Анна
В семье Копейкиных было шестеро детей: три сына и три дочери.
В тридцатые годы их раскулачили, как многих. На выселки на подводе добирались год. Отец семейства в дороге тяжело заболел и умер. Из взрослых остались бабушка и мама.
Старшему сыну было девятнадцать лет, кормилец. Когда приехали на новое место жительства, сразу устроился в Электросеть: сначала стажёром-монтажником, но вскоре начал работать самостоятельно. Был очень хваткий и сообразительный…
Но беда пришла в дом.
Утром Николай как всегда рано ушёл на работу, а в двенадцать часов уже пришли люди: все мрачные, и мать сразу поняла, что с сыном беда.
Едва держась на ногах, она отправила всех детей на улицу и завела нежданных гостей в скромное жилище.
-Аполлинария Алексеевна, ваш сын погиб. Высокое напряжение…
Мать горевала сильно, потом заболела и вскоре умерла, инфаркт случился.
За ней и бабушка через пару лет ушла. Все повторяла:
-Хоть бы дожить до твоего восемнадцатилетия, Анька. Чтоб ребят по детдомам не раздали. Ты смотри, девка, никого не отдавай.
Через неделю после Аниного совершеннолетия бабуля ушла.
Аня после семилетки пошла в медучилище, а потом сразу в госпиталь. Сначала санитаркой работала, опыта набралась и медсестрой стала.
Когда бабушка умерла, Аня прочно стояла на ногах, совсем взрослой стала в свои восемнадцать лет. Зарплата небольшая, но была.
Поселили семью по приезде в барак, где ещё двенадцать семей таких же как они жили. Вода из колонки, туалет общий на улице, топить дровами и углём, а зимы суровые в предгорье. Одна маленькая комната и крошечная кухня были в распоряжении ребят.
На Анином попечении осталось четверо детей. Мальчишкам Шурке и Борьке было тринадцать и десять лет, девчонкам Нине и Валюшке — шестнадцать и семь.
Совсем малых, слава Богу, не было. У каждого своя обязанность в доме имелась, но зарабатывала только Анечка.
Нина готовила нехитрую еду из того, что было, уборку делала, стирала, на рынок с пацанами иногда ходила, когда старшая сестра получку приносила.
Пацаны огород содержали: пололи, копали, сажали, уголь таскали и печь топили, в горы ходили: по весне за кисличкой, щавелем, морковником, а осенью за яблоками, сливами и орехами.
Даже у маленькой Валюши были обязанности: накрывала на стол, убирала посуду, мыла после еды, раскладывала по местам, резала хлеб, собирала на огороде урожай.
Дети все время хотели есть. Хлеба было мало, мяса и крупы вовсе не видели, а травой да ягодой не наедались. Ане было невмоготу смотреть на худых, голодных ребят. По ночам, когда не было дежурства, она стегала одеяла на заказ, но все равно катастрофически не хватало на пропитание.
В 1941 году в октябре в госпиталь первых раненых доставили. Аня почти совсем перестала приходить домой. Дети как-то справлялись сами. Очень голодно и холодно стало. Как зиму пережили — неизвестно. Угля было мало, экономили, спали одетые все вместе, тесно прижавшись друг к дружке.
Петю привезли в госпиталь ночью, в Анино дежурство. На раненого было страшно смотреть: от ног осталось одно кровавое месиво. Солдат был без сознания. Тяжёлых много было, но Аня почему-то именно его приметила и старалась почаще к нему подходить, хотя ему не нужно ничего было, без памяти лежал. Врачи принимали решение долго, хотели ноги парню сохранить, двадцать лет ему всего было. Да и повоевал-то всего ничего, несколько месяцев на фронте. Один бой, и вот так он для него закончился. Да сколько их таких всего один бой прошедших не вернулось, или вернулось инвалидами! Это же редкость большая была, когда до конца войны дошёл!
Лечение не давало никакого эффекта, раны кровили день и ночь, Петр почти не приходил в себя, и ноги было решено ампутировать.
Операция прошла успешно, на третий день боец очнулся, и первое, что увидел — лицо красивой незнакомой девушки. Парень догадался, что он в госпитале. Стал осматривать себя и сразу понял, что ног нет, хотя болели они зверски.
— Сестра, — обратился он к Ане, — а я живой?
Ах, как Аня обрадовалась! Почти целую неделю она ждала, когда он очнётся.
— Живой, живой! — радостно вскрикнула девушка.
— Сестричка, вижу я, ног нет у меня. Почему они болят так сильно?
— Бывает такое, солдатик. Ну вроде как память твоя о ногах болит, а не сами ноги.
— Понял, только и осталось мне теперь, что вспоминать о них…- и солдат отвернулся от Ани, может заплакал и не хотел свою слабость показывать.
Ане хотелось его как-то утешить, даже приласкать, но тут ее позвали в другую часть огромной палаты, и она убежала.
Работы у медсестёр, как впрочем у врачей и у санитарок, было непочатый край. Валились с ног, неделями не ходили домой. Сердце Ани разрывалось между голодными братьями и сёстрами и между ранеными изуродованными воинами, которые оставили половину себя на полях сражений.
Аня надеялась на Нину, что сестричка что-то придумает, как-то накормит детей, да и Борька уже большой, тринадцать лет. Хороший помощник!
Но что придумаешь, когда в доме ничего нет, кроме квашеной капусты, её на огороде выращивали и квасили в огромной бочке. Зима на дворе, даже травы нет. Ранней-то весной суп из крапивы, морковника и горного щавеля варили.
Нина была очень весёлая девушка, она никогда не унывала, всегда с шутками и прибаутками. Шурку она Манок называла, так и прилипло к нему это прозвище, но Шура только Нине позволял себя так называть. Ох как он любил сестру и во всем ей помогал: воду таскал, когда она стирала, белье развешивал вместе с ней! Вешали в общем дворе на верёвках и подпирали огромной дубиной. Тяжело Нине самой было, вот Шурка и был ей помощником.
Борька каждое утро уходил из дому рано: сначала на учебу, в ремесленном учился, а потом искал подработку за буханку хлеба, за кусок мыла, за шмат сала. Тяжело работал, как взрослый мужик, в основном, грузчиком.
Дважды на фронт сбегал паренек, да оба раза возвращали его. Один раз даже до Оренбурга доехал в теплушке. Только не повезло: заметили и домой вернули.
Нина тогда чуть с ума не сошла. Шутка ли, целую неделю его не было. Думала, все, погиб. Когда привезли брата, она стирала. Так сначала обнимала, плакала и целовала, а потом схватила рубаху мокрую, стираную, и ну давай его по спине отхаживать и приговаривать:
— Ты чеж удумал-то, а, стервец? Ах ты, бессовестный! Хорошо Аня домой не приходила, не узнала ничего, ей только ещё этого не хватало — за тебя, пакостника, переживать!
Борька уворачивался от Нинкиных ударов и бегал по двору, голося:
— Все, Нинка, хватит, понял я. Не буду больше. Брось рубаху-то!
Татьяна Алимова