Он родился в деревне Серменево Белорецкого района. Прекрасная уральская природа наложила свой отпечаток на характер будущего композитора Загира Исмагилова.
Лет с шести-семи Загир стал первым помощником отца. Поначалу в самом элементарном: стоял рядом и подавал инструмент, когда отец плотничал или справлял ограду для скота. Потом ездил с ним за сеном – подбирал осыпавшуюся траву громоздкими вилами; в десять вместе с суровым и молчаливым родителем валил лес, заготавливал дрова. Одежонка на нем была вечно худая, босые ноги лезли в дыры валенок или старых войлочных бот.
Однажды слегка подвыпивший отец положил на его крепкое плечо тяжелую руку, слегка потрепал, так что этот жест можно было принять за ласку, и сказал:
– Вот что... Ты уже большой. Можешь сам добывать себе одежду и пищу. Работать ты умеешь, не то что эти... – и он мрачно взглянул в сторону других сыновей. – Вот тебе восемьдесят копеек, и иди своей дорогой. Свою судьбу решай сам.
И подросток воспринял эти слова как нечто неминуемое – и потому должное. Внутренне он давно был готов к ним, молча взял из рук отца восемьдесят копеек и ушел из дома.
В Белорецкое ФЗО он поступил без проблем. Туда шли без особой охоты. Появились угол и харч, но не возникло другого – желания учиться. В свободное время он любил уединиться где-нибудь в углу захудалого общежития и тихонько наигрывать на курае. А с приходом теплых дней удалялся за город, углублялся в лес, подальше от людей, и там пел во весь голос, сам себе подыгрывая на курае. У него был сильный и резкий баритон. Но певцом он никогда себя не ощущал. А вот как кураист получил в ауле широкую известность.
Узнав, что в Инзере существует лесотехнический техникум, он решил податься туда. Тогда ему стукнуло пятнадцать лет, журавлиное курлыканье притягивало его все больше. Он стал учиться в этом самом техникуме, где у него сразу не пошла математика, и еще физика. Ему не хотелось барахтаться в числах, а еще больше – в логарифмах, вольтах и амперах. В свободное время он опять пел и музицировал на курае. В конце концов, он так запустил математику, что впору было уходить из техникума по собственной инициативе. И серменевский отрок так и сделал – ушел, не имея в карманах ни документов о своей учебе, ни денег на жизнь. Пришлось снова возвращаться в Белорецк...
Башкирский государственный академический театр драмы приехал на гастроли в Белорецк в тот момент, когда юноша находился в полном отчаянии, не зная, как жить дальше, и уже подумывал о том, чтобы наняться в сплавщики, чтобы гнать плоты по Агидели.
Услышав о приезде знаменитого театра, Загир явился в клуб за пару часов до начала спектакля и встретил там давнишнего знакомого Арслана Мубарякова, тоже из белорецких краев. Вид у его молодого земляка был озабоченным. Увидев Загира, тот неожиданно обрадовался, быстро направился в его сторону. Пожимая руку, спросил:
– На курае играть не разучился? У нас, понимаешь, главный кураист заболел. Гиният-агай Ушанов. Прямо беда! А без курая ни то ни се. Подменишь?
После спектакля с Загиром общались как со своим человеком. Всем понравилась его игра на курае. А когда тот получил несколько рублей за участие в спектакле и собирался уходить, Арслан предложил:
– Слушай, что ты тут потерял? И вообще, кому ты здесь нужен? Едем в Уфу, будешь играть в нашем театре. И еще на концертах разных зарабатывать. В Уфе не так уж много настоящих кураистов.
И эти слова будущего народного артиста СССР решили дело.
Поначалу он только аккомпанировал с листа, затем ему стали предоставлять отдельный сольный номер. Когда между спектаклями в театре были «окна», он выезжал с вечно кочующими артистами в гастроли в ближние районы и города.
Однажды его прямо на улице остановил Газиз Альмухаметов, признанный певец и композитор, которого Загир пару раз слушал со сцены.
– Я тебя слышал в театре, – заявил он без обиняков. – Мне очень понравилась твоя игра. В таком стиле играют и поют только зауральские башкиры. Так вот, егет, у меня к тебе просьба: найди возможность поездить со мной по республике. Будешь мне аккомпанировать. У меня нет подходящего кураиста.
Это была трудная, но счастливая поездка. В день два или даже три раза Загир выступал перед сельскими или городскими зрителями, аккомпанируя Газизу Альмухаметову, в двух шагах от себя слыша его удивительный по тембру, сказочно красивый голос, каких ни до того, ни после не слышал и не услышит никогда. Чьи-то голоса были сильнее, пронзительнее, но ни у кого не было голоса задушевнее и проникновеннее, чем у Альмухаметова.
