Нахаловка. Так деревня та огромная звалась в барских землях, на том месте где Княжеский тракт Тихую реку пересекает. А всё от того, что нахальностью своей построена была. Были там земли под разными барами, да баронами мелкими. Худо да бедно жили. Но, пришёл не весь откудава барин по имени Будемир с дружиной нехилой. Не стал никого подминать под себя, а просто нахально деревню заложил. И серебра у него столько было, что местные бароны а бары с ним тягаться не могли, да и сами в подчинение пошли. В считанные зимы Нахаловка разрослась. Люди сами в Нахальные пошли, по воле собственной, желая жить богаче, сытнее, да проще. Да вот, не всё так гладко, как по большому, жиром свиным смазав место мрачное, сходить получилось.
Когда понял люд, что Будемир все свои старания возложил на то, чтоб богатство своё по более натырить, да власть укрепить, так уже и поздно было. Сами себя загнали в рабство, без рабского клейма. Большая Нахаловка выросла, и всё в ней Будемиру принадлежало.
Пожелал коня, а тогда кони ещё в местах наших встречались часто, возьмёт. Пожелал жену чью-то, али дочь, так никто не посмеет и противится. Лишь слово скажет, и сами всё принесут, сами всё дадут.
Ну, зато без крови, без боли, без голода. Вот так вот Нахальские и оправдывались, а может себя успокаивали, а может и взаправду так считали.
Да, вот только, и кровь лилась, и боль чувствовалась. Если кто смел супротив барину пойти, да хоть слово сказать, пропадал. Ну, не так пропадал, как туман по утру. Все знали, куда девался. Барские того недовольного в лес уводили, к яме зловонной. А оттудова не вертался уже никто. Просто, остальные вид делали, что не знали.
К яме той ходить запретно было, как и вопросы задавать. Знай дело своё, подчиняйся и соглашайся. Тогда и сытым будешь, и в тепле зиму перезимуешь, и бед на себя не накличешь. Ты, главное, помалкивай, вопросов не задавай даже по делу, да довольным будь всегда. Коль барин твою жену, али дочь захотел, радуйся. По утру домой с подарочком вернётся. А, того и глядишь, замуж возмёт и тебе кормить уж не придётся её. Захотел барин коня твоего, так тебе ж проще, кормить уход за скотиной не нужен. Твой дом барин своему посипаке пожаловал, так и тут одно благо. Самому за домом не придётся следить, а пожить то можно и в общем доме, где всё у тебя в достатке. И кровать есть, и миска, и место отхожее. Чего ещё желать то?
Жил в Нахаловке парень скромный, Гудоем звали его. И имя ему под стать, потому как знатным балалайщиком он был. На своих трёх струнах такую музыку чудную играл, что даже у того, кто музыку не любит, нет-нет, а внутри что-то заколотится.
Гудой ничего не имел своего. Жил в общем доме, спал на полу, ел из общего котелка. На постой зарабатывал музыкой своей народ потешая как повседневно, так и в праздники. А коль лишнюю монетку умел заработать, так на подарок возлюбленной своей Вернаве всё и спускал.
Завидовали люди такой любви. Много кто к Вернаве свои запортки подкатывал. И сами хозяева запорток тех побогаче были, да и запортки их, как по слухам, побольше и поувесистее. А она ни в какую. Только Гудой ей нужен.
Вернава была пышногрудой, круглобёдрой. Хлопни ладошкой по заднице, звон в ушах стоять будет. О таких говорят, мол кровь с молоком. Вот и Будемиру она приглянулась. Шесть жён то у него уже было, да детей ни одна народить не могла. Вот он и решил, что такая пышная, как Вернава, точно сумеет.
Посватался, а та и не отказала. Может от страха, а может и нет, тут не скажу. Да только сразу согласие своё она и дала. Хотя, может того согласия и не спрашивал никто. У Будемира всё запросто делалось. Всё и все в Нахаловке ему принадлежало.
Как и водится, Гудоя на свадьбу позвали музыкантом. И пусть тяжко ему было, а супротив барина не попрёшь. Пришёл и начал гостей тешить музыкой весёлой и частушками задорными.
