Лена думала. Под этот сладкий шёпот мысли становились розовыми и радостными. Мир, где все проблемы можно решить.
На миг мелькнула мысль-соблазн.
Уйти туда. Спрятаться там и быть счастливой. Все годы, которые отмерены мне, я буду счастлива. Солнце, любимый, радость каждого дня.
В шаре. На ведьминой полке. Пока она его не звякнет об угол.
- Давайте, я подпишу.
Ведьма засуетилась, радостно пихнула бумажки поближе, раскрыла коробочку с остренькими штучками – кровью такие дела подписывают.
- Давай, детка, подписывай!
- А… Где?
Ведьма склонилась низко, шаль упала одним концом на пол, шикарное ведьмино декольте перед Ленкиными глазами. Шея, белая, нежная, рыжие завитки волос и чистая, будто мраморная, кожа.
Ленка должна жертву любить. И, похоже, она уже любит.
- Вот здесь… ну? Пиши же!!
Начало тут
Ленка теребит в руках бумажный пакетик с острым пёрышком. "Как комарик укусит – оп! – и всё!" Ложь. Вечная, постоянная ложь.
- Люда, я тоже могу дать вам счастье.
- Что?
Соболиные ведьмины брови хмурятся. Но она не дожила бы до своих лет, если б не умела мыслить быстро…
- Ах ты… дряааань!..
Ведьма отскакивает, пихает в девчонку стол:
- Не надо мне твоего счастья, детка. У меня – своё, - быстрый жест вокруг комнаты. – Своё есть!
И она разводит ладони, смотрит исподлобья. Грозной силой напитана. Рыжие волосы шевелятся, концы пальцев светятся сиреневым, меж ними словно молнии проскакивают.
- Уходи-ка ты отсюда, детка, подобру-поздорову уходи. Полтыщи лет я не просто так землю топчу. Не сдюжить тебе супротив меня. Мала ты ещё.
- Ну так и я не первую луну…
Ленка поднимается, опираясь ладонями на стол. У девчонки сверкают во рту клычки, копытца звонко переступают по полу. Бусый, с проседью, короткий мех кутает ладную фигурку. Хвост бьёт по ковру, а крылья срезаны. Нет их, крыльев-то.
Ведьма отступила
- Так ты полукровка…
Суккуб смеётся, закидывая рогатую голову.
- Да, ведьма. Здорово, да?
Та бормочет:
- Да уж куда здоровее… Суккуб с душой. Вот почему тебя не угадать… ублюдочная тварь! Кто тебе крыла-то подрезал? Хахаль? Али папаня-тупарь?
Суккуб темнеет лицом:
- Ты…
И прыгает к ней, и визжит от ожога. На густой шерсти зияет подпалина. Откатывается демон, и снова бросается. Тянет когти страшные к лицу ведьмы. Та пятится, оступается, а позади стул опрокинутый. Через него, плашмя, тяжело ударяется об пол. Гулко стукнула затылком.
Уже теряя сознание, бормочет:
- Нет, нет! Не нужно мне твоё счастье…
Суккубу много времени не надо.
Прильнула жадно кошачьими губами к белому лбу. Как долгий поцелуй любящего. А она её и любила сейчас. Крепче и чище любой земной эта суккубья любовь.
Настоящая. До последней капельки. Охватывает целиком и дарит счастье тому, кого этот демон любит.
Только счастье это ни один разумный по своей воле не выберет.
Душой за него платить надо. Вкусной, свежей, счастливой душой.
Суккубу много не надо – кусочек тут, кусочек там. Человек и не замечает, как теряет её, душу свою. Ну… всё равно что друга предать – не больше.
Но Ленка была голодна.
* * *
Суккуб сыта и спит, свернувшись калачиком возле жертвы.
Жертва счастливо улыбается и гладит суккуба по голове и мохнатым плечам. Шерсть на ощупь приятная, как длинноватый бархат.
Суккуб во сне потягивается и крепче обнимает ведьму, зарываясь ей в бок мордой.
Потом возится, просыпаясь. Снова потягивается. Садится, трёт глаза. Улыбается ведьме уже из обличия Ленки.
