М. Н. Муравьев, быв генерал-губернатором Западного края, усмиряя польский мятеж (1863 г.) предпринял такого рода распоряжения, которые уничтожали бы всякую идею о возможности произвести мятеж в будущем.
Женский монастырь Визиток, в г. Вильне, был самый богатый и обширный во всем Западном крае; там имели своих представителей все аристократические и богатейшие семейства польского происхождения. При монастыре была школа, состоявшая из двух отделений: одного для девочек и девиц дворянских фамилий, а другого для разночинцев.
Эта школа под видом образования была основана собственно для пропаганды против русского правительства и всего русского. М. Н. Муравьев, убедившись в этом, предполагал закрыть эту школу и уничтожить монастырь.
Но как визитки имели громадные связи со всеми польскими аристократическими лицами, не исключая Петербурга, то на представление генерал-губернатора о закрытии монастыря визиток ему было отвечено из Петербурга: "необходим важный и доказанный повод и вообще повременить".
Между тем игуменья визиток получила письмо из Петербурга от какой то дамы высшего общества, которая, между прочим, ей писала: "Mourawief vous mangera". Эта фраза переполошила игуменью и весь монастырь; все до того потеряли голову, что не смотря на строгий циркуляр генерал-губернатора без его ведома никому не входить ни в какие переписки и переговоры ни с папой, ни с кардиналами, ни с епископами, ни с кем из духовенства и монашества из иностранцев, игуменья написала жалобное письмо одному французскому епископу.
В письме этом, не взирая на свой сан, не постыдилась налгать, что будто бы она с сестрами находится в самом мучительном положении, что их теснят и сошлют в Сибирь, и умоляла его принять ее со всеми сестрами в монастырь визиток находящихся под его ведением.
Французский епископ, очень хорошо зная, что визитки все из богатых и важных фамилий, отвечал, что он с радостью и с распростертыми руками их всех примет. Узнав об этой переписке, М. Н. Муравьев тотчас поручил прелату Немекши (Антоний) объявить игуменье и всем визиткам, что как, с одной стороны, они нарушили его циркуляр, а с другой стороны желают выехать из России и что их с радостью примут во Франции, то он не находит никакого препятствия к их отъезду, и назначает им двухнедельный срок на приготовление к дороге и сдаче монастырского здания и имуществ правительству.
Прелат Немекши исполнил поручение генерал-губернатора в точности, визитки остались весьма довольны и начали приготовляться к отъезду. Через неделю после этого М. Н. Муравьев послал городского архитектора осмотреть наружные части здания монастыря, а также церкви, в предположении устройства вместо католического православного монастыря.
Архитектор отправился туда в сопровождении прелата Немекши. На вопрос последнего, приготовляются ли они к путешествию, игуменья отвечала, что они все совершенно готовы хоть сейчас ехать. Когда в тот же день об этом ответе узнал М. Н. Муравьев, он поручил прелату Немекши немедленно отправиться к визиткам и объявить игуменье, что он очень доволен, что они все до срока им данного приготовились к отъезду, поэтому теперь уже нет никакой нужды оставаться долее здесь и что завтра с экстренным поездом они будут отправлены за границу.
Игуменья побледнела при этом известии, все сестры были поражены этой внезапностью, по-видимому, они все еще чего-то ждали, на что-то надеялись. Игуменья попробовала было сказать, что как же они поедут, не уведомив французского епископа? На это Немекши отвечал: "генерал-губернатор позаботился телеграфировать вашему будущему епископу, что вы выезжаете завтра". Ничего не оставалось им делать, как ехать.
Действительно на другой день в сопровождении одного расторопного квартального надзирателя игуменья и все визитки в числе 80 отправились с экстренным поездом за границу и никаких оваций, ни беспорядков при этом не было.
Надо предполагать, что игуменья раздумав ехать заграницу, писала о том тайно куда следует, потому что генерал-губернатор вечером в тот день, как визитки были отправлены, получил из Петербурга телеграмму: "Приостановить отправку визиток".
М. Н. Муравьев, прочитав телеграмму только улыбнулся и на вопрос адъютанта "что отвечать", сказал: - Погодите, когда квартальный с границы мне телеграфирует, что визитки уже не на русской земле, тогда надобно отвечать, что визитки уже за границей; при этом прибавил: - эта игуменья сама устроила отправку и сама же ее ускорила.
Некоторые уверяют, что телеграмма об остановке отправки визиток была получена накануне отъезда визиток, но это неправда.
