Бабушка варила кисель: не покупной, готовила по собственному рецепту с добавлением черничного варенья.
– Фу-у, – брезгливо поморщился Сёмка, заглянув в кастрюльку. – Я это пить не буду! – предупредил заранее. – В садике надоел, целое море выпиваю.
– Так уж и море, – засмеялась бабушка. – Небось, не больше стакана в день.
– Другие по стакану, а я, – тяжело вздохнул Сёмушка, – два.
– За что такая честь?
– Соньку выручаю. Она кисель ненавидит.
– Так и не пила бы, силком заставляют, что ли? – удивленно уставилась на внука бабушка.
– Ой, ба… это запутанные садиковские дела, – хотел увильнуть Сёмка от разъяснений, но, подумав, что бабушка может обидеться, нехотя пояснил: – В Сонечку кисель не вливается, совсем-совсем, ни капельки. Ее за это всегда ругают, она становится грустной и не хочет играть, а мне интересно играть только с Сонькой, потому что она не ябеда, веселая, умная и… и… – вдруг запнулся Сёмка, засмущавшись.
Уши его запылали, как маковые лепестки.
– Красивая, – подсказала бабушка, еле сдерживая улыбку.
– Красивей всех! Я ее люблю, только никому не говори, – протараторил Сёмка и побежал из кухни, застыдившись собственного признания.
– Можешь не сомневаться, сохраню тайну, – крикнула бабушка ему вслед.
* * *
Апрельский снег напоминал бабушкин кисель: такой же вязкий и темный. Он цеплялся за ноги, хлюпал и чавкал. Сёмка, загребая сапожками серую жижу, еле брел за бабушкой. Был непривычно задумчив.
– Никак заболел? – беспокойно спросила она, обернувшись. Вгляделась в лицо внука. – Голова болит?
Сёмка отрицательно мотнул головой, а вид его стал печальнее прежнего.
– Сегодня Сонька меня дурачком назвала и поссорилась… навсегда.
– Почему? Обидел чем?
– Хотел сосульку ей подарить, которая висела на краю крыши и дразнилась: пускала солнечного зайчика внутрь веранды. Красивая сосулька была, тонкая такая, прозрачная. Я достать ее не мог, потому что высоко, поэтому придумал палкой сбить. Соньке велел стоять под сосулькой и руки подставить, а Сонька… Сонька… – засопел, готовясь вот-вот зареветь, Сёмка, с шумом вобрал в себя воздух и сдержался. – А Сонька вместо ладоней лицо подставила, и сосулька ей прямо в…
– В глаз?! – как вкопанная встала бабушка. – Ох! Ох! – замахала руками, как птица крыльями.
– Ты что-о-о? В лоб!
– Слава те, господи! – еще раз энергично всплеснула руками бабуля и, успокоившись, прибавила: – Мог девчушку калекой оставить, упаси боже, хотя и в лоб – не шутка. Небось, синяк?
– Синяк… – вздохнул огорченно Сёмка, заново переживая неприятное событие дня.
– Воспитательница тебя сильно ругала?
– Она себя ругала, как ты, руками махала и кричала: «Безглазая я, безглазая, недоглядела», – промямлил Сёмка.
Дальше шли молча. Бабушка не тревожила внука, понимая – тяжело ему.
Уже в квартире, помогая снять курточку, улыбнулась и заверила:
– Все наладится, вот увидишь.
– Не наладится, – буркнул внук и, скуксившись, убежал в ванную омывать лицо и душу слезами, которые все-таки брызнули из глаз непрошенными фонтанчиками.
* * *
Ночью Сёмка, терзаясь мыслями и воспоминаниями, долго не мог уснуть. И в тот момент, когда сладкая дрема обняла, обхватила, – услышал (или показалось?) необычный нежный звук за окном. То ли ветер так виртуозно дул в водосточную трубу, то ли играл кто на непонятном духовом инструменте.
Еще некоторое время полежав и послушав (звук не чудился!), мальчик соскочил с кровати и подбежал к окошку. Ничего и никого не увидел, зато звучание стало отчетливей.
– Балкон! – осенило Сёмку. – Выйду…
Сначала он крадучись пошел в мамину комнату. Там бабушкиным носом сопела темнота. Сёмке показалось, что нечто бесформенное развалилось в кресле. Задрожав от страха, но не забыв схватить со стула бабушкин пуховой платок, выскочил. Быстро прикрыл дверь. Продолжая бояться, отправился к балкону. Обмотавшись у двери теплым платком и нацепив мамины пышные тапки, вышел.
Близко к балкону росла высоченная береза, едва ли не касалась ветками стекол. Звук струился оттуда. Сёмка приоткрыл одно из балконных окошек и в свете луны увидел невообразимое!
На голой ветке, совсем как человечек, свесив лапки, сидел… грач! Удерживая крыльями длинную деревянную дудочку, выдувал печальную, щемящую душу мелодию. Заметив, что на него пялится Сёмка из окна, перестал играть и помахал крылом.
– Пр-р-риветствую, – произнес человеческим языком.
Сёмка непроизвольно поднял руку и тоже ответно помахал, подумав: «Почему именно со мной всегда происходят странности? То снегодеда ветер принесет, то Ляля на коне прискачет, а теперь еще птица говорящая крыльями размахалась…»
– Пустишь погостевать? – спросил грач.