Решил филин в прок нажраться,
Всех мышей за раз поел,
Никому не дал остаться,
С голодухи околел.
Спел Гудой частушку, что известна была всем уж давно. Но, в один миг все замолкли. И даже бровью никто не повёл, с места не встал, слова не проронил, когда балалаечника барские посипаки вывели. Всё от того, что решили они, будто не про обжорство эта частушка, и не про то, что в прок не наешься, а про барина она. Будто высмеивает Гудой барина. Хотя, может сам Гудой к барину частушку ту и приплёл.
Побили балалаечника до полусмерти, инструмент его в щепки разломали, струнами ему руки и ноги связали, на телегу бросили и в лес, к той самой зловонной яме. Привезли и со смехом сбросив, прокричали в след, что покуда он на дне ямы этой гнить будет, возлюбленная его на барских запортках скакать будет и небеса благодарить за подарок такой.
И вот, лежал Гудой на дне ямы зловонной, ядовитый туман вдыхая и чуя, что костлявые руки Кондратия ласково за плечи его, вот-вот, приобнимут. И готов уж сам быстрее к Кондратию отправиться, потому как каждый вдох мучения столь страшные приносит, что уж лучше быть на части конями разорванным. А в голове его последняя мелодия рождается. Вроде и грустная, его самого оплакивающая, а вроде и злая, обидой наполненная. И самого его такая обида взяла, что ногтями в землю врыться захотелось так сильно, чтоб ногти себе и вырвать.
Обидно стало за то, как поступили с ним. Обидно стало за то, как сам он за свою жизнь и за своё счастье не постоял. Обидно стало, что за него не заступился никто даже словом тихим, даже шёпотом. Да и вовсе, обидно стало, что даже взгляд все опустили и вид сделали, будто ничего и не произошло.
Умирает Гудой, обидой переполненный, а та обида только нарастает. Будто с предсмертным потом наружу она из него выходит. Липкая, зловонная, вязкая. И с каждым вздохом всё больше её. Сквозь рубаху окровавленную пропитывается, лужей под умирающим собирается, и… очертания приобретает.
И, хоть сам Гудой и не видит ничего в тумане том ядовитом, да глазами заплывшими от кулаков барских посипак, а будто чувствует, как обида его, что наружу проступила, очертания тела человеческого обрела. И вроде шепчет она что-то, твердит, что не честно с ним поступили.
И шёпот этот такую злость в Гудое породил, такую ненависть, что боль от вдыхаемых ядов ямы ерундой показалась. Сам он не понял, как струны, что руки и ноги его удерживали, разорвал. А в разуме его всё громче и громче мелодия необычная играет. И чем дальше, тем больше она злая, нежели грустная.
Пополз Гудой по яме, к краю, да рукой на иссушенные тела наткнулся. Одни уже вовсе в кости обратились, другие будто рыба вяленая. И пусть от ядов Гудой задыхался, а ужас как захотелось ему музыку странную, что в голове звучала, сыграть. Из рёбер, черепа и ноги, чьих-то, соорудил он инструмент необычный. Да так ловко, будто всю жизнь этим занимался. Кожей человеческой обтянул его. А вместо струн натянул жилы сухие. Сам своей работы испугался, да сам и в восторг неописуемый от работы такой пришёл.
Провёл Гудой пальцами по струнам, а те острые, как осока. В миг пальцы порезали и кровью музыканта окрасились. И лишь первые капли крови по струнам побежали, как весь инструмент зловещий будто ожил. Под мёртвой кожей вены вздулись, череп оскалом своим улыбнулся, а рёбра вроде вздыматься начали, воздух вдыхая.
И ударил музыкант по струнам раз, пальцы свой изрезав. Земля вокруг дрогнула. Ударил по струнам дважды, мотив высекая, и облако ядовито вверх взмыло.
Огляделся Гудой. А в яме уйма мертвяков. Все те, кто наперекор барину, или слугам его, даже в мыслях пойти некогда решил, все здесь. И мужики, и бабы. И старые, и молодые.