При осмотре всех зданий монастыря одно окно, видимое снаружи, не могло быть отыскано, к какой оно принадлежит комнате, несмотря на все старания архитекторов. Решились было сделать подмостки и отворить окно снаружи, но когда доложили об этом М. Н. Муравьеву, ему пришла мысль, что в эту таинственную комнату, вероятно, существует потаенная дверь, и действительно, наконец, дверь эта была найдена и открыта; таинственная комната оказалась очень комфортабельной спальней....
Монастырь визиток был преобразован в православную обитель св. Марии, где также основана школа для девочек и девиц, но только на других основаниях, чем было у визиток.
Чтобы взойти в церковь Виленского Доминиканского монастыря, надо проходить через весьма обширный коридор слабо освещенный. В конце коридора при входе в церковь на стене видна была икона св. Доминика, перед которой постоянно теплилась лампада; по обе стороны иконы были повешены две таблицы: на одной означены самые тяжкие грехи, а на другой небольшие, и те и другие были под номерами.
Ниже образа были прикреплены к стене две кружки и повешены два мешка с номерами на манер тех, с которыми играют в лото. Подле образа на низком табурете постоянно сидел старый монах.
Всякий желавший прощения одного из написанных грехов на таблицах должен был преклониться перед иконой, потом положить в кружку для прощения тяжкого греха 2 злота (30 коп.), а для менее важного 1 злот (15 коп.); затем монах брал один из мешков, смотря прощения какого греха желали получить, тряс его, все равно как при лото, и подавал грешнику.
Сей последний вынимал из мешка номер, подыскивал по таблице, какому греху соответствует вынутый номер; таким образом, найденный на таблице по вынутому номеру грех прощался.
Во время постов и праздников грешники сильно играли в это лото, что приносило немалые доходы монастырю. Когда М. Н. Муравьев узнал об этом, тотчас же сделал распоряжение о прекращении этого лото или лотереи, а икону со всеми принадлежностями приказал поставить в одну из своих приемных зал для общего обозрения. Эта икона долго оставалась во дворце.
Однажды в Вильне приходит ко мне как к губернскому прокурору заплаканная молодая женщина.
- Что вам угодно? - спросил я ее.
- Я пришла жаловаться на ксендза.
- Расскажите в чем дело.
- Я занимаюсь прачечным мастерством и довольно порядочно зарабатываю денег, но муж мой ничем не занимается, пьяница, все мои заработанные деньги пропивает и благодаря этому мы часто бываем без копейки, и при этом муж мой меня бьет и ругает. Не зная, что делать я жаловалась начальству, но это ни к чему не послужило.
Я хотела развестись с мужем, на это мне сказали, что нет законной причины к разводу. Вследствие этого, не зная, что делать, я между тем услышала, что можно служить обедню и молиться за смерть и что этим занимается один из ксендзов церкви св. Матильды.
Я отправилась к этому ксендзу и, рассказав ему все свое горе и несчастье, просила его служить молебны и вообще молиться на смерть моего мужа. Ксендз этот без всякого затруднения согласился исполнить мою просьбу, говоря, что в течение шести недель надо служить обедни два раза в неделю и кроме того всякий день он будет усердно молиться о смерти мужа, и тогда он умрет в скором времени.
За обедни каждую неделю ксендз брал с меня 20 рублей, причем говорил, что ничего не требует за особые его молитвы в церкви. В течение шести недель муж мой один раз сильно занемог, но вскоре поправился и теперь прошло более месяца, как обедни и молитвы прекратились, а муж мой жив и здоров и продолжает пить, буйствовать и меня бить.
Я отправилась к ксендзу и просила о возвращении мне моих денег, так как его обедни и молитвы не имели ожидаемых последствий, но ксендз не только не возвратил мне денег, но просто-напросто выгнал от себя.
- Есть ли у вас другие лица, которые могли бы удостоверить, что ксендз этот действительно занимается такого рода обеднями и молитвами, и можете ли вы узнать в лицо этого ксендза? - спросил я у прачки.
- Да, я знаю нескольких женщин, которые прибегали к ксендзу с теми же просьбами и его сейчас все могу узнать.
По докладу моему об этом М. Н. Муравьеву, было сделано распоряжение о строжайшем исследовании этого дела. Призванные и спрошенные лица все подтвердили сказанное прачкой, но только ксендза такого в этой церкви не оказалось и ни прачка, ни свидетели не могли признать ни одного из ксендзов церкви св. Матильды служившего "обедни на смерть".
Само собой разумеется, что ксендз-виновник был скрыт. М. Н. Муравьев приказал на некоторое время приостановить следствие и тайным образом следить за ксендзами этой церкви и за их действиями.