Ведьма тяжело поднимается. Опирается о стол ладонями. Стоит так, опустив голову. Лица не видно, скрыто упавшими волосами.
- Зачем ты это сделала?
Суккуб в сытости – существо тупое и сонное.
Она чешет в затылке. Оглядывает комнату. За окном уже светает.
- Долго же мы провалялись…
Ведьма ударяет кулаком по столу и кричит:
- Зачем! Ты! Это! Сделала!
Суккуб моргает часто-часто.
- А затем. Захотелось. Ты – красивая. Вот и захотелось. И душа у тебя, - быстрый раздвоенный язычок мелькнул по девичьим губам, - травами пахнет.
- Ты же оставила меня без Сил.
Суккуб дёргает плечиком, улыбается:
- Оно того стоило.
Ведьма хочет что-то сказать, слова рвутся наружу. Но она не позволяет себе высказаться. Опускает глаза и поднимает упавший со стола шар. Бережно обтирает его ладонью и возвращает на полку шкафа, за стекло.
Ленка наблюдает за ней.
- На твоём месте, ведьма, я бы пряталась.
Женщина, поднимавшая сваленные со стола вещи, выпрямилась. Прищурив глаза, уставилась на тварь. Тварь уселась обратно на пол. Сидела по-турецки, опершись спиной о стенку.
- Пряталась?
Девчонка кивает мелко и часто, поправляет чёлку.
- За мной скоро придут.
Оттянув ворот футболки, показывает ошейник. На нём печать инквизиции.
Ведьма без сил опускается в кресло, закрывает глаза руками.
- Я же хотела им только добра…
Девчонка лениво ухмыляется.
- Ага, как же. Спрятать их от реальности в шарики.
Ведьма смотрит зло:
- Они счастливы!
- Да.
Ведьма начинает скидывать вещи в какую-то сумку, набрасывает на плечи пальто. Жаль книг. И шары. Потерянно оглядывает коллекцию хрустальных миров, всхлипывает – их почти две сотни. Не унести. Никак. Придётся бросить их, всех.
Бежит к двери.
Ленке жаль видеть прежде могучую, уверенную в себе, такую красивую, смятённой и взъерошенной. Хочется утешить:
- Я люблю тебя!
Суккуб тянет ладонь ведьме. Ведьма оглядывается, цедит сквозь зубы:
- Да хранят меня боги от суккубьей любви…
Ленкина ладошка, пустая, падает.
Ведьма открывает дверь и выбегает в коридор.
Ленка долго слышит стук каблучков, умноженный эхом пустоты и голых стен.
Она бы побежала за ней, она бы помогла. Вот только ошейник. Он выдаст их положение инквизиторам – так он зачарован. Поэтому – чем дальше ведьма, тем лучше для неё.
Девушка стиснула зубы и поднялась. Может, уйти получится?.. Невозможно не попытаться.
В коридоре бегущие шаги. Трое в светло-серых плащах. С характерными такими, пресными лицами. Инквизиция, чтоб её! Налетели, схватили, скрутили. Кандалы заговорённые на лапы нацепили.
Втащили её внутрь. Как она ни крутилась, ни рвалась – бестолку.
Четвёртый идёт широкими шагами. Смотрит пристально на девчонку.
Ленка из суккубьего обличья щерит на него свои шесть клычков.
Тот оглядывает коридор и прикрывает дверь. Тихо запирает её, поворачивает ключ в замке.
Заложив руки за спину, обходит комнату. Его младшие уже вовсю роются в ведьмином барахлишке.
Он подходит к суккубу:
- Где ведьма?
Голос тих и холоден. Ему безразлична и эта тварь, и та, что сбежала.
Ленка хохочет:
- Сбежала! Без Силы – сбеж…
Инк бьёт её по лицу. Демон смотрит на него кошачьими глазами, утирает окровавленную морду о плечо.
- Ты обещал отпустить. Я искупила свою вину!
Инк смотрит на неё.
- Ты не поймала её.
- Да вы бы ещё б к обеду зенки свои рапродрали бы!
Инк развернулся, подошёл. Суккубья морда опухла слева, возле губ. Мохнатая фигурка всё равно привлекательна – на то она и суккуб. Тварь мерзкая. Ударил ещё.