***
В том же тридцать седьмом, осенью, в культурной жизни Уфы произошло довольно важное событие: из Москвы приезжала комиссия по отбору талантливых девушек и юношей для учебы в музыкальной студии при Московской консерватории. Было отобрано пятнадцать человек. Прослушали и Загира Исмагилова, но ему было заявлено: голос есть, но не оперный. Это стало для него сущим потрясением. Ведь буквально месяц назад он был рекомендован композитору Николаю Павловичу Будашкину, который специально приезжал в Уфу для записи башкирских наигрышей и мелодий. Загир наиграл ему множество песен и напевов, и маститый композитор с неизменным вниманием их слушал и заносил в нотную тетрадь; иногда останавливал кураиста и просил повторить те или иные места, уточнял какие-то моменты, а в конце работы подарил своему музыкальному информатору «вечную ручку» и красивый блокнот со словами: «Сюда ты будешь заносить неизвестные тебе мелодии. Они пригодятся, когда сам станешь сочинять музыку».
Нет, горячая душа серменевского егета не могла примириться с такой несправедливостью.
Он наскоро собрался и прибыл к московскому поезду в положенное время. Отобранные счастливчики обнаружили его уже в пути. Он лежал на третьей полке, свернувшись калачиком и разгрызая хлеб, превратившийся в сухарь. Так вот и доехал до столицы.
Три месяца он жил в Москве на птичьих правах. И на таких же правах посещал занятия в студии, пока к нему не стали приглядываться преподаватели.
С 1938 года, наконец-то, стал полноценным студентом студии. Судить о его музыкальных данных педагогам опять-таки пришлось по игре на курае. Белорецкий отрок играл народные мелодии «Гильмияза», «Салимакай», «Буранбай». Его спросили: «Кто создал эти песни?», и он ответил с достоинством: «Эти песни создал мой башкирский народ, значит, создал я». Ответ восемнадцатилетнего Загира не столько позабавил, сколько тронул членов строгой комиссии, и он был принят в ряды студийцев.
На четвертом курсе серменевскому парню пришлось уехать в Уфу, снова устраиваться в театр, выступать со сцены филармонии и выезжать на концертные гастроли. Но Загир Гарипович уже был музыкально образованным человеком, свободно оперировал нотами, и потому сочиненные песни заносил на бумагу, и они становились известными широкой публике. Тогда-то и родились самые ранние его песни: «Застольная» (на слова Б. Бикбая), «Сынам Родины» (К. Даян), «Дочь Урала» (А. Катеева). Его приняли в члены Союза композиторов Башкирии. В те же годы Исмагилов неутомимо собирает народные песни и мелодии, обрабатывает их для оркестрового исполнения. Самые известные из обработанных им песен – «Гумеров», «Шаги-барак», «Гайса», «Мадинакай», «Салимакай», «Таштугай», «Турэкэй». Освобожденный от армейской службы из-за зрения, он всеми мыслями – на фронте, рядом с воинами-земляками, рядом с отважными джигитами дивизии генерала Шаймуратова. И когда поэт Кадыр Даян показал ему стихотворение об этом бесстрашном комдиве, Загир Гарипович почти тут же пишет на него мелодию. Рождается песня «Шаймуратов-генерал», ставшая широко популярной среди народа. Ее поют на войне, уносясь в стремительные конные атаки. Кроме того, из-под пера композитора выходят песни «Генерал Белов», «Байгужа», «Песня о Кусимове». Позднее военную тематику пополнила замечательная песня на слова Назара Наджми «Марш башкирских батыров». А когда появилась песня на слова Нажиба Идельбая «Лети, мой гнедой!», слава Исмагилова как композитора разнеслась далеко за пределы родной республики. Песня была переведена на русский язык и распевалась разными хоровыми коллективами и ансамблями Советского Союза.
Биография Загира Гариповича – это своего рода образец преодоления бесчисленного количества преград и препятствий, великого противоборства с судьбой, с личными и общественными врагами. На примере его биографии можно видеть истоки характера этого человека, а значит, и самого творчества. И, может быть, самым удивительным его подвигом было то, что вчерашний не знавший нот кураист, еще будучи студентом Московской консерватории, создал классику башкирской национальной музыки – четырехактную оперу о великом народном батыре Салавате.
Когда Загир Исмагилов приступил к работе над оперой «Салават Юлаев», ему уже перевалило за тридцать. Но он продолжал оставаться студентом, ибо консерваторская учеба затянулась на многие годы, и не по его вине. А со студентами обращались как со студентами, то есть без должного внимания. Поручать такую работу, как опера о великом национальном полководце, недоучившемуся школяру? Доверить ему такое прекрасное либретто, которое создал известный поэт Баязит Бикбай? В то время, когда за эту работу не прочь взяться сам Дмитрий Кабалевский?!..
