Эклектичный коллаж, отражающий довольно много тем. Но в центре этого коллажа, без сомнений, Америка.
Пуритане, высадившиеся с Мэйфлауэра, как ‘The Colour Out of Space’, осевший слизью в глубине колодца, вырезали плевру индейского символизма и многоначалия (ну и племя пекотов заодно). Детерриторизовав своего бога и ретерриторизовав (не весьма деликатно) его на ‘оскверненной’ индейским язычеством земле, пуритане поместили себя в эпицентр юридической свободы и либидинального рабства. Последнее и будет отрефлексировано Дэвидом Митчеллом на экране. Сообразно с эксплуатацией индейцев, удачным решением кажется эксплуатация хорошо прижившегося сценарного хода: убивать подростков в каком-то американском захолустье.
Этим и займется It. Только что это? Дух сожженного заживо пекота, карающая рука Бога, Лакановская кастрация или что-то там из иных миров? Не так уж и важно. Важно, что, вслед за Ником Ландом и The Cybernetic Culture Research Unit (CCRU) фильм мыслит вместе с индофутуризмом, афрофутуризмом, мумбо-юмбо и прочими ‘аффилированными’ лицами. Малолетних героев постоянно нагоняет призрак ‘грозного пуританина’ в традиционном одеянии..хотя, конечно, одеяние это сугубо антитрадиционно, принимает форму женщины с оголенной грудью, уродливой старухи, какого-то негра, да и кого угодно. Консервативный мир колонизаторов с грустным видом смотрит на развращенное молодое поколение американцев рассматривающих порножурналы. Причудливый мир кино позволяет разочарованному отцу нации войти в кадр и навести порядок.
В общем, как в ‘Токио’, в отрывке Леоса Каракса, уродливое прошлое тоталитарной Японии навещает жителей современного города-корпорации, живущего по всем заветам глобализации и ризоморфного мира лишенного центральных звеньев, в виде вылезшего из канализации ‘чудовища’, пожирающего хризантемы-символы японского империализма.
Ну и конечно пристальный взгляд в прошлое. Человек ностальгирует по лучшему времени, по времени бесполости, по безмятежной жизни, запечатленной на пленке, а не на безжизненной цифре. Смена нарратива глубоко ранит. Раньше подглядывание было простой шалостью, ровно как и бросание камней в стекла. Но прошлое идет за тобой, ползет, как конвейерная лента, преследует, выжидает, чтобы убить. Мечта об утраченном детстве. Мечта об утраченном рае. Мечты сбываются, но эта, если и сбудется, то только после смерти ‘человеческого’. А пока разглядываем старую пленку и заглядываем в окна.