Человечество живет мифами – это медицинский факт. Наверное, так удобнее; проще воспринимать исторические перипетии ярко и контрастно, избегая полутонов. Подобный подход к произошедшим событиям и персонажам, напрямую связанным с этими событиями, порой действительно оправдан. Мы знаем Александра Македонского как храбреца и стратега, Нерона как полового извращенца, грезящего о театральных подмостках, и еще немножечко как пиромана, подпалившего родной город, а генерала Монтгомери представляем бравым стариком в неизменном черном берете, в котором он родился и жил. И это действительно так, а факты, деформирующие подобные цельные образы, проще игнорировать. Ну, в самом деле, узнай мы вдруг, что Александр мог часами в задумчивости ковырять пальцем в носу, Нерон страдал диареей, а Монтгомери тщательно обходил трещины на тротуаре, то добавили бы нам эти знания хоть что-то в понимании вышеперечисленных деятелей? Вряд ли, скорее убавили бы.
Но тут существует одно «но». Историческая правда не страдает, если вследствие воздействия книг и фильмов на организм, создаваемый ими образ реально существующего деятеля, в общем и целом соответствует оригиналу. Наполеон действительно был высокоталантливый полководец, ищущий любой повод, чтобы оставить труды по управлению государством (в каковых, кстати сказать, ему также было не много равных) и, очертя голову, вляпаться в очередную военную авантюру с непредсказуемым результатом, а продувной острослов Суворов вполне мог заявить императрице, мол, до первой звезды принимать пищу грех, бросив на нее исподлобья взгляд капризного домашнего питомца. Лоуренс Аравийский, Денис Давыдов и Влад Тепеш, он же Дракула, действительно, как и написано в книжках, были тактиками и стратегами партизанской войны, хотя последнему и приписали совершенно несправедливо увлечение некими гастрономическими изысками.
Но чаще все же при описании ярких исторических деятелей происходит частичная или полная мифологизация, искажающая их реальный облик порой до неузнаваемости. И хорошо еще, коли историки обходятся без откровенного вранья, лишь опуская некоторые вехи становления личности своего героя. Таким «двухмерным» и предстает перед нами великий прусский король Фридрих II, которому вполне подошел бы известный эпитет «матерый человечище». Для меня этот венценосец был, есть и, возможно, останется образцом идеального руководителя государства, королем по праву.
Еще со времен советской историографии в книгах и фильмах Фридриха принято изображать лихим воякой а-ля Бонапарт, хитрым интриганом, абсолютно неразборчивым в средствах для достижения поставленной цели, да и вообще неким возмутителем спокойствия, своего рода Насреддином европейского масштаба. И в значительной степени подобная точка зрения соответствует истине. Но вот что стояло за его поступками и главное – чего все это ему стоило, об этом историки неизменно умалчивают. По разным соображениям. А ведь если заглянуть в детские и юношеские годы будущего короля, мы не найдем там ничего, что хотя бы намеком указывало на то, что этот длинноволосый изнеженный юноша, обожающий изысканный юмор и игру на флейте, станет той скалой в потертом камзоле военного покроя, о которую разобьются немереные аппетиты Австрийской империи в союзе с Российской империей, Францией и Саксонией.
В нежные годы властолюбие редко посещало юного Фрица. Абстрактная философия, музыка, поэзия, куртуазные загулы в столице соседнего государства Дрездене, городе шумном и словно специально созданным для красивого времяпровождения молодого красивого эстета с достатком, вот то, что привлекало его в то время. Как-то раз он даже пытался сбежать из Пруссии, плюнув на перспективу престолонаследия, лишь бы быть подальше от своего деятельного отца Фридриха-Вильгельма, его казарменных замашек и неистового темперамента и чуть не лишился вследствие этого головы, которую повелел было снести его огорченный родитель. Хорошо, друзья отговорили.