Но тут совершенно неожиданную принципиальность проявил автор сценария. Всегда тихий и, кажется, вполне покладистый человек, Баязит-агай твердо заявил: «Или Загир, или никто!». Это явилось столь неожиданным сюрпризом, что растерялись даже опытные функционеры от искусства. Обсуждение проходило в Москве, в Союзе композиторов РСФСР. Заседающим чиновникам оставалось лишь принять ультиматум автора либретто. На носу была Декада башкирского искусства и литературы в Москве, которая не мыслилась без оперы о Салавате Юлаеве, узаконенном символе башкирского народа и уральской земли.
Позднее Бикбай специально создал либретто для композитора Исмагилова, признанного мастера оперного искусства: для музыкальной комедии «Кодаса» и оперы «Шаура». И оба раза интуиция не подвела замечательного башкирского поэта.
***
Опера «Салават Юлаев» богато насыщена удивительно мелодичными, красивыми ариями и драматическими дуэтами, в ней много истинно народного лиризма, ассоциаций с некими музыкальными темами, дошедшими до нас из глубин веков, но никогда их не воспроизводящими; великолепно звучат хоровые сцены, массовые действа, исполненные динамики и неподдельного драматизма.
В 1963 году общественность Уфы имела возможность познакомиться с новой оперой композитора – «Шаура», как бы родившейся из старинной легенды и песни с таким же названием.
Выездной секретариат Союза композиторов РСФСР, состоявшийся в Уфе летом 1965 года, приобретал особое значение тем, что на нем присутствовал Дмитрий Дмитриевич Шостакович.
Он так отозвался об опере «Шаура»:
– Профессиональное мастерство Исмагилова за это время, несомненно, выросло, перо стало более чутким к переживаниям своих героев, к их личным чувствам. Но ему следует все решительнее уходить из-под власти народной мелодики...
Взлет не только творческой, но и общественной карьеры Загира Исмагилова того времени прямо-таки головокружителен. Буквально сразу после возвращения в Уфу он избирается председателем композиторской организации республики; позднее – Председателем Верховного Совета Башкортостана, ректором открывшегося во многом благодаря его усилиям Башкирского государственного института искусств. И все эти более чем ответственные регалии отнюдь не повисли на нем, подобно тяжким веригам; у него хватало сил и энергии справляться со всеми этими сугубо государственными делами и обязанностями.
Загир Гарипович – один из самых больших мастеров обработки народной музыки. Он никогда не переходит границы «дозволенного», виртуозно вплетает народную мелодику в ткань собственных сочинений, выдерживая полную гармонию народного и самостоятельного начал.
Только те мастера, которые глубоко впитали в себя эти сокровища народной музыки, так что они стали их органической частью, могут, во-первых, бережно и в высшей степени этично обращаться с образцами народного творчества, во-вторых, сами создавать вокальные произведения, со временем воспринимающиеся как истинно народные. Именно это видим мы в творчестве Загира Гариповича Исмагилова. Кто подумает, что «Генерала Шаймуратова», «Марш батыров», «Был былым» («Соловушка»), «Лети, мой гнедой!», «Янгузялем», некоторые другие песни и романсы написал композитор, а не создал народ? Да поющие вовсе и не думают о том, кем и когда написаны эти вокальные шедевры, они поют их в поле, в лесу, на берегу реки, в застолье или исполняют со сцены, меньше всего заботясь о природе их происхождения. И в этом, как известно, высшее проявление композиторского таланта.
Загир Исмагилов открыл широчайшие возможности оперного жанра на основе башкирской национальной музыки, и прежде всего – своим бессмертным «Салаватом Юлаевым». Огромную роль тут сыграла и смысловая сторона этого произведения, заложенная в нем идея борьбы и братства народов, роли личности в формировании национального сознания и патриотизма.
Но мужество Исмагилова в том и заключается, что он не остановился на достигнутом, смело двинулся дальше, в неизведанное, создавая одну оперу за другой – «Шаура», «Волны Агидели», «Послы Урала», «Акмулла»...
***
Ему было уже за 80 лет, а он продолжал работать, оставался полным жизненных сил и творческой энергии, оптимистом и мечтателем («еще необходимо создать балет!»), а главное – в высшей степени трудоспособным и плодовитым композитором, не опасаясь сорваться с однажды набранной высоты, – такое дается очень волевым, уверенным в себе, а главное, неизбывно талантливым художникам.
Именно таким выдающимся художником остается в памяти народа народный артист СССР, лауреат Государственной премии РСФСР имени Михаила Глинки и Государственной премии Республики Башкортостан имени Салавата Юлаева Загир Гарипович Исмагилов.
Газим ШАФИКОВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!