Какую песню можно назвать лучшей песней советского рока времён перестройки?
Не знаем, ставил ли кто-нибудь так вопрос, но его стоило бы задать. Для того, чтобы вспомнить ту прекрасную эпоху, оживив её застольным спором, разгорячив её бокалами красного вина.
Ответить сложно. Но песня «Последнее письмо» («Гудбай, Америка») «Наутилуса Помпилиуса» (1985), написанная Вячеславом Бутусовым и Дмитрием Умецким, могла бы точно претендовать на первенство.
Годы открывали в «Гудбай, Америка» новый смысл, сохраняя то драгоценное, что в ней было изначально – в словах и музыке.
Сначала она была мечтой о том, чего невозможно достичь. Такой осталась и сегодня. Потому что песня не только о стране Америка, в которую нельзя попасть из СССР, а об ушедшей «неформальной» молодости, в которую нельзя вернуться («Мне стали слишком малы твои тёртые джинсы»).
Потом, уже в 90-е, в новой России, еще не изгаженной взглядом рыбьих глаз путинизма, «Гудбай, Америка» превратилась во что-то одновременно победное (в Америку можно даже переехать!) и одновременно ностальгическое (Ах, как вот мы когда жили, уверенные, что никогда не побываем в Америке).
Наконец, в нашей современности «Гудбай, Америка» воспринимается, как пророчество. Представьте, что стоите вы сегодня на берегу океана и вдруг старая подводная лодка времён Второй мировой (хотя бы из книги и фильма «Секретный фарватер) всплыла перед вами, пыхтя и качаясь на волнах. На её скользкую щучью поверхность из рубки высыпал растерянный экипаж, удивлённо вытаращился на нас – современных жителей. А мы на них – откуда это диво?
В сплетении политических и романтических мотивов – отдельное обаяние. Политические ноты всегда усиливались в «Гудбай, Америка» внешними штормами, раздували её паруса.
Но сердце неизменно, даже и во времена штиля, грел романтически образ – «бумажный пароход». Откуда он? Может, это складной кораблик из тетрадки, который весной, когда таял снег, детвора запускала по ручьям, бегущим тротуарами?
Но вот является «банджо» и «бумажный пароход» превращается в далёкий американский корабль с курящимися чёрным дымом трубами, плывущий в XIX веке по ночной Миссисипи, обвешенный гирляндами огней, плещущий по воде лопастями на круглом колесе.
Здесь в дело вступает музыка – самый ритм песни напоминает стук пароходных колёс, танцующих по сияющей под Луной спокойной водной глади. Звучит волшебный саксофон Алексея Могилевского и нам кажется, что на палубе разговаривают духовые, играет джазовый оркестр, мешая века, времена.
Самый голос Вячеслава Бутусова, парадоксальный, ломающийся, создаёт двусмысленность, даёт «Гудбай, Америка» объём, новое измерение.
Садитесь вечером на диван. Свет погашен. На письменном столе горит лампа. Тяжёлые занавески на окне, за которым пробуждается весна. «Бумажный пароход» медленно причаливает к вашем ногам, ткнувшись в колено слегка шершавой, потёртой рукой и временем поверхностью: «Поднимайтесь!». Вы становитесь маленьким, мир постепенно отходит в даль, туманится, исчезает, и вот вы уже в своём детстве, юности, качаетесь на мягких волнах, «терпкий воздух» доносит до вас «песню, которую вы запомнили навсегда». Время исчезает.
