* * *
Рассказывай, и сказка невпопад
заставит и меня с тобою плакать
во времени несущемся назад,
в спиралях золочёных царских врат,
в лазурных далях парусных армад,
в ступенях многоярусных аркад
китайскую красавицу искать.
Звук колокольчиков и долгий медный гонг,
сухие мотыльки пустых глазниц,
последний Пу И покидает трон
и любящий его рыдает ниц
и он теперь уже как бы не он
и тысяча качающихся лиц
ему напоминают страшный сон.
Блестит в глаза подъехавший перрон,
остаток пара, фотовспышек блиц,
встречают Канны или Биарриц,
их бархатный изнеженный сезон.
Морского сквозняка летят шелка,
искрят кулоны и слепят колье,
в перчатке тонкой трепетно рука
цветной хрусталь возьмёт у сомелье
и более чем десять тысяч лье
бездонная по родине тоска.
Фиакры мчатся, шляпы и манто
смешались с голосом его молитв,
он неподвижен чтоб не знал никто
о миллиардах выигранных битв.
Лицо как воск, прозрачная луна
бутылочным зеленоватым светом
является, вопросом и ответом
сама собой давно уже полна.
Но родина объёмней чем страна,
не хватит века Века-властелина,
загадочная древняя картина
и маленькая в ней она одна.
Порхают бабочки ресниц её пушистых
между павлинов красно золотистых
с Цин-Лун и Бай-Ху первозданно чистым
ждёт в поднебесной вечная жена.
Но из чужого узкого окна
лишь пальма желтоватая видна.
Чёрно-зелёный обморочный глиф
навис над небом как тяжелый гриф.
Секретно, безнадежно, навсегда
восходит словно адская звезда
свет смерти не ведущий никуда.
И разрывают небо провода,
ненужные чужие провода,
с сервизами пустыми поезда
путь смерти не ведущей никуда.
В сознаньи быть такого не должно
и сказка как старинное вино
пылится в запечатанных подвалах
в эссенциях своих ничтожно малых
вкус к жизни радостной дает оно
коснувшись губ сухих или усталых.
И даже если рвёт веретено,
начнет оно своё опять сначала,
вот так богиня Мойра отвечала
молчанием, иного не дано.
Иконы, цифры, бесконечность цифр
проявленная и опять как воздух
клубящаяся в неподвижных звёздах,
вне времени сбывающийся шифр.