Хлопковая косынка в цветочек, домашнее ситцевое платье. Глаза чаще грустные, чем горящие жизнью, улыбка – редкий гость среди подавленного состояния и чаще всего грустного настроения. Такой я помню свою бабушку. А ещё я помню её рассказы о молодости. Там она была совсем другой.
Это сейчас вы не собираетесь, молодежь, а мы-то компанией гуляли всегда. Песни пели до утра, танцевали, выпивали, конечно, но не напивались. И салаты я разные знала, друг у друга рецепты списывали. И музыка душевная была, и песни.
Все песни покрылись пылью безысходности, а голова – сединой раньше положенного. После гибели сына бабушка уже не вернулась к себе прежней. Сначала было проживание горя, потом – депрессия длиной в почти 30 лет. Я как-то помогала бабушке протирать пыль в шкафах и нашла странный свёрток.
Это моя коса. Слава погиб когда, волосы клоками полезли и седеть начали сильно. Я и отрезала.
Мне было очень сложно поверить, что толстый канат золотисто-русого цвета когда-то украшал бабушкину голову. Я помню только «три волосинки» под косынкой, кудрявые от «химии». Эта коса лежала в трюмо, бережно завёрнутая в медицинскую эластичную сетку: золото прежней жизни, где имело место счастье. Возможно, если бы бабушка прошла лечение от депрессии, она бы вернула себя хотя бы частично. Но в те времена, и тем более в деревне, в голове лечили только боль. А надо было лечить мысли.
В каждом приятном событии она искала подвох. Каждый шаг каждого члена семьи предостерегался переживаниями о том, чтобы «как бы чего не…». Мнительность распространялась буквально на всех: продавец в магазине обманет, врач "залечит", родня будет в старости отбирать накопления и недвижимость и так далее, и тому подобное. С возрастом это состояние ухудшалось. Она часто повторяла, что ей не везёт, с ней постоянно что-то случается и «скорее бы уже отжить своё и не мучиться». Ко всему прибавилось отсутствие желания что-то делать для себя. А потом и вовсе – что-то делать. Будучи подростком некоторые моменты мне казались абсурдными.
Как можно решаться пойти в магазин или что-то приготовить полдня? Самое страшное – что я не преувеличиваю. Половина дня могла пройти в прострации, возможно в какой-то пучине мыслей, которые не отпускали. В то время, когда другой человек уже переделал бы кучу дел, бабушка только принимала решение идти или не идти, готовить или не готовить. Состояние ухудшилось с переездом в город.
Зачем прихорашиваться в магазин за хлебом? Меня тут никто не знает. Куда мне новая одежда, обувь – эту доношу. Сметану можно и самую дешёвую брать. Мясо по акции. Я не против акций, но у бабушки пенсия была гораздо выше средней, так как были доплаты от государства родителям погибшего в боевых действиях. Когда она начинала скупать уже откровенную гниль, мы пытались протестовать. Но протесты никогда не помогли бы.
Бабушку настигло искажение нормы. То, что раньше, даже в быту, имело значение, теперь превратилось в ничто. Еда одного вкуса, эмоции стали почти прозрачными с преобладающим равнодушием. Не было желаний, даже минимальных целей, даже физическое движение сводилось к минимуму, что начало подрывать здоровье. Когда мы задавали ей неудобные вопросы, она раздражалась и говорила, что мы всё выдумываем.
– Почему ты думаешь всегда о плохом? Надо настраиваться на хорошее.
– А что я хорошего видела?
Споры заканчивались обидами. Невозможно помочь человеку, если он не верит в то, что можно что-то изменить. Как, ну как можно сидеть и не заставить себя что-то делать? Тогда это мне казалось вредностью, упрямством и попыткой обратить на себя внимание. Когда я столкнулась с депрессией сама, я прекрасно поняла эти чувства, а вернее их отсутствие. О своём эмоциональном вакууме я расскажу позже.
Вы или ваши близкие страдали от депрессии? Давайте поддержим друг друга в комментариях!
Благодарю, что читаете мои тексты. Буду очень рада лайку и подписке. А от комментария – буду просто счастлива!