Через несколько месяцев после приостановки следствия, однажды вечером церковь св. Матильды была сильно освещена, но все двери были заперты и после того как свет в церкви прекратился, никого не видать было выходящего из церкви; полицейские агенты были у всех дверей и у выходной двери ксендзов. Из этой двери вышла вскоре личность, оказавшаяся именно отыскиваемым ксендзом.
М. Н. Муравьев не хотел предавать его суду, а выслать в один из отдаленных северных городов России с воспрещением священнодействовать; из проданного его имущества уплачено все, что им взято от прачки, а с пропозита (заступающий место епископа), прелата и ксендзов св. Матильды, за сокрытие отыскиваемого полицией ксендза, взыскан большой штраф.
Поимка покушавшегося убить Виленского губернского предводителя дворянства Александра Домейко в 1863 году
"Национальное правительство
Начальник города Вильна
№88 7 августа 1863 г.
Принимая во внимание, что Александр Домейко, несмотря на то, что он уже поставлен вне закона, употребляет каждую минуту своей жизни на гибель края, вышеназванный Александр Домейко приговаривается к смертной казни. Начальник гор. Вильна Бонк" (Бонк - Владислав Малаховский)
В одно утро Домейко сидел у себя в кабинете в креслах и читал газету, как вдруг никем не замеченный незнакомец подкрался сзади и нанес ему тяжкую рану ножом в плечо, вероятно желая попасть ниже в сердце; это было так неожиданно и мгновенно, что Домейко не успел ни вскрикнуть, ни позвать на помощь, как незнакомец исчез никем не замеченный.
Впрочем, Домейко впоследствии объяснил, что он только приметил, что преступник этот был очень белокур. Доктора удостоверили, что рана, нанесенная Домейко, не смертельная, но мучительная и требует внимательного лечения и ухода.
Преступный незнакомец , не смотря на самые тщательные поиски, долго не мог быть найденным, что весьма озабочивало М. Н. Муравьева. Однако через несколько месяцев после этого происшествия прибыли из города двое молодых людей на виленскую станцию железной дороги, слишком за два часа до отправки поезда. Оба незнакомца были брюнеты, и имели при себе саквояжи.
Это раннее прибытие на станцию обратило внимание дежурного жандармского офицера, и он спросил их, куда они намереваются ехать.
- В Варшаву, - был их ответ.
- Зачем же вы прибыли теперь, когда поезд пойдет только через два часа? При этом вопросе один из них несколько смутился, но другой смело отвечал, что рассчитавшись с квартирным хозяином, не хотел долее оставаться в квартире и, не зная куда деваться, приехал на станцию.
На требование жандармского офицера показать паспорт, тот же самый очень замешкался, сначала побледнел, а потом сделался красен как рак.
Паспорта были рассмотрены. Когда жандарм спросил у того, который конфузился, зачем приехал из Варшавы в Вильну, он до того замешался, что долго не мог ничего отвечать, наконец сказал: - Чтобы отыскать себе место по ремеслу.
- А какое ваше ремесло?
Тут он совершенно потерялся, начал заикаться и с трудом произнёс, что он столяр.
- Где ваше было жительство в Вильне?
- В Немецкой улице, в доме Левина.
Жандармский офицер тотчас же послал унтер - офицера своей команды узнать, действительно ли эти молодые люди проживали в этом доме. Унтер-офицер после получаса возвратился с известием, что в означенном доме никаких подобных жильцов не проживало.
Замешательство, ложное показание места своего жительства и несвоевременное прибытие на станцию убедили жандармского офицера, что эти молодые люди весьма подозрительные; поэтому он их арестовал. Когда об этом подробно было доложено М. Н. Муравьеву, он тотчас же сказал, что один из них должен быть покусившийся убить Домейку, и велел содержать их и допрашивать порознь.
Прошло много времени. Ничего от них не могли добиться, хотя в показаниях они часто друг другу противоречили, но М. Н. Муравьев оставался при своем убеждении, что один из них преступник. Когда же ему сказали, что они оба брюнеты, а покусившийся на жизнь Домейко был белокур, М. Н. Муравьев приказать отвести их в баню и мыть в особенности волосы.
После трех бань, тот, который конфузился, оказался белокурым, и когда его показали Домейко, он удостоверил, что это именно тот, который нанес ему рану. После долгого запирательства он сознался и объявил, что он цирюльник из Варшавы и должен был убить Домейко, по приказанию Варшавского народного ржонда (см. выше). Цирюльник этот был повешен.