Оскалом безумца лицо музыканта перекосило, глаза жёлтыми углями в полумраке вспыхнули, и ударил он по струнам в третий раз. Да так сильно, что запястье себе изрезал, кровью инструмент залив. И, будто вся яма зашевелилась.
Поговаривают, будто то утро особо солнечным было. Некоторые уверяли, что сами небеса барина поздравляют. Да вот, со стороны леса, аккурат с той стороны, где яма зловонная была, вроде туча надвигалась. И необычная то туча была. Шибко низко она стелилась, так, что земли касалась.
А как туча та до деревни дошла, так враз солнце скрылось. Стемнело, будто ночью. И зловоние всю Нахаловку огромную окутало. Такое, что ноздри жжёт, глаза слезиться заставляет, глотку дерёт.
А в полумраке вроде светлячков, угольки жёлтые вспыхнули. Сотни угольков.
Ясно дело, народ кинулся огонь зажигать, да вскоре и сам не рад оказался. На свет огня мертвяки вышли. Сотни мертвяков. И в мёртвых тех каждый узнал соседей, друзей, мужей. И шли они все неспешно, под музыку грустную, протяжную, что кто-то струны щипая наигрывал. Да вот, музыка быстрой стала, злой. И затанцевали мертвяки в танце безумном.
Лишь одна фигура в пляс не пустилась, а медленно на свет выходила, жёлтыми глазами на людей поглядывая и оскалом улыбки безумца людей одаривая. И глядя на фигуру эту узнали люди своего балалаечника. Того, что всегда простым был, добродушным, смирным и наивным. А в руках его инструмент ужасный все разглядели, от чего у многих кровь в жилах стыть начала.
Увидав ужас в глазах деревенских, засмеялся балалаечник, закричал, и мелодию столь быструю, сколь и зловещую играть начал. Да так, что кровь от его ладони брызгами разлеталась.
И пустились мертвяки в неистовый пляс под музыку эту. И танцуя, принялись они деревню разрушать, да рвать всех, кто укрыться не мог. И не разбирали они, где там барские, а где обычные деревенские. А может и вовсе, для них, а может и для балалаечника, разницы уже и не было.
Бросились люди кто куда. Да деревня хоть и большая, а спрятаться особо и негде. По большей части в терем к барину кинулись, как в самый большой и прочный дом. И там уже между собой не разбирались, кто барский, а кто холоп. Всем жить хотелось.
Заперлись люди в барском тереме, а мертвяки стеной вокруг встали и давай хороводы неистово водить, да вроде как под музыку злую подпевать. И вой их по всей округе громом разносился.
Гадать долго не стали люди, и все разом решили, что коль барина мертвякам отдать, упокоится балалаечник и отступит. И как бы барин не кричал, сколь бы серебра не обещал, всё в пустую. И свои, и деревенские заодно оказались. Схватили его, да смачно под задницу сапогом ускорения придав, за дверь вытолкали.
Тот и вякнуть не успел, как сотня мертвяков на мелкие клочки его разорвала. Так быстро, что даже крови на земле не осталось. Разорвали, и вновь хороводы водить, завывать, окна бить, терем раскачивать.
Решил тогда народ, что балалаечник вовсе не для мести явился, а лишь для того, чтоб возлюбленную свою забрать. Начали уговаривать Вернаву, выйти по доброй воле и по доброй воле с силой гнилой пойти. Дескать, не брать на себя вину за то, что мертвяки всех перебьют. А та, ну ни в какую. Не желается ей к мертвякам выходить.
Ну, раз сама не желает, так и спрашивать не стали. Схватили под рученьки белые, да за дверь вытолкали.
Увидал Вернаву Гудой и играть перестал. Мертвяки разом застыли, будто деревянные стали. А Вернава, хоть и страшно ей было, а к Гудою пошла. На колени упала и давай просить, дабы отозвал он своих мертвяков, чтоб простил оставшихся в живых, чтоб сам прочь ушёл и упокоился, как и полагается человеку доброму. Потому как не гоже человеку доброму силой гнилой становиться, да и вообще, не гоже людям от силы гнилой помирать.
