Каким образом и почему у неё возникали предчувствия, было непонятно. Самым первым своим предчувствиям Дарина не доверяла. Не могла отличить, действительно ли они появлялись сами, независимо от неё, или же она их придумывала. Со временем научилась. Предчувствие начиналось с еле уловимого беспокойства, которое росло, росло, сгущалось, а потом вдруг вспыхивало мыслью, чёткой и яркой, как первая молния на потемневшем небосклоне: «Сегодня у меня будет покупатель!» или «Сегодня Белла позовёт на ужин!». Жаль, Дарина не умела управлять предчувствиями. Иногда она очень нуждалась в них, просила, умоляла прийти и избавить её от какого-нибудь мучительного, слепого ожидания, но они не откликались на просьбы, приходили только когда им вздумается.
Однажды Дарина до полуночи засиделась с черновиком. Сочинительство захватило её, сказка приближалась к финалу, карандаш в руке подрагивал от напряжения, и вдруг в голове раздалось: «Сейчас к моему костру подойдёт Яромир!»
Яромир – и к её костру? Разве такое возможно? Она не поверила, отмахнулась. Но едва прицелилась вывести слово – послышались тяжёлые шаги и к огню приблизилась мужская фигура. При замирающем свете костра Дарина отчётливо разглядела высокие ботинки на шнурках, брюки оливкового цвета, какие носили в общине стражники, и дуло выглядывающей из-за плеча винтовки. Перед ней стоял Яромир, она узнала его, но поверить всё равно не могла. Это было равносильно чуду. Будто зашедшее на западе солнце выкатилось обратно и засияло среди ночи. Вряд ли на Яромира когда-нибудь смотрели так же, как Сказочница в ту минуту.
– Почему не спишь? – спросил он строго. – Нарушаешь порядок! Все уже спят.
Община и в самом деле давно спала, даже тлеющих углей нигде не было видно. Прохладная, густая чернота заполнила собой всё доступное пространство. Только в вышине мерцали редкие звёзды, как далёкие костры неведомых путешественников. А что, может быть, и там, по ту сторону неба, кто-то блуждает в поисках Благодатных Земель…
– Уже собираюсь. Уже ложусь, – заверила Дарина.
Он постоял ещё немного, понаблюдал, как она непослушными руками заталкивает в рюкзак растрёпанную стопку черновиков, и ушёл, ничего больше не сказав. С замирающим от счастья сердцем Дарина вслушивалась в его затихающие шаги… Потом долго не могла уснуть, перебирая мгновение за мгновением этой не длившейся и двух минут встречи. А сколько раз после этого засиживалась она до полуночи, жгла свой одинокий костёр в надежде, что Яромир опять подойдёт к ней, нарушительнице порядка! Он не приходил, и предчувствия не приходили, как ни взывала к ним Дарина. Если бы знать наверняка, что ждать нечего, разве стала бы она терзать себя этими глупыми ожиданиями?
…Опять вспомнила о Яромире! Она мысленно поругала себя за это и специально, чтобы отвлечься, принялась разглядывать снующих мимо людей. Её всегда поражало, что в лицах путников из чужих общин было что-то неуловимо общее. Вроде смотришь, лицо как лицо, обычное, человеческое, но в то же время сразу видно: чужак. Удивляло Дарину и другое: красивые лица встречались редко. В каждом имелась какая-нибудь отталкивающая некрасивость.
«Как, как можно любить этих людей?» – с отчаянием спрашивала себя Сказочница. Она была уже достаточно взрослой, понимала, что внешняя красота – не главное. Но и внутри у них не было красоты: полупустые, живущие полумеханической жизнью, как стадо овец, бредущие за поводырём, который сам понятия не имеет, куда идёт… За что их любить? За что уважать?
«А ты разве не бредёшь в стаде вместе с другими овцами?» – вдруг выстрелил встречный вопрос.
Некоторые вопросы приходили в голову откуда-то извне, как предчувствия, и Дарина не могла не признать, что её оппонент, кем бы он ни был (конечно, скорее всего это была она сама), прав.
Признав правоту «оппонента» и на этот раз, она вдруг поняла, почему её нелюбовь к окружающим и встречным крепнет с день ото дня. Да потому что в каждом из них она видит себя! Видит такой, какой не хотела бы видеть.
В веренице самых разных лиц, проплывавших мимо, её взгляд неожиданно выхватил совсем некрасивое лицо: синие набрякшие мешки под слезящимися глазами, нездорово опухшие веки, дряблые, обвисшие щёки, покрытые клочьями грязной щетины. Обладатель этого лица, невысокий сутулый старик, и в остальном выглядел не лучше: давно нестриженные и нечёсаные волосы скатались в колтуны, одежда висела бесформенными лохмотьями. Он с трудом переставлял ноги, словно они были искусственными. К удивлению Ложкаря, Кукольницы да и самой Дарины, его внимание привлекли сказки. Он остановился у разложенных на покрывале беловиков и указал скрюченным пальцем на крайний слева. Дарина подала ему беловик, еле сдерживаясь, чтобы не зажать нос. От старика пахло чем-то кислым и невыносимо противным. Трясущимися руками он перелистнул несколько страниц, зачем-то прощупав каждую на прочность. Она даже испугалась, как бы не порвал. Плотная бумага была ей не по карману.
– Ко? – булькнуло в горле у старика, и слезящиеся глаза выжидающе уставились на Сказочницу.
Она не сразу догадалась, что он спрашивает о цене.
– Пять монет.
Старик запустил руку куда-то внутрь лохмотьев, выудил, будто ковшом, несколько грязных монет и протянул Дарине, не считая. Она, преодолевая брезгливость, подставила ладонь, и в неё, глухо звякнув, упали четыре грязных кругляша.
– Не.. бо… – пробулькало в горле покупателя.
Дарина кивнула, соглашаясь на четыре. Четыре лучше, чем ничего.
Старик спрятал беловик в лохмотья и повернул обратно к своей общине. Больше на ярмарке его ничто не интересовало.
Цену именно в пять монет Дарина назначала не просто так. Одна монета с выручки шла в казну. После ярмарки приближённые Старейшины обходили общину и собирали с каждого торговца по монете, разумеется, если тому было что дать. Эти деньги община предусмотрительно копила на строительство в Благодатных Землях города, даже название тому городу уже было придумано: Благоград. Ещё монета – на самопишущий карандаш, две – на бумагу. На пятую она купила бы кусочек мыла.
Карандашами и бумагой можно было разжиться не на каждой ярмарке, поэтому Дарина старалась запастись ими при первой же возможности. Сделав вид, что не замечает недоумённых взглядов соседей по торговому ряду, она собрала беловики (за исключением одного, вдруг его можно будет на что-нибудь обменять, маловероятно, но всё же), свернула покрывало, утрамбовала своё имущество в рюкзак и отправилась «на разведку» к торговцам из встречной общины.
Продолжение здесь: Свой среди чужих