- Это вы её упустили! Вы! Сами!
Старший бил её до тех пор, пока она не затихла перепачканным в крови меховым клубочком.
Потом он присел возле неё на корточки, обтёр о бархатную шкурку изгвазданные в её крови кулаки. Повернул к себе кошачье лицо.
- Не смей разевать пасть на святую инквизицию, тварь богомерзкая! Ты жива только потому, что мы тебе позволили.
Разбитые губы опухли и не желают шевелиться:
- Ты обещал отпустить.
Инквизитор только вздохнул. А хотелось размозжить твари череп.
Вот так вот сжать в ладонях и сдавить до хруста.
- Хорошо. Я отпущу тебя, тварь, когда ты поймаешь мне вурдалака. Повадился тут один детишек малых жрать. Отлавливает мелких у школ тупарей, и… Сама знаешь, чего вы с ними творите.
Ленка лежит комочком и молчит. Он знает, что она детей не трогала и не трогает. Он знает, что суккубу надо влюбиться, чтобы подарить счастье за кусочек души. А с кусочком души тёмный теряет свою Силу. На время, но в этот момент инквизиция и может его поймать, не рискуя своими сотрудниками. Так и ловит тёмный тёмного.
Внезапно пришла догадка: он же не отпустит меня. Никогда.
Избитое тело болело даже в человечьем обличье. Но то, что в ней была кровь человека, для инков не имело никакого значения. Совсем. В ней была кровь демона – и всё остальное не важно. Хоть тыщу добрых дел сделай – ты всё равно "тварь богомерзкая".
Будто я могу это исправить.
Ленка, поморщившись от боли, перевернулась на спину. Лицом вверх.
Как хорошо просто лежать! Прикрыла глаза. Инквизитор легонько пнул её в бок:
- Ну? Так что?
Ленка глаз не открыла.
- Слушай, инк… Вот найду я его, тёмный тёмного… Вот выпью его, до донышка – ведь он детей губит и вам его душа не нужна, так? Спасу всех, кого он мог бы убить… и что, ты меня отпустишь? Я ведь никого не убивала… Я ведь не опасна. А? Отпустишь, инк?
Через полуприкрытые веки взглянула на инквизитора. На его безразличном лице не проявлялись эмоции. Так их воспитывали.
Ближайший младший инк поглядывал на них, прислушиваясь к разговору.
- Ну, так что? Отпустишь ты меня? Снимешь с меня эту гадость?
Она запрокинула голову, показывая тонкую нить ошейника.
Инквизитор уходит, повернувшись спиной:
- Да.
- Поклянись!! Поклянись своей жизнью, инк!
Тот снова возвращается, опять опускается возле демона на корточки:
- Соединить себя клятвой с тёмной? Нет, тварь! Верь моему слову.
- Твоему слову нет веры. Ловите вурдалака сами!
Последнюю фразу она уже хрипит, потому инк сжимает её горло.
Били её долго и умело. Потом ушли. Только старший напоследок присел возле девушки, запрокинул её голову, подставляя шею, и перебил кулаком.
Демон лежит в луже собственной крови. Её тело больше всего напоминает сейчас выжатую чудовищной рукой тряпку.
Бархатная шёрстка местами слиплась от крови. Налипший мусор делает её грязной, неопрятной. Хвост переломан, руки лежат так, как никогда раньше их положить было нельзя. Косточки выпирают отломами через тонкую шкурку, прорывают её кое-где.
Болит, кажется, всё.
Демон дышит громко, с булькающими хрипами и сипением. Воздуха не хватает. В глазах – чёрные мушки, и лёгкость в голове.
Суккуб улыбается. Окровавленными беленькими зубками скалится в небеса за потолком.
Нет кандалов. Нет ошейника. Нет мучителей.
Свободна. Наконец-то свободна.
Воля вольная! Хочется распахнуть руки, расправить крылья и бежать, лететь…
Весь мир – мой.
Больше ничто не держит.
Свобода.
И обрубки крыльев слабо трепыхаются за спиной, в последний раз нащупывая ладони ветра – опереться для взлёта.
Темнота в глазах поднимает знамёна свободы.