Опустил музыкант инструмент свой. Глаза его светиться углями жёлтыми перестали, оскал злобный с лица пропал. Посмотрел он на возлюбленную свою и руку ей протянув, хотел помочь с колен встать. Да та, как увидала, что ладонь его до костей струнами изрезана, что в крови вся, что плоть клочьями висит, и кости пальцев белеют, так и завопила. В ужасе отпрянула, да бежать прочь бросилась.
Тихо так прошептал музыкант, что так тому и быть. Вновь на лице его оскалом улыбка безумца возникла и глаза пуще прежнего углями жёлтыми вспыхнули. Ударил он ладонью окровавленной по струнам, злую и безумно быструю мелодию извлекая из инструмента своего. Закружились мертвяки в танце, закружили девку и в один миг на мелкие клочья порвали. Да так, что она даже вскрикнуть не успела.
Вновь окружили мертвяки дом барский, но входить не стали. Хороводом быстротечным вокруг него ходить начали. А туча зловонная, в вихрь плотный скрутившись, через трубы печные, да через окна разбитые в тот терем и хлынула, будто грязная вода по весне, что с холмов сходит. Зловонием ядовитым терем заполнился и в ужасных муках прячущиеся там помирали. И столь ужасны муки те были, что каждый трижды пожалел и трижды пожелал быть разорванным мертвяками.
Как последний, кто в тереме скрывался, дышать перестал, так та туча зловонная и растворилась, дозволив солнечному свету разрушенную деревню обласкать. А в след за тучей и сотни мертвяков, не прекращая хоровод водить, растворились, будто туман по утру.
Те, кто по закоулкам прятался и кому посчастливилось в живых в то утро остаться, рассказывали, будто доиграл свою музыку балалаечник. Инструмент свой опустив, постоял ещё немного у терема барского, а потом в раз исчез, как тень в полдень солнечный.
С тех пор по ту сторону Тихой реки никто не живёт. Верят люди, что по сей день там бродит музыкант, что музыку смерти играет, мертвяков водит и тучу зловонную призывает. Но, также и верят, что через Тихую реку не может он перебраться. Почему, а никто и сказать не может. Но верят. Нахаловка та давно разрушена, и только барский терем тёмными стенами возвышается. Будто предостерегая людей.
Одни говорят, что напоминает он им о чрезмерной жадности барина. Другие, будто предостерегает о безволии и трусости людских. Третьи говорят так, что терем тот стоит, как напоминание, что сила гнилая в любом может загнить, даже в самом добром. А был ли Гудой до того добрым, точно и не помнит никто.
Всем привет, мои дорогие жители Чёрного леса. Я снова с вами и сегодня решил рассказать про одно место, которое на карте пустым пятном мелькает. Нет на карте там деревень, только пара болот обозначено. Теперь вы знаете причину.
Кто-то в этой простой сказки увидит и политические, и экономические, и острые социальные проблемы. (наверняка). Уверяю, всё куда проще. Смысл сказки в том, что даже самого тихого и спокойного можно выбесить. И даже не обязательно для этого долгое время стараться. Достаточно и одного эпизода. А всё остальное, вроде барин со своей жадностью, люди со своим безразличием и трусостью, это всё сказочная мишура.
С другой стороны, кого я обманываю? Каждый для себя сам решит, о чём эта сказка. Сказки для того и существуют, чтоб каждый сам решал, о чём она.
Ну и, традиционное обращение к новым подписчикам.
Добро пожаловать в Чёрный лес! Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что вы в гостях. Хотя, коль захотите остаться на совсем, лес будет только рад.
Путеводитель по каналу со всеми сказками вот тут: ТЫЦ ПО ССЫЛКЕ
Есть две книжки, если интересно. Они вот тут.
Книга I: Ведьмы Чёрного леса
Книга II: Лунная дева и твари Чёрного леса
Лайки, комментарии, конструктивная критика тут всегда в почёте.
До новых встреч в Чёрном лесу.