А потом, не знаю, враз или постепенно, до будущего Фридриха II дошло истинное положение дел – он осознал всю хрупкость своей страны, лишь недавно получившей статус королевства, страны сравнительно малонаселенной, небогатой, с отвратительной почвой (тогдашнюю Пруссию называли «песочницей Европы»). И стержнем, на который географически были нанизаны разрозненные лоскуты прусских территорий, являлась область Силезия, в свое время переданная Пруссии Австрией, о чем та впоследствии сильно жалела и, не считаясь ни с чем, неоднократно пыталась вернуть ее «взад». Потеря Силезии была для Пруссии равносильно потере самостоятельности, что очень хорошо понимали все ее монархи, и поэтому держались за нее зубами, теряя эти самые зубы, людей и ставя порой свою страну на самый край пропасти. Горячая фаза обороны Силезии пришлась как раз на время царствования Фридриха II, человека, который с детства крайне невосторженно относился к дисциплине вообще и к военной муштре в частности. Пруссия, руководимая Фридрихом II, победоносно завершила три войны, в том числе самую страшную, Семилетнюю, где ей противостоял альянс мощнейших государств Европы, каждое из которых кратно превосходило бывший Бранденбург численно, финансово и территориально, а в союзниках у нее оказалась страна Лукавого Альбиона, вся помощь которой ограничивалась денежными подачками и тем, что англичане увлеченно грабили и присваивали себе французские колонии, пользуясь тем, что прусский король надежно связал лягушатникам руки на континенте, нанеся им в частности ужасающее поражение в битве при Росбахе.
Разглядывая галерею портретов Фридриха II, интересно и грустно следить за тем, как исчезает славный и довольный жизнью человек, на смену которому приходит непреклонный, неряшливый и глубоко несчастный властитель, который живет, повинуясь лишь чувствам долга и любви к своей стране и своему народу. Его отчаянные глаза навыкате кажутся мне живым укором тем лидерам государств всех времен и народов, которые мнят себя эффективными менеджерами, легко и непринужденно сливая в отхожее место людские, материальные и духовные ресурсы государства, о котором они призваны заботиться, интересуясь лишь развлечениями и дешевым самопиаром.
Рыба не только гниет с головы, она и оздоравливается оттуда же. Если в наличии имеется монарх и «элиты», не ставящие себя выше закона, и живущие на крайне низкие, по тогдашним европейским меркам, доходы, то и народ в своей массе не пытается ловчить, действуя в рамках этого самого закона. Тут интересно вспомнить, как после разрушительной Семилетней войны Фридрих II, желая дать импульс развитию национальных ремесел, задумал построить новую королевскую резиденцию Сан-Суси, для чего пригласил архитекторов и начал изучать ландшафт будущего строительства. На месте планируемого парка красовалась мельница, поэтому король вызвал мельника, объяснил ему ситуацию и предложил новую землю и щедрую компенсацию за его старую мельницу. Тот отказался, мотивируя свой отказ тем, что он привык здесь жить и никуда переезжать не станет. Король попробовал нажать на строптивца, но тот прервал разговор, заявив, что если его величество попробует применить силу, то уже завтра тот будет давать объяснения в берлинском суде. Фридрих лишь вздохнул и завершил беседу словами: «Что ж, не договорились». И весь дворцовый комплекс сдвинули на километр.
Любопытно, что Наполеон считал Фридриха II великим полководцем, хотя утонченной натуре пруссака глубоко претила война с ее грубым материализмом. Стоило это ему недешево – за семь лет последней своей войны король постарел на четверть века; драматические повороты военной фортуны он переносил очень тяжело в отличие от того же веселого головореза, французского императора, который просто-таки расцветал во время баталий, особенно когда судьба ему не благоволила. Но долг вел Фридриха на войну, и он воевал. То же и с управлением страной. Король, росший рассеянным демагогом, стал рачительным хозяином, вкладывающим в развитие прусских земель каждую полушку, неустанно осушая болота, строя дороги и мануфактуры. Вместе со своим народом. Плечом к плечу.
Интересное воспоминание очевидца. Однажды старый Фриц, как всегда без охраны, лишь в сопровождении ординарца, еще более возрастного, чем он сам, проезжая по улицам Берлина, заметил людей, толпящихся возле столба, к которому был прикреплен пасквиль, высмеивающий его самого. Реакция короля была изумительной – он приказал снять злокозненный документ, висящий слишком низко, и поднять его повыше. «Так вам, друзья, будет лучше его видно, а то вы теснитесь и только мешаете друг другу» - устало заметил Фридрих, отъезжая. Народ рассмеялся и разошелся. Вот так.
Старость великого короля была безрадостной; друзья либо умерли, либо погибли на войне, либо предали. Здоровье осталось на полях сражений Семилетней войны, выпали передние зубы, вследствие чего он лишился возможности играть на своей любимой флейте, семейная жизнь не сложилась… Великий военный стратег и талантливый управленец, мечтавший о жизни философа и литератора, лишь усилием воли продолжал служить своей стране. А по всей Европе и за ее пределами гремела слава о великом монархе, спасшим свою страну в неравной схватке с половиной мира, монархе, поставившим свою любимую Пруссию в один ряд с влиятельнейшими государствами своего времени.