Сема, продолжая пребывать в немом изумлении, покивал. Торопливо распахнул окошко во всю ширь. Отошел в сторонку.
Птица, снявшись с ветки, в один взмах очутилась внутри, присела на пол и… С пола уже поднялся мальчик невысокого росточка с иссиня-черными волосами.
– Ух! – только и смог выдохнуть Сёмка, пораженный новым фантастическим явлением.
– Почто почивать не изволишь? – непонятно спросил мальчик-грач и, увидев недоумение на лице Сёмки, переспросил: – Почему не спишь?
– Не знаю, – пожал плечами Сёмка. – Не получается уснуть, думается и думается. А ты кто?
– Апрелько я, – протянул ладошку необычный гость.
– А я – Сёмка, – робко пожал ладонь Сёмка. – Красиво на дудочке играл.
– Свирель это. Свирель-ветровей.
– Почему ветровей?
– Моя свирель волшебная: ветер выдувает, повсюду разгоняет; ветер поет, стонет – вешние воды гонит… За это умение меня в некоторых местах Снегогоном зовут.
– Апрелько лучше, – сказал Сёмка, – красивее. А что означает слово «апрель»?
– Догадайся сам, – озорно толкнул его в плечо мальчик-грач. – Отгадка в самом слове.
– Ап-рель, а-прель… – начал на все лады раскладывать слово Семка, но напрасно, ничего на ум не пришло. Сдался: – Скажи сам, не догадаюсь я.
– Земля подо мной преет…
– Преет?
– Потеет, значит, – нахмурившись, пояснил мальчик. – Ты что, слов простых не знаешь? Преет – апрель. Все просто.
У Сёмки внутри пошевелил усиками жучок-вредничок. Ему не понравилось: мальчик примерно его лет – и поучает! Захотелось возразить, сказать что-нибудь наперекор.
– Подумаешь, свирель волшебная у тебя есть, все равно – твой месяц скучный, мокрый, кисельный, – припомнил ненавистный напиток, – холодный, сосульками швыряется, – не мог остановиться Сёмка, – и не цветной! Вот май – да! Он мне нра…
Не дослушал чернявый мальчик – сдвинув не по-детски сурово брови, стукнул легонько свирелью себя по макушке и растаял.
Растерялся Сёмка. Огорчился поступку глупому, болтливости излишней. Постоял еще минуты три у открытого окошка в надежде, что вернется гость редкий, сказочный, но тщетно… «Обиделся мальчик-грач», – понял Сёмка и понуро спать поплелся.
* * *
Утро щебетало птичьими голосами. Солнце в бесконечной улыбке растягивало над домами малиновые губы.
– Обожаю апрель! – воскликнула бабушка.
– Уф-х, – Сёмка лишь вздохнул протяжно; за ночь недовольство собой разрослось, еле умещалось внутри.
– Помню, в детстве мы в это время бегали в березняк грибы собирать…
– Грибы?! – не поверил ушам своим Сёмка. – Под снегом, что ли, росли?
– Грибы-сморчки на проталинах появлялись, а еще первые цветочки – подснежники…
– Цветы?! – опять слишком громко изумился внук.
– Да-да, за подснежниками – мать-и-мачеха, кстати лекарственная трава, чуть позже – одуванчики.
– Значит, этот месяц – тоже цветастый? – тихо и больше к себе самому обратился мальчик.
– В старину апрель называли цветень, – охотно подхватила бабушка. – Зацветает красная верба, ольха, появляются первоцветы… Ну, беги в группу, дальше не пойду провожать.
* * *
Сёмка один-одинешенек сидел внутри веранды и грустил. Сонечка с ним не играла, но не только это огорчало мальчика. Вспоминал ночного гостя, все корил и корил себя за тогдашнюю несдержанность, грубость.
Неожиданно на веранду стремительно влетел грач. Присел рядом.
Сёмка даже удивиться не успел, как тот, быстро проговорив: «Беги за мной!» – вылетел. Сёмка – следом. Видит – присела птица на темную макушку оттаявшего пригорка между кустов у забора.
Только Сёмка подбежал – грач выкрикнул: «Подар-р-рочек!» – и, шумно захлопав крыльями, сорвался с места.
Посмотрел Семка на пригорок – и ахнул!
Трепеща белыми лепестками и нежно-зелеными листочками, из смуглой земли робко тянулся вверх хрупкий подснежник.
– Сонечка! – закричал Сёмка и замахал бешено руками. – Сюда! Сюда!
Крик услышали все, и первой – воспитательница. Толпа ринулась на Сёмку.
Встал он, растопырив руки, перед пригорком, опасаясь, что снесут первоцвет ребятишки.
– Осторожно! – встала рядом с ним воспитательница, быстро узрев апрельский подарок. – Ничего себе, – по-детски произнесла и обвела всех восторженным взглядом, – подснежник! У нас! В дикой природе не часто встретишь, а тут… Ребята, давайте заборчик соорудим вокруг горки, сделаем заповедную зону.
Дети охотно бросились врассыпную искать палочки.
– Вообще-то это тебе подарок, – краснея, сказал Сёмка Сонечке, будто бы ненароком оказавшись рядом.
– Ты сам вырастил? – примирительным тоном поинтересовалась девочка.
– Не я. Апрелько… друг, – загадочно улыбнулся Сёмка и вдруг рассмеялся, прикрыв рот ладошками.
Автор: Гузалия АРИТКУЛОВА
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!