом, про то, что будет вскоре, про какое-то далёкое и необъяснимое. А Зулейка слушала и не возражала ни в одном пункте, но когда Николай попросился к её родителям, она рассмеялась:
- Нет. Ты им не понравишься, давай не будем пока об этом. Сначала дом, наверное.
И в тот день Николай, ничего не понимая, шёл домой, пьяный своей радостью и полный каких-то надежд. А вечером позвонил Зулейке, и кто-то взял трубку:
- Да! Алло! – с акцентом спрашивал человек в трубке. А Николай:
- Здравствуйте! А Зулейка…
- Она в больнице. Кто это?
- Это Николай.
- Николай! Ты кто, Николай, зачем звонишь? Откуда знаешь Зулейку?
Николай бросил трубку, но ему тут же начали звонить обратно. Он выключил телефон и сидел, молча.
Теперь он был напуган, истерзан, ничего не понимал… Николай решил просто копить денег, просто прийти к родителям Зулейки с чистым сердцем и предложением к ней и ним… только не с пустыми руками, не голым трудягой…
Телефон Николай бросил прочь. И начал работать. Он хорошо рисовал, Николай и раньше много рисовал, никогда не считая себя художником, впрочем, ужасно злясь, если кто-то хотя бы в шутку раскритикует его полотно… А теперь он рисовал Зулейку – во всём. В каждом полотне. И каждое полотно прятало её. А Николай не мог никак показать её такой, какой видел. Так много попыток выхватить Зулейку, вспомнить её ещё чётче, и ни одной совершенной работы… Измотанный и уставший, с красными глазами, однажды он собрал всё, что нарисовал за три года, а время так летит за работой, и потащил их во двор – к помойке – туда, где им место, сердце было полно чёрной горечи и тоски – он не смог ничего за всё это время! Ничего не выходило, как должно!
- НЕНАВИЖУ!!! – Николай замахнулся на картину ножом, но потом увидел глаза Зулейки на ней, они словно из ниоткуда сквозили сквозь лабиринты нарисованных им лиц, людей, улиц – и он упал перед картинами, которые валялись здесь – на асфальте. И он, грязный человек в краске, пахнущий чем угодно, только не чистотой, сидел и плакал перед этими загробленными годами.
- Ух ты! Вы ВЫКИДЫВАЕТЕ ЭТО??? – кто-то удивлённо спросил…
Николай поднялся. Его шатало, он не мог хорошо соображать: совсем погрузившись в свои чёрные мысли, Николай не ел дня три, но не смог бы с уверенностью сказать этого. Он совершенно забывал о еде, лишь изредка прикладывался к воде и рисовал:
- Кто Вы? – Николай поднял руки, прикрывая свои картины, шатаясь, распахнув даже ладони: ему казалось, что разглядывают самое дорогое, что он имеет, что-то совсем личное, будто кто-то застал его с Зулейкой за поцелуем, который так невозможен и полон страстной тайны Николай зашарил в карманах, в которых не было даже высохших листьев, на лице его были напряжённая усталость и непонимание, которые казались ему сейчас выражением предупреждения.
- Успокойтесь. Давайте я покажу Ваши полотна моей знакомой. Зачем выкидывать? Любое. Дайте мне всего лишь одно.
Николай стал шарить глазами – подал какую-то маленькую рамку с рисунком, а сам скорее собрал всё, что только что принёс и спешно побежал к дому, согнувшись под тяжестью своей ноши.
- Где Вы живёте??? Как мне найти Вас???
Николай обернулся, только лишь головой – показал рукой на свой дом, а потом побежал дальше, пригибаясь и тяжело дыша.
Николай закрылся дома, поставил картины в угол и уснул. Он спал долго и счастливо. К нему, кажется, кто-то стучал, но открывать не было никаких сил. Он просто улыбался и закрывал глаза снова, видел Зулейку. Она брала его руку и вела с собой по набережной, он целовал её маленькую ладонь, и плакал… а она смеялась – и это были весенние горные ручьи, нёсшие ему прохладу и влагу… и Николай спал, так не желая теперь просыпаться…
- Просыпайтесь! Вставайте!
- Что с ним?
- Ничего! Всё будет хорошо…
Николай проснулся на большой чистой кровати под тёплым одеялом в пододеяльнике:
- Добрый вечер!
Он поднял голову и понял, что не у себя, уста его ещё хранили поцелуй Зулейки и ему не хотелось раскрывать их, чтобы не прогнать это приятное тепло от себя. Голос настаивал:
- Как Вы себя чувствуете?
Николай мотнул головой.
- Не хотите говорить, хорошо. Отдыхайте.
Николай снова уснул.
Уже спустя месяц он говорил. Много говорил, но ещё был слаб. Свою новую знакомую он просил разыскать Зулейку. И она искала, не сама, но искала. А он рисовал, много и удивительно. И однажды он всё-таки не сдержался:
- Уже пять лет прошло, Анна… неужели никаких новостей?
- Есть одна. Ровно одна. Сегодня-завтра мы проверим, и я сообщу тебе.
Николай удивленно покачал головой и улыбался… он купил кольцо с небольшим бриллиантом. Размер пятнадцать с половиной. Он всё помнил. Он улыбался. И ждал завтра. «У нас такой огромный дом, Зулейка, с высоким потолком. Большие окна льющие свет, всё, как я обещал тебе…» Николай был преисполнен ожиданиями, слишком полон грядущего…
И завтра Анна отвезла его к Зулейке. На Центральное городское кладбище. Николай шёл к её могиле, встал напротив, все ушли. Дата смерти – тот самый день…
- Так ты тогда ушла совсем, Зулейка… Знаешь… я построил дом. Как обещал. Выходи за меня, - Николай поставил на могилу коробочку с кольцом, - пятнадцать с половиной. Померяешь сразу?
Он смотрел вниз, упал на колени и молчал. Кто-то коснулся его плеча:
- Мужчина!
Николай очнулся. Осмотрелся. Было чуть светло. Он поднялся. Сторож посмотрел на него:
- Мне кажется, она сказала мне да, - улыбаясь, ответил Николай… и перевёл взгляд на фото могильного камня…
Анна всё ещё ждала его у выхода, на плечах Николая было накинуто шерстяное одеяло, сторож ушёл. Николай подвинул коробочку с кольцом ближе к могильному камню:
- Любовь не умирает, Зулейка…
На второй половине его кровати в огромном и светлом доме лежала точная копия могильного камня Зулейки и коробочка с кольцом напротив… открытая для Зулейки…