Некая богиня Леля (или Ляля), упоминаемая вместе с богиней Ладой, выглядит по сравнению со второй несколько вторично и даже... вовсе калькой.
Если Ладу считают (те, кто не признаёт её продуктом так называемой кабинетной мифологии) богиней весны и любви, то Лелю считают... богиней весны и любви. Тоже.
Две богини с одной и той же «сферой влияния»? Сомнительно...
Кто-то, возможно, меня поправит: Лада, мол, это больше про брак, а Леля – больше про девичество. Но это мелочи, на самом деле.
Теоним(?) Леля выводится из рефрена народных песен (болгарских, польских, русских, сербских): люли, лели, леле, лелю, лельо, лелё и т. д. и т. п. Ситуация похожа на воссоздание образа Лады на основе песенного фольклора.
Упоминается Леля в польских средневековых письменных источниках (очень похоже, что церковники приняли, опять же, рефрен за имя языческого божества – снова очень похоже на ситуацию с Ладой).
Энтузиасты также зачастую ссылаются на созвучие слов лелеять, люлька (колыбель), лялька с теонимом(?) Леля (а вот люльку в значении «курительная трубка» они уже не приводят, ну да ладно).
Академик Борис Александрович Рыбаков, считавший, что Лада изображена на знаменитом Збручском идоле с кольцом в руке), полагал Лелю её дочерью.
Ладу и Лелю (божественная пара «мать-дочь», сопоставляемая академиком с греческими Латоной и Артемидой) Борис Александрович «угадывал» в образе двух всадниц на старинной русской вышивке и полагал их рожаницами.
Данная теория Рыбакова, при всём моём к нему уважении (подчеркну, немалом), выглядит довольно слабой и критикуется другими учёными мужами и дамами, не видящими ни этнографического, ни фольклорного её подтверждения.